Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых
Шрифт:
Димка, Димка, Димка.
Оля была русская, но «косоглазая» – то ли татарка, то ли тувинка, заскочил из генеалогического древа такой ген. Оля с мамой (мама косоглазой не была) сбежали от пьющего агрессивного папы и жили приживалками у друзей, зато в центровой квартире, откуда было рукой подать до любого клуба. У Оли не было денег даже на колготки – её мама продавала стиральные машины в магазине. Я часто дарила Оле свою одежду «с барского плеча», она же проводила меня в клубы, пользуясь связями.
Фигуры и фактуры у нас были разные – Оля была крупной
На входе Оле кивнул фейсконтроль – раскачанный парень в чёрной футболке со списком в руках, лицо он имел утомлённое, с выражением – вы здесь грязь, наркоманы и шлюхи. Старшеклассники, которым улыбнулась удача, радостно теснились к гардеробу. Мы протолкнулись к ним – «Титаник» был очень маленьким заведением, всего с двумя залами – в одном располагался танцпол, в другом маленький бар, а гардероб был кишкой у входа. Раньше это был тренировочный зал – рассчитанный человек на сто спортсменов, сейчас же здесь сходила с ума тысяча малолеток. Тяжёлые вибрации электронной музыки пронизывали свежие и легкие худые тела, погружая в забытье.
– Не узнали! Не узнали ветерана! – послышалось восклицание фейсконтроля – гей в оранжевом комбинезоне, радостно хохоча, ввалился в клуб.
Появилась Олина сестра – густо накрашенная искусственная блондинка в облегающих кожаных брюках и чёрном кружевном топе, обнажающем плоский живот. Несмотря на юный возраст – лет пятнадцать, – Анжела претендовала на имидж роковой женщины. Она три раза церемонно поцеловалась с оранжевым ветераном. Оба были записными детьми ночи, то есть просыпались к пяти вечера, чтобы немножко обдолбаться и несколько часов наряжаться на выход.
– Ты божественна, детка! Кто сегодня играет?
– Санчес.
– Не может быть! – закричал оранжевый. – Он потрясающий! Моя любимая мозолька!
В клубах, как в любом выдуманном мире, эмоции сильно преувеличиваются, чтобы все верили, что они есть.
Оля стояла рядом и стеснялась. Она была совсем не похожа на сестру. Анжела была богатой москвичкой, познавшей жизнь и все её законы, а Оля бедной родственницей – «ни ступить, ни молвить не умеет». Сестра снисходительно кивнула мне, улыбнулась Оле и повела нас к бару.
– Это он, он, – шепнула Оля и больно ущипнула меня за бок. – Димка!
Это был самый модный, самый сексуальный парень в этом комьюнити – лет восемнадцати, невысокого роста, телосложения боксёра или наездника, с легкими проработанными мышцами, в блестящих кедах, брендовых джинсах, белой олимпийке, с небрежной укладкой чуть отросших каштановых волос и расслабленным выражением зелёных колючих глаз. Он стоял в центре круга среди других парней, внимательно слушая и улыбаясь шуткам; один из товарищей принёс ему бутылку воды. Димка не сразу взял её – медленные повадки показывали, что он лидер. Анжела крутилась рядом как маленький шакал, заливаясь смехом, ненароком дотрагиваясь до звёздного парня то голым животом, то голым плечом. Димка зафиксировал меня слегка презрительным взглядом – наверное, я была недостаточно хорошо одета, – по Оле же быстро скользнул зрачками и резко отвернулся.
Анжела горячо зашептала что-то Оле на ухо.
– Хочешь бутират? – повернулась ко мне Оля, показывая на бутылку с водой в руках у Димки.
Бутират я не хотела, хотя это было щедрое предложение, и вообще не хотела оставаться в этой компании на правах малознакомой бедняжки, поэтому я поспешила исчезнуть на танцполе.
Через две недели Оля приехала ко мне в гости – у неё были новости. Глаза её сияли. Ей удалось раздобыть телефон звёздного Димки, и у них начался телефонный роман.
Оля с гордостью раскрыла передо мной модный журнал ОМ, на развороте была чёрно-белая фотография: тоненькая девушка с раскосыми глазами в узких брюках и шляпе, изогнувшись дугой, сидела на железной трубе. TRUSSARDI – значилось в названии. Косоглазая модель рекламировала шмотки.
– Что это?
– Это я.
– Поясни, пожалуйста.
– Я сказала Диме, что это я. Ну похоже на меня?
– Кто тебе сказал, что она на тебя похожа?
– Анжела.
– Она тебя обманула.
– Брось, вылитая я, только нет веснушек!
– Хорошо, допустим, есть что-то общее.
У девушки на картинке были круглые глаза, обрамлённые длинными ресницами, и острые скулы – Олино лицо скорее напоминало блин, а глаза были совсем узкими, но, возможно, они обе были тувинками.
– Дима уже в любви мне признаётся!
Голос у Оли тихий, мяукающий, как у кошки. Я попыталась представить его в сочетании с модельной внешностью с картинки. Получилось неплохо.
– Что ты собираешься делать?
– Вот я у тебя хотела спросить – что делать?
– Скажи ему правду.
Оля растерянно заморгала.
– Как правду? Нет, я не могу.
– Но ты же не можешь пойти на встречу!
– Мне надо накраситься и так одеться, – Оля тыкала пальцем в фотографию, – он не заметит. Он звонит мне каждый день по три раза!
Для Оли открылись ворота чудесной реальности, где Дима не ел и не спал и думал только о ней. План о дефлорации на постели, устланной лепестками роз, с самым модным парнем этого города стал осязаем – протяни руку.
– Я поняла, тебя не разубедить.
Оля улыбалась, обнажая острые, как у хорька, зубки, – она была счастлива.
– У меня нет таких шмоток.
– Я отдам тебе своё новое платье, красное, хочешь?
– О, ты моя лучшая подруга, Зоя!
Мне не хотелось даже думать, в какую передрягу загнала себя бедная Оля.
– Поедешь со мной?
– Куда?
– Пожалуйста, поедем со мной на встречу с ним.
В назначенный день Оля надела мое новое африканское красное платье в полосочку, длиной до пола, и заперлась в ванной. Через час она вышла с плотным слоем тонального крема на лице, наподобие посмертной маски.