Руина
Шрифт:
Незнакомец также присел к столу и устремил на Мазепу полный любопытства взор.
— Видишь ли, — продолжал после минутного молчания Мазепа. — Кольцо это, которое ты носишь на пальце, мое. Да, мое, — повторил он, заметив изумление, отразившееся на лице незнакомца, — и купил я его для своей невесты, и эти вот руки, которые видны вот здесь, на внутренней стороне, велел вырезать в знак того, что и мы с нею сплетем навек свои руки. Да доля судила иначе! — по лицу Мазепы пробежала горькая усмешка. — Теперь вот не знаю, найду ли хоть труп ее где-нибудь на земле.
—
Мазепа в кратких словах передал незнакомцу всю историю разграбления хутора и исчезновения Галины.
— Вот видишь ли, — окончил он, — целый год, а может быть, и больше, как я уже говорил тебе, не был я на Украйне, все искал хоть какого-нибудь следа: перерыл весь Крым, был и в Цареграде, всюду расспрашивал, всюду искал, — и не нашел нигде ни слуха, ни следа. И вдруг вот тебя с этим кольцом посылает мне Господь навстречу!
— Фу, ты, Господи! Словно в сказке все слышу. Ну, одначе, если уж Господь послал меня тебе навстречу, так я и оправдаю его волю! — вскрикнул весело незнакомец, ударяя по столу рукой. — Перво–наперво, бери себе кольцо, — оно твое — и носи его на здоровье.
— Но постой, ведь ты потратился…
— Дурныця, — возразил шумно незнакомец. — Бери его, может, оно тебя и к твоей Галине приведет.
— Спасибо, спасибо, друже, — произнес прочувствованным голосом Мазепа, крепко сжимая руку незнакомца, — только если уж так, то позволь и мне сделать тебе на память небольшой дарунок. — С этими словами он отцепил от пояса драгоценную люльку, украшенную золотом и бирюзой, и передал ее незнакомцу.
— Отлично!.. — вскрикнул тот с веселым смехом. — Вот эта штука по мне, ей–богу! Знаешь, как в песне говорится, — незнакомец задорно подмигнул левым глазом: — «Мени с жинкою не возиться, а тютюн да люлька казаку в дороге знадобится!» Ха–ха! Верно! Ну, а теперь слушай меня дальше: очень ты мне полюбился, и не хочу я, чтобы такая умная голова из-за кохання гинула, а потому слушай мой приказ: давай почоломкаємся, брате, да и ложимся сейчас спать, ехать уже поздно, а завтра чуть свет едем мы с тобой в Богуслав, не я буду, если не отыщу тебе того жида.
Наступал холодный осенний вечер. Целый день моросил мелкий дождь, но не тот теплый, ласковый, что в летние дни падает иногда незаметной росой и своей влагой умеряет зной дня, а ядовитый, промозглый, налетавший со всех сторон косыми прядями и хлеставший злорадно несчастного путника, застигнутого в дороге.
В волнующейся мгле, по дороге к женскому монастырю, двигались две фигуры.
— Ой, замерзну, — запротестовал жалобно хлопец, шагавший по грязи вслед за какою-то длинной фигурой, колебавшейся среди тумана мрачным силуэтом. — И за шею, и за пазуху вода льется. Зуб на зуб не попадает… Хоть ложись да сдыхай!
— Эге, нежный! — огрызнулся шедший впереди путник, вооруженный огромной палкой с железным наконечником. — А целую неделю
— Да я всякого лиха тоже попробовал, а вот что-то теперь невмоготу, ноги не слушаются!..
— Ну, потерпи, хлопче, трохи; вот монастырь скоро, — там и согреемся, и подкрепимся… вот как в Чигирине было… помнишь, у молодой хозяйки?..
— Ох, — вздохнул хлопец, — то ж хозяйка была, молодая господыня, а там черницы; пожалуй, «поднесут еще черницкого хлеба»!1
___________
1«Поднести черницкого хлеба» — пословица, означающая вытолкать в загривок.
— Хе–хе! Не любишь? — засмеялся хрипло старший путник, остановившись, чтоб перевести дух.
— Да где же этот монастырь? Идем, идем, и конца нет… Может быть, сбились с дороги?
— Чтоб я сбился! Го–го! Не на такого напал! И в глухую ночь потрафлю всюду… Вон, гляди, чернеет во мгле длинная полоса, то муры монастырские.
— Так поспешим! — обрадовался хлопец.
— Стой, попробую выкурить люльку: в монастыре не годится… не позволят.
— Дядьку, голубчику, бросьте вы люльку… Совсем становится темно… да и тютюн и губка мокрые, верно, как хлющ.
— А вот посмотрим. — И знакомый нам нищий присел на корточки, закрылся кереей и стал осматривать свои курительные припасы.
Хлопец натянул на голову свитку и с тоской ждал, чем окончится попытка строгого дядьки; но, к счастью хлопца, все оказалось у нищего перемокшим, и он, плюнув сердито, злобно поднялся и зачастил к монастырю. Хлопец почти бегом пустился за ним, чтобы не отстать и не потерять тропы в наступившую темень.
Вскоре вырезались из мрака высокие стены с укрепленною башнею брамой. Путники подошли к самой браме, и старший начал стучать в нее своей клюкой, но на его энергичные удары в окованные железом ворота никто не откликнулся, только ветер ворвался с воем под своды башни и закружил холодною хлябью.
Нищий удвоил удары; они звонко сыпались на неподвижные ворота и глухо терялись вдали. Наконец отворилось небольшое окошечко над брамой — и в него просунулась чья-то голова; при абсолютной темноте нельзя было распознать даже, кому принадлежала она: сторожу или чернице. Но раздавшийся грубый голос сразу рассеял недоумение:
— Кто там ломится ночью в браму и благочестивым людям не дает покою?
— Благословен Бог наш ныне, и присно, и во веки веков, — проговорил жалким голосом нищий.
— Аминь! — оборвал его сторож из окошечка. — Чего надо?
— Впустите, ради Христа, пропадаем от голоду и холоду… Господь Бог вам отблагодарит за ласку!
— Не велено! — отрезал привратник.
— На Бога! На милосердье! — замолил нищий. — Не допустите, святые отцы и преподобницы, погибать христианским душам! Ведь в такую негоду добрый хозяин и собаки не выгонит из хаты, а вы не даете несчастным приюта!..