Руки Орлака

Ренар Морис

– Я с магами компанию не вожу, – извинился Стефен с улыбкой.

– Этот был настоящий денди. Ты мог встречать его в светском обществе. Его уже нет с нами – умер, слишком рано для науки. Он бы сумел убедить самых недоверчивых. Да и тебя бы тоже убедил!

Стефен, вероятно воспринявший слова друга с сомнением, уклонился от этого прямого удара.

– Вот если взять ваших медиумов, – сказал он, – то каково их положение в обществе? Неужели есть профессиональные медиумы?

Мсье де Крошан воздержался от того, чтобы изобразить удивление, которое должен был вызвать у него подобный вопрос со стороны Стефена.

– Встречаются всякие, – небрежно сказал он. – Большинство из них не столь известны, чтобы жить исключительно

за счет своих медиумических способностей. Эусебио Нера чем только не занимался; насколько мне известно, он был даже ортопедом. Лидия Трюше, до того как стать ясновидящей, работала акушеркой. Джон Смит по прозвищу Этельред некогда был престидижитатором, но, полагаю, с радостью скрыл бы сей факт… И не кивай с понимающим видом; Этельред честнее многих своих «коллег». Что касается прочих, то, скажем, Антонини, который, вообще-то, зарабатывает продажей изделий из картона, экстериоризирует человеческие формы, которые можно потрогать и сфотографировать, а цветочница Тереза Панар – мы зовем ее Стеллой – рисует карандашом восхитительные портреты, когда ее рукой водят духи.

– А нельзя обходиться без их посредничества?

– Я-то спокойно без него обхожусь, – сказал шевалье, чрезвычайно довольный оборотом, который принимал разговор. – Мне никто не нужен, для того чтобы войти в контакт с духами. И любой это сможет, если воспользуется моей системой. Хочешь телефонировать или, скорее, телеграфировать в царство теней? Это не будет стоить тебе ни единого сантима!

– Как!.. Так я мог бы… Что за шутка!

– Слово «шутка» иногда произносят до опыта, но очень редко – после… Давай попробуем – сам все увидишь!.. А, да ты боишься!..

– Боюсь? Вы смеетесь! Я – и боюсь? Я боюсь лишь одного – оказаться болваном!

– Ну-ну, конечно! Все вы одинаковы. Боитесь умерших!

– Не позволю вам оставить за собой последнее слово! – сказал Стефен. – Давайте попробуем.

На его скулах пламенели небольшие красные пятна, глаза сверкали лихорадочным блеском; на лицо вернулось выражение озабоченности.

Мсье де Крошан завесил большой оконный проем темной портьерой, и в мастерской воцарился мрак.

Почти тотчас же гробовой свет слабо осветил дальний угол, где, словно по волшебству, задымили курильницы. В ноздри Стефена одновременно ударили затхлый запах погребов и аромат капелл.

– Не знал, что вы обладаете талантами волшебника, – произнес он слегка гортанным голосом.

Ничего не ответив, шевалье потащил его в этот чем-то напоминавший подземную гробницу уголок комнаты. В зеленоватом свете там все выглядело весьма мрачно.

Между двумя треножниками, от которых исходило волнообразное облачко, в углу виднелось некое подобие посеребренного алтаря, служившего опорой для своеобразной рамы, завершением которой был треугольный фронтон. Этот фронтон был покрыт иератическими каббалистическими письменами, а рама, походившая на портик храма и в то же время на театральную сцену, была покрыта черным драпри с серебристой бахромой.

– Садись, – произнес шевалье голосом, который, казалось, срезонировал под неким сводом. – Сегодня я не стану посвящать тебя в высшие тайны моих знаний; мой последний метод мог бы испугать даже самых храбрых… так что как-нибудь в другой раз.

– Вот как! Чудесно! – заметил Стефен с ухмылкой. – Мы тут словно в катакомбах, а вы сейчас похожи на труп!

– Возьми эти кисточки – в обе руки.

Справа и слева от рамки свисали две плетеные тесьмы; каждая из них заканчивалась кисточкой. Стефен, сидевший на табурете перед алтарем, взял кисточки, как ему и было велено.

– Слушай внимательно. Перед твоими глазами появится картина. Она нарисована на холсте, сотканном из

алоэ и льна; нити этого холста, переплетенные в две тесемки, тянутся по ту сторону рамы – именно их концы ты сейчас держишь. В левой руке у тебя – нити утка, в правой – нити основы. А теперь – смотри!

Две тесьмы дернулись, когда тот, кто их держал, содрогнулся. Черный занавес отошел в сторону, и в глубине небольшой клетушки Стефен увидел нечто незабываемое.

Там, в полусвете крипты, висела в воздухе, поддерживаемая волосами, отрубленная голова. Голова молодого бородача неземной красоты. Каштановые волосы отсвечивали рыжим. Лицо, носившее отпечаток погребальной строгости, было очень бледным, как это всегда бывает после обезглавливания. В голубоватых глазных впадинах соединялись длинные ресницы закрытых глаз, бескровные губы словно символизировали молчание. Искусное освещение усиливало иллюзию; поразительная объемность создавала тромплёй [55] . Стефену не верилось, что это – картина, написанная на плоском холсте, а не какой-нибудь макет, сделанный с натуры безумно талантливым художником. Он словно смотрел на одну из работ Эннера [56] , но стереоскопическую. В ней был весь ужас правды вкупе со всеми эмоциями искусства. Но черный занавес, отойдя в сторону, впустил некий холод, пропитанный столь мертвенным землистым запахом, что в мозгу Стефена зародилось сомнение относительно настоящей природы этой махинации.

55

Тромплёй (фр. trompe-l’oeil – обман зрения) – совокупность технических приемов в искусстве, с помощью которых на плоскости создается иллюзия объема.

56

Жан Жак Эннер (1829–1905) – французский художник, представитель академизма.

– Святой Иоанн Креститель? – спросил он.

– Никто и все, – ответил шевалье. – Все умершие. В сущности говоря, это не то чтобы некромантия. Как ты сейчас сам увидишь, мы имеем дело с простым усовершенствованием говорящих столов. Но духам, похоже, это нравится больше, чем столы.

– Что я должен делать?

– Пристально смотреть в глаза мертвеца.

– Смотрю… Что дальше?

– Теперь – ждать, пока они откроются.

– Что?! – воскликнул Стефен, резко вздрогнув.

– Веки поднимутся и опустятся столько раз, сколько в алфавите стоит букв до той – считая и ее тоже, – на которую желает указать умерший. Этот метод объединяет систему говорящих столов и способ, используемый некоторыми врачами, которые, с согласия пациентов, пытались выяснить, «живет» ли голова гильотинированного еще сколько-то мгновений после обезглавливания.

Стефен обернулся:

– Это что, какой-то трюк?

– Нет, честное слово. Ах да, я забыл: ничто из откровений потустороннего мира не должно выйти наружу. Ни ты, ни я никому ничего не должны рассказывать. Тайна могилы может быть доверена лишь другим могилам.

Суровость спирита сбивала его ученика с толку. Этот весельчак, внезапно ставший серьезным, как совершающий богослужение жрец, был об оккультизме весьма высокого мнения. Стефен невольно нахмурился. Мсье де Крошан наблюдал за ним, и это не составляло для него труда, ибо в тусклом свете, шедшем словно из подвального окна, бледное лицо молодого человека было четко видно. Это лицо, приобретшее из-за освещения мертвенный оттенок, выглядело внимательным и слегка озабоченным.

– Значит так… Я буду записывать буквы по мере того, как ты будешь их называть.