Руки прочь, профессор
Шрифт:
А чего может быть хорошего в том, что я точно знаю, что сейчас он во мне видит не перспективную студентку, а задницу в облегающих джинсах? Одну из тех, кого он не прочь нахлобучить.
Задача сложная. И алгоритм её решения – новый. Так как я опоздала, Ройх персонально для меня диктует пояснения для решения.
– Понятно?
Когда я заканчиваю, он смотрит на меня с таким необыкновенным презрительным одобрением, изобретенным специально для меня. И так меня это бесит, что сдержаться просто невозможно.
– Понятно, – киваю, –
– Да ну? – Ройх язвительно приподнимает бровь и щедрым жестом указывает мне на доску. – Рискнете доказать утверждение, Иванова?
За партами тихо воют – причем так, что совершенно точно понятно, кто-то из моих однокурсников понял, что живыми они отсюда сегодня не выйдут.
Насрать. На все насрать.
Я просто хочу стереть с лица неуважаемого Юлия Владимировича эту паскудную улыбочку. Он так смотрит на тех, от кого вообще ничего не ждет. И нахрен пусть катится с этим своим отношением.
Старое решение погибает от моей безжалостной руки с классной тряпкой. Доску покрывают новые ряды формул и поясняющих схем. Новое решение в полтора раза короче, и ответ у него точно такой же.
Выписав последнюю цифру, я сама нацепляю гримасу снежной королевы.
– У вас есть замечания, Юлий Владимирович?
Смотрит на меня, и сразу становится понятно – за эту сессию он выпьет из меня абсолютно всю кровь. Не пожалеет. И по уму я должна бы вести себя потише. Вот только потише я не могу. Слишком уж глубоко меня задевает этот сраный конфликт. И тот факт, что озабоченного козла не уволили. И тот факт, что я – лохушка, повелась на обещания проректора и отдала им запись. Стерла из памяти своего телефона.
Они обещали во всем разобраться. Не изменилось вообще почти нихрена.
– Что ж, надеюсь, курсовой проект у вас так же самобытен и состоятелен, – Ройх едва-едва кривит губы, – жду после пары. Потом уже не приму.
Приебался ведь со своим курсовиком…
Заранее предвкушаю, как швырну его ему в рожу.
Ну, не швырну, конечно, просто положу, но настроение будет примерно будто швырнула.
Наконец-то свободная прохожу к своему месту, падаю на стул, понимаю, что ноги меня едва-едва держали. Ройх возвращается к доске и даже удосуживается откомментировать мой способ решения, советуя его записать.
– Ты все-таки совершенно отбитая, Катюха, – шепчет Анька тихонько, склоняясь к самому моему уху, – могла бы и повежливее быть.
Повежливее…
Фыркаю.
Анька ведь не знает, сколько раз за последние несколько дней Ройх назвал меня шлюхой. Сколько раз предложил деньги за перепих, смазывая то минимальное добро, которое буквально мне навязывал.
Нахер вежливость. Устала.
– Нют, ты мне курсач распечатала? – тихо спрашиваю шепотом. Надо уже получить на руки то оружие, которым я буду атаковать Юлия Владимировича.
– Курсач? Какой курсач? – подружка удивленно поднимает брови. Как первый раз слышит.
– Я ведь тебе скидывала на почту. С утра, – произношу холодея.
– Ой, прости, я думала, это ты мой с корректировками прислала, – Анька строит виноватую мордашку, – хотела вечером посмотреть. Он ведь нам на завтра консультацию поставил.
– Вам на завтра, – шепчу тихонько, – мне-то на сегодня. Без права переноса во времени.
Интересно, когда уже жизнь мне подлянки перестанет подкидывать?
Конечно, Ройх даже и не пытается меня выслушать. Криво ухмыляется, пожимает плечами.
– Я предупреждал, Катерина. Проекта нет – на экзамен не допущены. Увидимся на допсессии.
Встает из-за стола, прихватывает кожаную папку, в которой носит заметки к лекциям, уходит.
А я же остаюсь в аудитории – смотреть в ненавистную спину, пытаюсь ровно дышать и прямо сейчас не удариться в истерику.
Я. Не. Могу. На допсессию.
Я каждый гребаный семестр бьюсь на переэкзаменовках, оспаривая предвзятость оценок Ройха, который единственный лепит мне пары на экзаменах.
Стипендия у меня не бог весть какая, но все же, когда я выворачиваю карманы, из последков оплачивая мамины счета, иметь несколько тысяч на еду – спасение.
Рожи у моих одногруппников как назло – злорадные. Хоть бы делали вид, что им меня жалко. Нет. Им поперек горла “мои выебоны” и умение практически в любой ситуации, кроме этой, доказать свою правоту. Когда был жив папа и жили мы на широкую ногу – мне прощали эти косяки за то только, с какой отдачей я клубилась на вечеринках. Сейчас я “загордилась” – так они думают. Не догадываются, что мне просто некогда, да и нет никаких сил зажигать. Плевать им. Только в радость, что Ройх меня срезает.
Из двадцати человек лишь Анька поглаживает меня по плечу, с виноватой полуулыбкой. А я изо всех сил стараюсь удержать в себе неумолимое желание на неё рявкнуть. Да, она проебалась, не подумала, не открыла мой файл. Но она единственная меня сейчас поддерживает.
– Кать, Кать, – чуть пониже локтя касается подрагивающая ладонь. Оборачиваюсь, смотрю в глаза Варе, нашей рассеянной принцессе.
– Я на той неделе в библиотеке распечатывала документ, – тихо улыбается она, – только ты скажи, что по учебе, Марина Анатольевна и сделает.
Такое ощущение, будто в глаза мне ударили слепящие лучи уже нежданного солнца.
– Господи, Варька, как я тебя люблю, – бросаю уже на лету, уже почти за дверью. Потом заобнимаю её.
У нас так-то не идут на уступки студентам. Считается, что для учебных вопросов мы должны суетиться сами, а у деканата не хватит финансирования. И если старостам еще иногда улыбается звезда милосердия, то все остальные, а особенно скандальные особы вроде меня, должны изыскивать средства сами. И тут… Библиотекарша. Боже, только б Ройх не ушел. У него, кажется, еще одна пара должна быть, у магистров, я могу успеть…