Рукопись несбывшихся ожиданий. Убойная практика

Тихомирова Елена Владимировна

– Вообще-то обвалилась крыша в лектории, потолок в пристройке для студентов не просел ни на миллиметр. Поэтому объяснитесь, с чего это вы о таком речь завели? – гневно сощурил глаза Найтэ. Глубоко внутри он ощущал, что кое-кто обнаглел немерено, раз хочет вырвать из его хищых лап прелестную певчую птичку.

– Хм, просто меня господин фон Дали слушать не станет. А вот к вашим словам об этом прислушается, - объяснил Люций Орион с той же размеренной интонацией. Однако, сказанное Найтэ буквально взбесило. Ярость неистово заклокотала в нём.

– Вам прекрасно понятно, о чём я вас спрашиваю! – грозно рявкнул он.
– С чего это вы вдруг переселением

этих студентов озаботились? А ну говорите.

– Ну-у, - замялся преподаватель перед ответом, так как пристальный взгляд алых глаз, казалось, пригвоздил его к месту. У Люция Ориона даже колени задрожали, и, наверное, только поэтому ответил он честно. – Я рассудил, что, быть может, вы тогда насчёт аир Свон успокоитесь. Её нынешняя практика отнюдь не подходит студентке, да ещё студентке третьего курса обучения. Это же форменное издевательство над тем, кто никакого отпора дать не может, и вот отчего, профессор Аллиэр, я считаю, что аир Свон стоит от вас съехать. Живи она в нормальном общежитии, в академии стало бы на порядок тише. Вы ж совсем на ней словно помешались.

Если бы Найтэ не знал своего сотрудника столько лет, он бы сказал, что смелости тому не занимать. Но, на самом деле, Люцию Ориону в принципе были присущи прямолинейность и неумение хитрить. Другой куратор сходу выдумал бы некую обстоятельную причину, а этот… этот только правду озвучить смог. А эта правда, вот те на, таковой была, что Найтэ едва не взвыл в голос от гнева, боли и отчаяния. По открытой ране на самолюбии протоптался упрёк, что он де только со слабыми бороться и умеет. А ещё мерзко ему сделалось от того, что углядел его заинтересованность в Миле Свон какой-то человечишка. Да не просто углядел, а ещё отнять её (его женщину!) вознамерился. Ну а то, что и сделать со всем этим практически ничего нельзя, и вовсе довело его до белого каления.

– Я бы не советовал вам совать свой нос не в своё дело, - с неприкрытой угрозой в голосе произнёс разгневанный Найтэ.

Тёмный эльф не постеснялся в выражении своего негодования, так как стремился сделать так, чтобы робкий Люций Орион навеки отступился от идеи заступиться за Милу Свон. Он даже демонстративно нахмурил брови, недовольно поджал губы, на шаг ближе к преподавателю подошёл. И, к счастью, не был столь смел Люций Орион, как порой многим виделся. Куратор группы замялся, что-то сбивчиво промямлил, а там и расторопно попрощался. Но Найтэ всё равно остался недоволен. Он слишком хорошо знал своего сотрудника, а потому предвидел крайне неприятную для себя вещь – попытка вмешательства запросто бы повторилась, только на этот раз втихаря.

«Любое действие рождает противодействие», - вспомнился ему непреложный закон. Но, что и говорить, произошедшее заставило Найтэ всерьёз переосмыслить свои планы. Он начал рассуждать в том ключе, что похищение Милы Свон сразу после запечатывания её дара уже не такой хороший план, как ему ранее виделось. Даже отступись от своего интереса Ковен и эльфы, оставались бы те, кто куда как опаснее – верные и заботливые товарищи. Эти бы стали копать и копать, пока не докопались бы до истины.

«Вот тот же мэтр Орион, - думал Найтэ, продолжая шагать к себе на кафедру. – Он только на первый взгляд тихоня и смирная овечка. Если ему какая-то вожжа под хвост попадёт, то он будет идти вперёд с упрямством голема, и за аир Свон, вот уж проклятье, он отчего-то горой готов стоять… Бездна тьмы, ну далась же она ему?».

Размышления Найтэ не понравились настолько, что он остановился и гневно топнул ногой. Увы, его странное поведение вмиг привлекло внимание охранника. Мужчина уставился на профессора некромантии во все глаза, и Найтэ пришлось сделать вид, будто он сбивает с каблука сапога снег. Судя по тому, что интерес в глазах охранника угас, задумка удалась. Найтэ безо всяких помех зашагал дальше, но на сердце легче у него не стало.

«Со стороны я уже начинаю походить на шута, а смысл? Моя показная неприязнь к Миле Свон вызывает куда как больше презрения, нежели пользы. И потому… быть может, настало время остановиться?».

Подумав так, Найтэ действительно остановился. Дело в том, что он задумался о том, что его столь неистово пугало. Не было ещё в его жизни такого, чтобы у него имелась постоянная женщина. Короткие интрижки юности давно завершились привычными хладнокровными убийствами в подземелье кафедры, но… но что, если ему не принуждать силой желанную для себя женщину? Что, если действительно создать союз с ней?

«Нет-нет, никакого брачного обряда, разумеется. До такого я не опущусь. Но союз, основанный на желании достигнуть одной на двоих цели, это… возможно, это было бы даже притягательно», - размыслил Найтэ.

При этом что-то внутри него сжалось от тревоги и предвкушения. Однако, предвкушение явно было сильнее, раз убедительные доводы так и полезли в голову тёмного эльфа. Он думал (и ему так нравилось думать об этом!) о том, насколько спокойнее станет в академии, о том, что ему не придётся ждать желанной близости годами, о том, что все проблемы с Ковеном просто-напросто не возникнут. Так просто станет обвести архимагов вокруг пальца!

Мечты уносили Найтэ куда-то высоко-высоко. Он, казалось, воспарил над этим миром, и лишь показавшая кафедра некромантии (по-прежнему кривая из-за обрушенной куполообразной стеклянной крыши) позволила ему прийти в чувство. Задумка никуда не исчезла, но к её исполнению Найтэ решил подойти с холодной головой. Всё же в настоящий момент Мила Свон не только ничего не знала об его замыслах, она его ненавидела всем сердцем.

***

Лазарет Оркреста располагался на окраине города и выглядел ненамного лучше местного борделя. Одноэтажный барак давно требовал капитального ремонта или, по крайней мере, хозяйской заботы, а то с его крыши свисали такие гигантские сосульки, что они касались земли. Из всего приличного в здании было только широкое крыльцо, но в настоящий момент к его перилам отчего-то оказалась привязана рыжая корова. Эта корова то и дело жалобно мычала, и не пойми с чего проходящим мимо неё графом Мейнецким заинтересовалась. Она с любопытством вытянула морду, высунула язык, но по понятной причине Герман Грумберг не умилился, а так и шарахнулся в сторону. Он не со всякими людьми общий язык находил, а уж с коровами…

«Какой ужас, как можно было оставить это рогатое чудовище возле входа в государственное учреждение?» - с недовольством подумал он, поднимаясь ко входу. Однако, стоило графу войти внутрь лазарета, как мысли о корове оставили его раз и навсегда. Он сходу понял, что вернее будет в наикратчайший срок закончить с делом, ради которого он здесь оказался, а всё потому, что Герману Грумбергу крайне не понравилась обстановка. А, особенно, находящиеся в промозглом фойе беспрерывно кашляющие крестьяне. Он даже прижал к лицу белоснежный накрахмаленный платок и не отпускал его всё то время, пока не оказался в кабинете главного врача, по традиции любых захолустных поселений Верлонии являющегося также управляющим лазаретом.