Рука
Шрифт:
Салон был вызовом. Рэй хотел казаться богачом, хотел всех поразить своим модернизмом. Мебель, картины, скульптуры, стоявшие на подставках, казались выбранными для кинематографической декорации, а вовсе не для жизни, а размеры комнаты исключали возможность какой бы то ни было интимности.
Открылась дверь маленькой гостиной, которую называли будуаром, и Мона издали позвала меня:
— Идите сюда, Доналд!..
Я поколебался, идти ли мне с портфелем. Кончил тем, что оставил его лежать там,
Я ринулся к ней. Нас разделяло примерно десять метров. Она стояла в дверях, одетая во что-то темно-синее, и смотрела на меня.
Она не протянула мне руки, но закрыла за мной дверь.
Тогда, очутившись лицом к лицу, мы испытующе посмотрели в глаза друг другу.
Я положил руки ей на плечи и поцеловал ее в щеки, как мог бы поцеловать и во времена Рэя. Потом, не долго раздумывая, я прижал ее всю к себе и приник поцелуем к ее губам.
Она не протестовала, не отстранилась. Только в глазах ее я прочитал некоторое удивление.
Разве не знала она, что это произойдет? Удивила ее лишь поспешность?
Или ее изумило мое волнение, моя неловкость?
Я дрожал с ног до головы и был не в силах оторваться от ее губ, от ее глаз.
Может быть, больше всего мне хотелось в этот момент заплакать.
Ее синяя одежда оказалась пеньюаром, и я чувствовал под тонким, мягким шелком ее обнаженное тело.
Оделась она так нарочно? Или просто я не дал ей времени надеть что-либо другое, явившись на десять минут раньше назначенного срока?
Я прошептал:
— Мона…
Она в ответ:
— Иди сюда…
Я так и не разомкнул объятий, а она увлекла меня к дивану, на который мы оба одновременно рухнули.
Я сразу же буквально погрузился в нее, грубо, почти зло, и на какое-то мгновение в ее глазах появился страх.
Когда я наконец отпустил ее, она быстро поднялась и завязала пояс своего пеньюара.
— Простите меня, Мона…
— За что же?..
Она улыбнулась мне, и хотя глаза ее еще были затуманены наслаждением, поджатые губы выражали меланхолию.
Я признался:
— Я так неистово жаждал этого!
— Знаю… Что будем пить, Доналд?
Маленький бар помещался в шкафчике стиля Людовика XV. Огромный бар салона не прятался, стоял на полном виду.
— Что хотите…
— Тогда виски… Со льдом?
— Пожалуйста…
— Изабель ничего не сказала?
— По поводу чего?
— Вашей поездки и нашего свидания.
— Наоборот. Ведь это она посоветовала мне позвонить вам…
Я испытывал странное, дотоле неведомое мне чувство. Мы только что неистово предавались любви, и лицо Моны носило еще явные следы этого. Да и мое, вероятно, тоже.
Но как только мы поднялись, наш разговор принял тон старой дружбы. Мы оба чувствовали себя как нельзя лучше и телесно, и душевно. Должно быть, глаза мои смеялись.
— Наше здоровье, Доналд…
— За нас…
— Изабель — странная женщина. Она всегда удивляла меня. Надо сознаться, что и вы тоже, и с давних пор…
— Я?
— Вы недоумеваете почему? Но ведь большинство людей как на ладошке…
Сразу знаешь их слабые места. А у вас их вовсе нет.
— Только что я вам доказал обратное.
— Вы называете это слабостью?
— Возможно, и так. Знаете ли вы, что в ту ночь, когда мы спали все вместе на полу, на матрасах, я был загипнотизирован зрелищем вашей руки, которая опустилась на паркет? Мне до безумия хотелось дотронуться до нее, схватить ее. Если бы я осуществил это желание, не знаю, чем бы это кончилось.
— Перед Изабель?
— В случае надобности хоть перед целым светом. Вы не назовете это слабым местом?
Она уселась в глубокое кресло и задумалась. Распахнувшись, пеньюар обнажил почти все бедро, но это не смутило ни ее, ни меня. Мы просто не заметили этого.
— Нет… — проговорила она наконец.
— Я не шокировал вас своим неистовством?
— Признаюсь, я была смущена…
Мы могли говорить об этом совершенно просто» без романтизма, как добрые приятели, как сообщники, признающиеся в своей слабости.
— Мне это было необходимо, иначе я промучился бы весь день и не смог бы ни о чем другом и подумать.
— Вы испытываете немного нежности ко мне, Доналд?
— Даже очень много.
— Мне это так необходимо… Не собираюсь разыгрывать неутешную вдову, да сейчас это и выглядело бы пошлостью. Я ведь, представьте себе, любила Рэя. Мы с ним были настоящими друзьями…
Я сидел напротив нее, а окна и здесь выходили на Ист-Ривер, залитую солнцем.
— Когда я вернулась сюда в четверг, чуть не позвонила вам. Квартира показалась мне в десять раз больше, чем она есть на самом деле, и я почувствовала себя совсем потерянной. Я бродила повсюду, трогала мебель, вещи, как бы стараясь убедиться в их реальности. Я выпила вина… Когда вы позвонили мне вечером, по голосу было заметно, что я выпила?
— Я был чересчур взволнован, чтобы заметить. Да и Изабель смотрела на меня.
Мона тоже молча посмотрела, потом сказала:
— Мне никогда не понять Изабель.
Она мечтательно затянулась сигаретой.
— А вы ее понимаете?
— Нет…
— Вы думаете, она способна страдать? Может ее что-то вывести из равновесия?
— Не знаю, Мона… Я прожил семнадцать лет, не задавая себе никаких вопросов.
— А теперь?
— Уже целую неделю только это и делаю…
— А вы ее не боитесь немножко?
— Я привык к ней. Мне казалось все вполне нормальным.