Руки прочь, профессор
Шрифт:
Дьявол. Снова я в это… Без права на пробуждение…
Но так её хочу… Если бы не два слоя ткани между нами – прямо сейчас ей бы и засадил. Натянул бы на себя по гланды, так чтоб с первого же раза сил орать не осталось.
Знаю, что сделать. Хоть что-то взять сейчас, чтобы хоть как-то дать себе передышку. Накрыть налитые, пухлые, спелые губы ртом и достать языком до гланд.
Сладкая дрянь.
Столько раз других трахал за эти три года, представляя её – самому противно. А сейчас в руках держу. На вкус пробую.
Еще один стон. Выгибается
– А ну-ка прекратите сейчас же, – возмущенный голос за моим плечом в первый раз я воспринимаю как досадную раздражающую помеху.
– Прекратите, а то я полицию вызову. Здесь вам не бордель. Мужчина, я к вам обращаюсь.
Меня бесцеремонно за плечо трясут. Отвлекают. Выдирают из судорожного кайфа обладания вожделенной моей дрянью. Отпускаю её рот, чуть поворачиваюсь. Вижу хозяйку кафе, полноватую женщину. Обычно вполне терпимой её нахожу, сейчас хочется посоветовать ей собой лучше заняться, чем ко мне лезть.
– Убирайтесь немедленно, – возмущается тем временем тетка, праведно пламенея лицом, – как не стыдно. Взрослый мужчина. Профессор. У меня тут семьи с детьми приходят! А вы что тут творите?
Совершенно неожиданно у меня в мозгу матфильтр находится. И четыре фразы подряд, которыми я хочу ответить отвлекающей меня хамке, этот матфильтр не проходят. Чересчур матерные даже для этой уебанской ситуации.
А потом – дело решает Иванова. Совершает какой-то дикий рывок, выворачивается из моей хватки, хлопает дверью кафе, оставляя меня один на один на один с краснорожей драконихой.
– Ну хоть у кого-то стыд проснулся, – удовлетворенно кивает тетка, скрещивая руки на груди.
Смотрю на неё секунды три, потом – посылаю в жопу. Она начинает раздуваться как воздушный шар, я только морщусь и выхожу на крыльцо кафе. Оглядываюсь. Хочу убивать. Сбежала Иванова, ну конечно, ни следа не видать. В университет рванула или куда-то еще?
– Эй, вы, мусор свой заберите, – стопку белых листов в синем скоросшивателе фурия из кафе чуть не в лицо мне швыряет, только из-за того, что я к ней поворачиваюсь с весьма ядовитым видом – передумывает и просто молча пихает в руки.
– Прошмандовка ваша выронила, – шипит она зло, – чтоб я больше здесь вас обоих не видела.
– Была охота травиться, – холодно роняю, сам без особого трепета прощаясь с этим посредственным заведением. Всех и плюсов было, что в районе университета здесь кормили худо-бедно съедобно и в меню что-то кроме шоколадных кексов имелось.
Папку открываю только в машине. Недоверчиво пролистываю страницу за страницей. Откладываю, испытывая желание побиться головой об стену.
Господи, вот ведь ебнули гормоны в голову. Решил, что девчонка капитулировать явилась. Зажал, облапал, даже не целовал – рот языком трахал. А она курсовик принесла.
6. Диктатор
Катя
Сама не знаю, как добралась до общаги. Это была какая-то глубокая, темная кома, огненная агония, отнявшая у меня несколько часов жизни. Я и осознаю-то себя уже не где-нибудь, а в темени под одеялом общажной комнаты.
Осознаю и тут же буквально судорогой сводит от захлестнувшего с головой воспоминания. Безмолвная, бестолковая оторопь, одолевшая при встрече с самым ненавистным человеком в моей жизни. Даже Вовчика не ненавижу так, как Ройха. Потому что Вовчик ни за что в жизни не заставит меня испытать в его адрес хоть что-то человеческое. Я презирала его в детстве, ненавидела за то, что мама смотрит ему в рот. Знала, что это неправильно, так относиться к брату, но… Ни один брат моих подруг не бил сестер тайком. Не воровал их кукол, чтобы выжечь им глаза окурками, не подкидывал сигарет, чтобы влетело еще и от мамы, не отнимал личных денег под любым благовидным предлогом.
Вовчик таковым был. И я этого никогда не забуду. Злопамятная сука, да, это я.
А вот Ройх…
Что он со мной сделал?
Что такого произошло, что со мной вдруг случилось… Это!
В какой момент из той, что с удовольствием врезала бы неуважаемому профессору куда удастся – по морде, по яйцам – все хорошо, все на пользу, – я вдруг превратилась в постанывающую, захлебывающуюся каким-то совершенно немыслимым жарким удовольствием потаскушку?
Господи, я даже курсач выронить умудрилась! Как? Это ведь было вообще единственное, зачем я к нему пришла.
От вопросов гудит в голове. Пока нет Оксанки – я даже бессильно вою и луплю кулаками подушку. Честно говоря, помогает это не очень. Да и что вообще может помочь? Что вдруг заставит меня забыть, как я цеплялась за Ройха, выгибалась ему навстречу и думала…
Господи, лучше даже не вспоминать, что я при этом думала. Это что-то безумное было. Не мое. Пьяное и неадекватное. Совершенно необоснованное.
Приходит Оксанка – я заставляю себя встать. Не хочу её пугать. Она не с нашего потока, что я прогуляла почти весь день – просто не знает. Но если заметит, что я дрыхну в дневное время – и коменду поднимет, и в скорую позвонит. Шило в жопе беспокойное ей спать не даст.
Правда – хер разберет, что я и кому пытаюсь доказать тем, что пытаюсь что-то из себя строить. Из рук все равно все валится. И Анькин курсач, который я пытаюсь делать – совершенно никак не желает двигаться с места. Даже просто перенабрать нужные формулы из лекций никак не получается…
Когда начинает звонить телефон – я даже трубку брать не хочу. Потом вспоминаю, что возможно это из клиники звонят – дергаюсь к телефону. Если маме стало хуже или лучше – хочу быстрее об этом узнать.
Увы.