Руина
Шрифт:
Он застал Дорошенко страшно раздраженным; с первого же слова гетман набросился на Мазепу за его несвоевременный и своевольный выезд из города, но когда Мазепа объяснил ему причину этого своевольного отъезда, гнев Дорошенко сразу утих.
Конечно, о кольце, о желании отыскать Галину Мазепа не счел нужным упоминать в своем объяснении и мотивировал свое внезапное исчезновение лишь желанием немедленно догнать ханенковского посланца, выпытать у него всю истину и перетянуть его самого на свою сторону. Намерение это и увенчалось полным успехом, так как ему, Мазепе, удалось узнать от посланца Ханенко известие чрезвычайной важности. Мазепа передал Дорошенко
— О, это страшно важное известие, страшно важное! — произнес он в волнении. — Негодяй хочет сразу опереться на ласку Польши и Москвы, и это ему удастся, удастся… Больше булавы он не потребует ничего! Надо предупредить его, не допустить. Да, надо обдумать все. Прости, друже, я погорячился, — гетман горячо сжал руку Мазепы.
— Нет, ты прав, ясновельможный, — ответил Мазепа. — Я сам бы не позволил себе отлучиться без ведома твоего из Чигирина, если бы не догадался, что этот казак есть важный посланец. Я хотел известить тебя с дороги, да не было никого из своих.
— Ну, что об этом говорить, друже! — перебил его Дорошенко. — Все хорошо, что хорошо кончается, говорит пословица; обсудим лучше, что теперь делать, как помешать намерениям Ханенко?
— Делать то же, что и он.
— Это как же? — Дорошенко остановил на Мазепе вопросительный взгляд.
— А так, послал он посланцев в Острог, послать туда нам и своих.
— Нам? Своих посланцев посылать в Польшу? Нет, нет! — воскликнул горячо Дорошенко. — Судьба жестоко насмеялась над нами! Ха, ха, ха! От одного берега отстали, а к другому не пристали, но пусть лучше нас разобьют волны в открытом море, чем прибьют к польской стороне.
— Ясновельможный гетмане, прости меня, ты не так понял мои слова, — возразил Мазепа, — не присоединиться к Польше предлагаю я, а только послать послов в Острог для переговоров. От переговоров до згоды еще очень далеко. Сам ты говоришь, что мы от одного берега отстали, а к другому не пристали; вот для того, чтобы выгадать нам время, нужное для присоединения к другому берегу, должны мы сделать вид, что хотим вернуться под польский протекторат. Нам надо во что бы то ни стало выиграть время. Как можем мы это сделать? Как только Польша признает Ханенко гетманом, она обратится за помощью к Москве и двинется на нас войной. А как оттянуть это время подальше? Надо сделать вид, что мы сами хотим поддаться Польше, завести переговоры, поднять торговлю за права, а в то же время искать твердого пристанища — другого берега!
— Так, так… ты прав, друже, как и всегда, — заговорил задумчиво Дорошенко. — О, если бы нам удалось нарушить мир Москвы с Польшею, расстроить этот ненавистный договор, тогда… тогда… Но все равно надо искать такое царство, которое приняло бы нас всех… Постой, вели позвать сюда посла Ханенко, — я хочу расспросить его обо всем сам.
Мазепа велел позвать Гордиенко.
XXXI
Дорошенко принял Гордиенко чрезвычайно ласково; расспросив о деле, он богато одарил казака и предложил остаться служить в гетманском войске ротмистром надворной команды. Гордиенко искренно поблагодарил Дорошенко и с большою радостью принял лестное предложение гетмана, заявив только, что ему раньше принятия новой должности надобно будет съездить на Запорожье и там покончить свои
Когда он удалился, Дорошенко снова обратился к Мазепе:
— Ну, друже мой, теперь, пожалуй, пора и тебе отдохнуть с дороги, а завтра обсудим, какие требования послать ляхам; напишем все, рассудим, а там готовься снова в поход, — он улыбнулся и ласково опустил свою руку на плечо Мазепы, но ласка эта не доставила Мазепе радости.
— Как? — произнес Мазепа, чувствуя, что сердце замерло у него в груди. — Ясновельможный гетман хочет, чтобы я отправился послом в Острог?
— Конечно, — отвечал с тою же ласковою улыбкой Дорошенко, — другой такой головы, как ты, друже мой, не найдется ни на правом, ни на левом берегу.
Мазепа сделал над собой невероятное усилие, губы его сжались в самую обворожительную, благодарную улыбку, а в душе между тем поднялась целая буря.
Что делать? Как отклонить намерение Дорошенко отправить его в Острог? Рассказать ему о Галине? Но Мазепа прекрасно понимал, что это было невозможно! А между тем если бы гетман отправил его в Острог, поиски Галины отложились бы на неопределенное время, когда здесь от каждого дня, от каждого часа может зависеть спасение несчастной девушки. Надо было во что бы то ни стало отклонить намерение Дорошенко.
— Спасибо тебе, ясновельможный гетман, за ласковое слово, — произнес вслух Мазепа, — но если ты так уж думаешь обо мне, то дозволь мне ехать в то место, на которое нам надо обратить теперь наибольшее внимание.
— Как? Куда же еще? — изумился Дорошенко.
— Ясновельможный гетмане, — продолжал Мазепа, — только что говорил тебе Гордиенко, а ты и сам хорошо знаешь, что все Запорожье, с Сирко во главе, ежеминутно готово от нас отложиться и пристать к Ханенко. Сам Ханенко в Крыму сговаривает хана выступить с ним против нас. Ты сам, ясновельможный, знаешь, что хан не очень-то слушает султанские приказы, а тем паче, когда мы еще и не соединились с Портой. Вот потому, если Ханенко удастся привлечь на свою сторону Запорожье, и хана, и Польшу, и Москву, тогда, пожалуй, ничего и не останется от Правобережной Украйны. И еще то заметь себе, ясновельможный, что запорожцы шныряют всюду по корчмам, по деревням, по шинкам и возбуждают против нас народ! А потому нам необходимо притянуть на свою сторону Запорожье и Многогрешного, иначе мы останемся, окруженные со всех сторон.
— Это верно, — согласился Дорошенко, — но это дело я могу поручить другому; для этого много хитрости не нужно: прочесть на Запорожье наш договор с султаном, пробраться к Многогрешному, а там в Остроге…
— Нужно тянуть только время, — вставил Мазепа.
— Да, тянуть, но для этого и нужно, друже, разумную голову: тянуть, да не показывать ляхам, что мы только тянем время, а заставить их думать, что с нами можно и до конца дойти, а то ведь они и смотреть на нас не станут, а прямо обратятся к Ханенко. Кроме тебя, друже мой, никто этого не сможет сделать так ловко и умно!
С ужасом заметил Мазепа, что Дорошенко окончательно решил отправить его не на Запорожье, а в Острог. Но на это он решительно не мог согласиться — потерять еще раз возможность спасти Галину, когда сама судьба приходит к нему на помощь? Нет, это было бы уже свыше человеческих сил!
— Поверь, ясновельможный, — заговорил он вслух, стараясь придать своему голосу самый непринужденный, бесстрастный тон, — в Острог или на Запорожье ехать — мне все равно, я потому только и хочу броситься поскорее на Запорожье, что вижу там больше опасности.