Руки прочь, профессор
Шрифт:
– Да так, ничего, – соображаю, что Анька все еще на меня смотрит, краснею и утыкаюсь в тетрадь. Философичка гневно прокашливается, намекая, что еще чуть-чуть – и возьмет болтающих нас на карандаш. Лучше бы нет – уж больно въедливая тетка.
Впрочем, от Аньки так просто не избавиться. Анька пихает меня локтем и берется за телефон.
«Что-то с мамой?» – прилетает мне в Вотсап.
«Все нормально, – набираю, – мне не звонили из клиники, значит, все в рамках допустимого. В её положении отсутствие негативной динамики – это хорошо».
«Не заговаривай мне зубы, – прилетает в ответ, – я же вижу, что ты мутная какая-то. Чего ты задумала?»
«Да так», – пытаюсь уклониться от ответа, но напору Аньки еще никогда не могла противостоять.
Она атакует меня кучей стикеров и сообщений.
«Говори, говори, говори!»
Если бы меня когда-нибудь спросили, какой птицей стала бы моя лучшая подруга, я бы сказала, что стаей чаек. Эффект примерно тот же. А еще когда её распирает от любопытства – она начинает щипаться. Прямо на лекции. Потому что нельзя так мучить бедную её, которой ужасно интересно.
Такая несносная бывает – прям капец. Но лучшим друзьям прощают такие недостатки. Иначе вообще никого в жизни не останется.
– Скажу, скажу, скажу, – шиплю на ультразвуке, так чтобы философичка не услышала, а Анька наконец успокоилась – все плечо мне уже исщипала.
«Ну?!!» – нетерпеливо подмигивает мне Вотсап и начинает прыгать по экрану озабоченный пингвин.
«Обдумываю кое-что», – отбиваюсь, пытаясь понять, как это вообще сформулировать.
«Что? Что? Что?» – Анькиному напору носорог позавидует.
«Да вот думаю… – приходится зажмуриться, чтобы это озвучить, – думаю, что кое с чем мне надо расстаться».
«С чем?» – сначала Анька не понимает. Приходится два раза состроить говорящую физиономию, двух разных степеней досады. Ну как можно не понять.
«Бооооооже!!!!!!!!!!»
Вотсап должен был просто умереть от такого количества восклицательных знаков, сколько она мне прислала.
«А с кем, с кем, с кем?» – нетерпеливый таран Анькиного любопытства продолжает терзать мои стены.
«Не знаю, – досадливо морщусь, набирая, – это ведь нифига нельзя так вот решить».
«Конечно, можно, – Анька безмятежно отмахивается, – киса, тебе ведь не тридцать лет. Только не говори мне, что ты веришь в эту старперскую чушь про “первый раз только с мужем” и “только по любви”».
Ну, раз ты так просишь, Нюта, я, конечно, не буду это говорить.
«Сексом и для настроения занимаются, – прилетает мне веское сообщение, – относись к этому легче. Как к чистке зубов. Нужно для здоровья».
«Тебе легко говорить, – замечаю я, – ты с Илюхой уже второй год встречаешься».
«Ну так только встречаюсь! – Нюта выделяет последнее слово кучей восклицательных эмоджиков, – и то только потому, что он отлично трахается. Если ты думаешь, что я собираюсь за него замуж, детишек нарожать – зря. Я не настолько дура».
– Иванова! Капустина! Положите-ка телефоны мне на стол, – голос преподши по философии обрушивается на наши головы словно гильотина, – заберете после второй пары.
– Твою мать, – Анька морщится и выключает телефон перед конфискацией.
– Ну, мы и правда охренели в край, – замечаю. Анька морщится, но кивает. Разошлись ведь и вправду.
– Не ссы, подруга, – шепчет она, подталкивая меня локтем, – твое горюшко не горе. Найдем мы тебе мальчика для перепиха.
Эй-эй, что это еще значит “найдем”?
8. Варианты
– Может быть, Макс, из параллельного потока?
Я смотрю, куда указывает Анькина вилка, и морщусь.
– Он же страшный, как смерть, – ужасаюсь шепотом.
– Зато высокий. И в баскетбол играет. Знаешь какая долгая у спортсменов эрекция? Это тебе не какой-нибудь лузер, который три раза ткнул и кончил. И вообще мужик для траха не должен быть особо хорош. Стремного и бросить можно без особого повода.
– Потише, пожалуйста, – оглядываюсь и втягиваю голову в плечи. Болтать о сексе посреди университетского кафе совершенно ужасная затея. По крайней мере, у меня есть ощущение, что все слышат звонкий Анькин голос и оборачиваются именно на нас.
– Хорошо, тогда, может быть, наш Пашка? Половинкин, который. Сколько раз он к тебе подкатывал? Шесть? Даже после второго динамо надежды не теряет. И сейчас он ни с кем не встречается, я узнавала. Никто к тебе не придет, чтобы глаза выцарапать.
– Не-е-ет, – со стоном утыкаюсь лбом в ладони, – он же дурак полнейший. Рассказывает только о себе любимом. Сколько кило от груди жмет, сколько нокаутов на тренировке прописал сопернику. Самое главное – врет, как дышит. Если бы он столько народу нокаутировал, Кличко бы у него автограф брать пришел.
– Ну и пусть врет, если член не восемь сантиметров, – практично роняет Анька, выдув последний компот из стакана и поднимается из-за стола, – придержи мое место, я за эклером себе все-таки схожу.
Уф-ф-ф, можно подумать, у меня на некоторое время бетонную глыбу с плеч сняли. Пять минут, пока Анька торчит в очереди, можно передохнуть.
– Кэтти! – только я расслабляюсь – и один большой кабздец обрушивается на мою голову. Один большой кабздец – это Андрей Костров. Из всех заносчивых придурков на нашем курсе – он просто чемпион всего факультета. Еще и называет всех вот так, на американский манер. Утверждает, что его папаша заберет его сразу после универа в Америку, где у него строительный бизнес. У меня, конечно, вопрос – нахрена нужны в Америке такие бестолковые архитекторы, но пусть уж американцы сами с этим разбираются.