Рукопашная с купидоном
Шрифт:
5
Иван Медведь всю свою жизнь ходил в подчиненных. В отличие от подавляющего большинства людей командовать он не любил, хотя и дослужился до звания подполковника. Биография его умещалась на одном листке. Он был старшим ребенком в многодетной семье. Отец, отковавший шестерых детей, не вынес тягот жизни и запил. Он окончил свой путь в сугробе, замерзнув насмерть в обнимку с бутылкой. Мать — слабая и болезненно-добрая женщина — осталась с детьми одна. Иван, которому к моменту смерти кормильца уже исполнилось пятнадцать, помогал ей изо всех
Но вот подросли сестренки-близняшки и сняли с плеч подростка заботы по дому. Как раз в это время дальний родственник предложил матери помочь устроить сына в военное училище. Удачнее предложения было и не придумать! В училище Иван, отличавшийся могучим телосложением, чувствовал себя на своем месте. Дальше последовали Военная академия и Афганистан. Повоевать он не успел, получив серьезное ранение в первом же бою.
Возвратившись в Москву, Медведь попал в распростертые объятия службы безопасности и был направлен в Казахстан, где просидел несколько лет на военной базе. Затем его переместили в другой регион, повысив в должности, но оставив на той же рутинной работе. Со сменой руководства о нем вспомнили, призвали в столицу и включили в активно действующую группу. На первой же операции он был ранен вторично и с поврежденным позвоночником попал в госпиталь.
Единственное, что примиряло его с увольнением в запас, — это откровенная радость матери, которая день и ночь молилась о здоровье своего сыночка. Мать Иван боготворил. Каждый вечер он звонил ей по телефону, чтобы узнать, как она себя чувствует и не нужна ли ей помощь. Братьев и сестер любил беззаветно и помогал им всем, чем только мог. Племянники и племянницы могли вить из него веревки.
А вот к врагам родины Медведь был беспощаден. Человеком он вырос невероятно ответственным, и долг перед Родиной исполнял так, как велело сердце. А сердце велело ему нести службу, не щадя себя.
Когда Дубняк только представил ему Корнеева, Медведь невероятно напрягся. Знал он таких парней! Красавчики с завышенным мнением о себе и собственных способностях и с заниженной жизненной планкой. Они ни к чему не стремятся и никогда не добиваются особых высот. Надежды, которые возлагают на них родные и учителя, так и остаются несбывшимися. Им не хватает пороху реализовать свои мечты, и в конце концов они становятся злыми и нервными.
Однако Корнеев оказался совсем не таким. Медведь немного пригляделся к нему и понял, что, пожалуй, они найдут с ним общий язык. А вот сможет ли он поладить со своим командиром? Будь на то его воля, он бы запрещал брать на службу красивых женщин. Она отдает тебе приказ, ты смотришь на нее, а думаешь совершенно не о том.
Нет, конечно, он не собирается флиртовать с командиром группы. Он и вообще-то не умел флиртовать. Как-то так получалось, что женщины сами заводили с ним отношения. Эта Лайма заводить отношений с подчиненными не станет, вот уж точно. Характер у нее не тот. Внутри у таких женщин — стальная арматура, а сердце бьется в раз и навсегда заданном ритме.
Когда Иван служил в Казахстане, он целый год был женат. А потом узнал, что хорошенькая супружница сразу по окончании медового месяца принялась
В конце концов Танины подружки раскрыли ему глаза, сказав, что он слишком хороший и доверчивый, слишком правильный, слишком преданный и что грех было бы ему не изменять. Медведь так ничего и не понял. В конце концов решил для себя, что женщины — существа особые, их лучше держать на расстоянии. Не сближаться. Он заводил себе подружек и очень быстро расставался с ними. Ведь за такого хорошего, доверчивого, правильного и преданного парня всякая девица немедленно собиралась замуж. Но до сих пор ни одна так и не преуспела.
— Конечно, неоатеисты рано или поздно нас обнаружат, — сказал Медведь, который занял весь диван в апартаментах Бондопаддхая.
Лайма и Корнеев сидели на стульях. Сам пророк скрылся в спальне и хлопал там дверцами шкафов. Вероятно, не доверял горничным развешивать свои костюмчики. Помощник Пудумейпиттан стоял посреди комнаты и разговаривал сам с собой. Причем говорил он взахлеб и так быстро, будто бы кто-то направлял ему в рот струю воды из сифона, а он отплевывался.
— Чего ему надо? — спросил Медведь. — Пудди, чего тебе надо?
Пудумейпиттан повернулся к нему и заверещал еще громче.
— Ну его к черту, — отмахнулся Корнеев. — Кстати, предлагаю перейти на «ты». Боевые товарищи не могут «выкать», это нонсенс.
Сейчас он выглядел, как человек, который утром вылезает из теплой постели, пьет кофе, проглатывает тост, целует в щечку жену, треплет по головке ребенка и отправляется на службу. А не как тот, кто просыпается головой на клавиатуре и, допив глоток вчерашнего кофе, ослабевшими руками запускает компилирование написанной накануне программы на Ассемблере.
— Ладно, — согласилась Лайма. — Переходим на «ты». Я еще хотела спросить, как мне лучше вас обоих называть.
— Петя и Гоша, — немедленно сострил Корнеев и, добыв из кармана сотовый телефон, принялся жать на кнопки.
— Спорим, что он у тебя подключен к Интернету, — сказал Медведь.
— И спорить не надо, — буркнул тот. — Кстати, нам с вами для связи дрянь выдали, а не трубки. Самые фиговые.
— Тогда я буду вас называть Иван и Евгений, — решила Лайма.
Оба повернулись и странно посмотрели на нее.
— Ну, я не знаю… — стушевалась она. — Может, у вас другие пожелания?
— Нет, — сказал Корнеев. — Других пожеланий нет. Вот когда мне было девять лет, я хотел, чтобы меня звали Эдуардом. А потом это как-то само собой прошло.
— Так ты считаешь, — Лайма осторожно опробовала на Медведе местоимение «ты», — что неоатеисты нас вычислят?
— Проще пареной репы. Конечно, у них на это уйдет некоторое время. Что им надо? Проверить все московские гостиницы. Выяснить фамилии иностранцев, зарегистрировавшихся во второй половине дня. Отсеять европейцев. Терпение и труд!