Рулетка еврейского квартала

Дымовская Алла

– Я понимаю, дяденька! – прохныкала Инга. Она и так уже давным-давно все поняла.

– Понимает она. Это я тебе пока дяденька. А через пять минут уже и гражданин начальник.

– Я все-все расскажу, то есть напишу. Только помогите мне, гра-а-жданин нача-а-льник! – в голос заревела Инга и не притворялась. Ей и впрямь было страшно.

– Вот и умница, – тут же подбодрил ее Казачук. – Получишь год-другой за хулиганство в общественном месте и тунеядство. И не реви. По 88-й десятку бы сунули и привет. Надо же и мне с тебя навар поиметь? А может, еще условно дадут. Вот тебе бумажка для исповеди, а я не поп, пойду покурю. И чтоб без глупостей!

Казачук вышел, запер дверь на ключ. А Инга, все еще в состоянии непроходящего ужаса, взялась за карандаш. И задумалась, с чего бы ей начать. Чтобы поменьше досталось ей и побольше переложить на сердечного дружка Марика. Совесть ее не мучила. Потому что сожителя своего она предупреждала не раз, а он не внял, и вот теперь наступил законный финал – оба парятся в кутузке. А ведь все так хорошо шло.

За последние два с половиной года компания «Гончарный, Гундулич энд корпорейшн» добилась немалых успехов. Сотрудничество вышло плодотворным

для обеих сторон. А без Инги и вообще бы ничего не свершилось. Она, как канатоходец в балагане, плясала без страховки над ареной, блюла «статус кво» между молодым, но сладким любовником и старым, прожженным коммерсантом Гончарным. Патриарх сначала не очень был согласен мириться с треугольными отношениями, и роль тайного воздыхателя не казалась ему завидной. Но Инга так ловко повела дело, что Гончарный, всегда прислушивающийся к доводам здравого смысла, Марика и сам бы уже никуда не отпустил. Пусть молодой, пусть красивый, зато глупый и безопасный, Гончарный и Инга вертят им, как хотят. К тому же примерный исполнитель на посылках. А Моисей Ираклиевич, крути не крути, хорохорься не хорохорься, а годами не юноша. Приятно бывает, оказывается, переложить часть ноши на чужие плечи. Нет, конечно, никаких денежных расчетов Гончарный «альфонсу», как он про себя называл Марика, ни разу не доверил. Он и Инге-то их поручал с неохотой, но и отказать не мог. Уж очень захватила его эта «гоечка». Эх, будь Гончарный помоложе, так и женился бы, плевать, что скажут старцы из синагоги. Но на шестом десятке вышла бы одна только глупость.

За тщедушной, но и надежной спиной Патриарха вести коммерцию было милое дело. Марик бегал с сумками, а вскоре уже и ездил на «Москвиче», покупать машину получше осторожный Моисей Ираклиевич не велел. Инга договаривалась в вертепах с моряками, уже и обросла связями, кое-какие ей передал в управление Гончарный. В общем, в ее ведении были доставка и расчет с некоторыми продавцами. Сам Патриарх по-прежнему дирижировал толкучкой. Инге туда соваться пока получалось преждевременно. Для тамошних воротил она состояла в статусе содержанки Гончарного, пусть и способной, но все-таки. К тому же многие свои сделки Моисей Ираклиевич заключал вовсе не на толкучке. А на знаменитом бульваре в кругу вроде бы праздных мужчин, которые, к Ингиному удивлению, как оказалось, обсуждали не только футбол и заезжих театральных гастролеров, а весьма крупный «шахер-махер».

В каморке «брата и сестры» Гундулич тем временем обжились: и холодильник с телевизором, и импортный, хоть и подержанный, магнитофон «Sharp», и дверь сменили на новую – просто так уже плечом не высадишь. Только с Мариком возникали у Инги проблемы. Вспыхивали до скандала и гасли в уверениях и слезах. Марик ревновал. Слухи и пересуды не могли не доходить до его ушей и были обидны. Инга же оправдывалась тем, что ездит с Гончарным исключительно по денежным делам и переговорам, куда Марика взять никак нельзя, потому что серьезные люди не поймут. Последний взрыв ревнивого негодования произошел как раз после недельного вояжа Инги в Ялту. Суматошные семь дней беспрерывных развлечений, плюс небывалая щедрость со стороны Моисея Ираклиевича. Когда Патриарх сорил деньгами, Инга совершенно искренне закрывала глаза на его старческие недостатки – Гончарный получался для нее почти красавцем. А уж в уме Моисею Ираклиевичу никак нельзя было отказать. Он много знал и пожил от души, в общем, с ним выходило даже интересно. Гончарный тоже был довольно прозорлив и не скупился, видя воочию, что за деньги можно купить не только поддельную, но и почти настоящую любовь, и Ингу баловал. Хорошо еще, что с арифметическим счетом у Марика не водилось тесной дружбы, и всегда получалось списать подарки на якобы заработанную премию. К тому же не все и не всегда Инга несла прямо домой, а часть была надежно припрятана в тайне у самого Гончарного. Золотые украшения и пара сберкнижек на предъявителя, дорогая шуба (жаль, что из-за теплого климата и придирчивости Марика в ней нельзя покрасоваться) – все это мирно покоилось на квартире у Моисея Ираклиевича, на Сахалинчике, в Волжском переулке, где Инга чувствовала себя почти хозяйкой.

А тут еще подвернулся удачный обмен. Отставной моторист второго класса, а ныне инвалид второй же группы Мишка Свинолуй, алкаш и скандалист, разводился с женой. Гундуличам он был соседом, и оттого первым делом Свинолуи обратились к Инге. Мишка, согласный на размен, никак не желал съезжать из родимого дома, прочь от собутыльников и милейшего участкового лейтенанта Булыги, артачился и строил козни жене. А вот если бы Инга поучаствовала в сложном, многоэтапном разъезде с доплатой, всего-то в три тысячи рублей, то не пришлось бы ловить журавлей в небе. Гундуличам в этом случае досталась бы двухкомнатная квартира на том же этаже, на целых двадцать метров больше. Пусть тот же клоповник и вход с веранды и без горячей воды, но по сравнению с их каморкой выходил просто рай на одесской перенаселенной земле. И, конечно же, Инга согласилась. Двухкомнатную берлогу семейства Свинолуй, безусловно, со временем можно было бы обменять на что-нибудь более пристойное. К тому же Инга учитывала и текущий год. Еще пара лет, и в известный день Советская республика накроется по самые уши медным тазом, и тогда вообще можно будет покупать что угодно. В согласии с этим знанием Инга и копила ценности, и даже строго определила для себя срок, когда держать деревянные рубли на сберкнижке далее станет нельзя. Ну что ж. На накопленные средства она приобретет технику или одежду, а еще лучше компьютеры. Ведь сразу после падения режима и в России, и на Украине случится компьютерный бум. И вообще, тогда можно будет начинать настоящие, большие дела. Пригодится и Гончарный. Да плюс ее знание неотвратимого будущего! Инга оптимистично смотрела вперед. И вдруг, в одночасье, все лопнуло.

Во всем изначально виноват был Стендаль. По крайней мере, Инга так думала. А вышло следующее.

Слухи слухами, но и вони без дерьма не бывает. А лектор-правовед Стендаль-Шумейко и в действительности ворочал дела с валютой. Правда, нерегулярно и на случайной основе. Подвернется – не подвернется, а специально

приключений не искал. Но его знали и, бывало, обращались. Однако в последний раз подобное обращение вызвало у Стендаля неподдельную тревогу. А в тревоге хорошо знакомый с советским законодательством товарищ Шумейко всегда шел в решительный отказ. Загвоздка же заключалась в том, что предложение содержало в себе огромную прибыль, получи такую единожды, и все – можешь удаляться на покой и не думать даже об обеспечении внуков. Вышли на Стендаля люди архисерьезные, иудейского вероисповедания, и желали они ни больше ни меньше, как произвести конвертацию крупной рублевой суммы в валюту любой солидной страны. Без разницы. А далее, как догадывался товарищ Шумейко, благо не дурак, видимо, планировался вывоз морем этой суммы за рубежи социалистической родины. На нужды эмигрантов или свои собственные. Ему бы насторожиться и задуматься, почему ревнители судеб одесских репатриантов обратились именно к нему, а не к иным лицам, постоянно вращающимся в валютной среде. Но сумма затмила разум и глаза. За один доллар еврейское содружество предлагало Шумейко аж четыре пятьдесят, а он мог взять, собирая деньги по частям, по два пятьдесят-три рубля за каждую единицу. Операция предполагалась долгоиграющая, потому что на обмен предстояло выставить потихоньку-полегоньку до пяти миллионов рублей. Первые партии, пробные и не самые великие, прошли удачно. Эмигрантские радетели были довольны и зарядили пушку на более крупный калибр. И тут Стендаль все же одумался. Отыграть обратно он уже не имел власти, иначе вся его прибыль могла закончиться и могилой, рисковать далее в одиночку становилось опасным. И он решил разделить возможные издержки тернистого валютного бизнеса с напарником. Предстояло только найти дурака. Но честного и исполнительного, а главное, без собственной инициативы. Далеко ходить не пришлось, благо Марик Гундулич в последние несколько лет зарекомендовал себя с самой наилучшей стороны и как дурак, и как безупречный исполнитель чужих дел. Вот его-то и определил для себя Стендаль на роль курьера. Случись чего – и Марик не выдаст, человек надежный, а Зиновий Юльевич как бы ни при чем. Шумейко, однако, чистосердечно и для собственных гарантий нарисовал для Марика возможную картину ареста и отсидки, но и успокоил. В тюрьме, не дай бог, конечно, Марика не бросят и сделают все, чтобы вытащить поскорее, и о сестре позаботятся, если он будет молчать, как дохлая гусеница. Но только никакой тюрьмы на самом деле для Марика выйти не может, потому что все схвачено. А вот прибыль грядет серьезная, и не век же ему за сестрину юбку держаться. Марик, что и разумелось наперед, даже не задался вопросом, отчего, если все схвачено, Стендаль, хитрый и с лабиринтом в одном месте, не идет на дело сам. А представил себе, что большой человек, наконец, оценил Марика по заслугам и берет с собой в компанию. Инге, желая доказать непонятно что, Марик совершенно ничего не сказал. А с Зиновием Юльевичем уже обо всем договорился. Заберет, отвезет, передаст и после совершит те же действия в обратном порядке. Шумейко за все обещал ему две тысячи рублей. Это для начала. Но вышла накладка.

Валюту Марик забрал, как и было условлено, но вот передать ее не получилось. Нужного человека, с которым Стендаль вел дела, срочно вызвали в Николаев. Приходилось поневоле ждать еще день. Крупную сумму в «зеленых» Зиновий Юльевич, понятно, не захотел держать у себя, а предложил Марику забрать деньги до завтра и припрятать аккуратненько дома. Марик, польщенный доверием, немедленно согласился. Надо ли говорить, что спрятать увесистую пачку «баксов» в двенадцатиметровой комнатенке потихоньку от Инги соображения у Марика не хватило. «Сестренка» тут же вывела его на чистую воду. И отчехвостила, не выбирая выражений. Но делать было нечего, от валюты требовалось срочно избавляться. Самым разумным рисовался выход немедленно отвезти деньги Стендалю, и пусть тот выкручивается как ему угодно. Но сработал проклятый менталитет заблудившегося Ингиного сознания, отчасти сохранивший и устои девяностых годов с их свободным по закону валютным обращением. Страсти 88-й статьи ей были ведомы по вполне понятным причинам лишь понаслышке, а сама Инга уже жила мыслями в грядущих вольных временах рыночной экономики. И оттого доллары решили передать, как и следовало по уговору, завтрашним утром человеку из Николаева, а после уже ехать и выяснять отношения с ушлым Стендалем, чтоб оставил Марика в покое. Инга в процесс передачи денег вмешиваться не собиралась, только так – посидеть в машине неподалеку для подстраховки, не более.

И чтобы им было заглянуть в календарь! А на носу в ближайшем грядущем числе обозначился и «День милиции». И, стало быть, для его ударной встречи и будущих наград местные правоохранительные власти срочно добирали галочки. Знание будущего – это, безусловно, отличная штука, хоть и сомнительной полезности, а все же страховки от роковых случайностей она не дает. И кто же из них мог предположить, что в городе летучие корволанты милицейских гренадеров в спешном порядке досматривают мелких спекулянтов, а на дорогах особенно ловят пьяных и «леваков» и проверяют машины на угон.

«Москвич» семьи Гундулич, двигавшийся в направлении Водопроводной улицы, не успел миновать и парк Ильича, как бравый инспектор ГАИ выкинул перед ним свой жезл-зебру. Марик покорно притормозил.

– Только не дергайся, обычная проверка, – успокоила его Инга. – Дай ему трояк, но вежливо, вроде как виноват. Они это любят.

Но инспектору в этот день, к несчастью, не нужны были трешки и рубли, а позарез необходимы квитанции и протоколы официальных штрафов. Серенький «Москвич» ничего на первый взгляд не нарушил, но инспектор прослужил свое и знал, что не может такого статься, чтобы все соответствовало установленному порядку. И принялся усердно проверять.

Так, документы в ажуре, ладно. Скорость не превышал, знаки соблюдал, и не надо трешек, хотя и жаль, парень, видно, где-то схимичил, да разве признается, маяться с квитанцией кому же охота. Оставался последний, безотказный козырь.

– А ну-ка, товарищ, э-э, Марианн Казимирович, предъявите вашу аптечку! – торжествующе молвил инспектор. Аптечка, коричневый дерматиновый саквояжик, лежала, как и полагается, возле заднего стекла, вопрос, содержит ли она предметы первой помощи или стакан с огурцом.