Румянцевский сквер
Шрифт:
Наезженная дорога, вдоль которой шел взвод Слепцова, как раз повернула к горящей деревне, когда Цыпин схватил Колчанова за руку:
— Сержант, смотри!
Оглянувшись, Колчанов увидел: по дороге, нагоняя их, быстро шли люди, не разберешь сколько, слитная темная масса. Свои, что ли? Все же Колчанов скомандовал ребятам залечь на обочине. А Цыпин, вот же ослушник чертов, выскочил на дорогу, присматриваясь к идущей группе — к своим, братьям-десантникам… Вдруг заорал:
— Фрицы!
И метнулся в кювет, в сугроб, а те, идущие, загалдели, вдогонку Цыпину ударило несколько очередей. Тут же на эту группу, бежавшую, видимо, на подмогу своим в Мерекюле, обрушили автоматный огонь десантники из колчановского, да и из других отделений. В упор расстреливали
— На обочину! — крикнул Слепцов. — Быстро!
Мигом — врассыпную, в обе стороны, в придорожные кусты. Из Мерекюли шли машины с включенными фарами. Впереди бронетранспортер, за ним штабной автобус, крытый грузовик. Подъезжая к месту побоища, бронетранспортер замедлил ход — немцы, видимо, вглядывались в трупы на дороге. Колонна остановилась, выли моторы, выбрасывая клубы вонючего газа. Может, увидев шевеление в кустах, а может, просто наугад — вырвалась из черного ствола на бронетранспортере и хлестнула по обочине длинная пулеметная очередь. И сразу в ответ — автоматный гром. Из машин посыпались солдаты. Залегли, открыли огонь. На дорогу и с дороги полетели гранаты. Взрывы, взрывы, крики, свист пуль… вспышки яростного огня… Пихтелев размахнулся и швырнул тяжелую противотанковую гранату — влепил в пятнистый борт бронетранспортера, под пулеметную турель, громыхнул взрыв, пулемет умолк. Штабной автобус стал объезжать дымящийся бронетранспортер, но его забросали гранатами, перекрестили автоматным огнем, и он тоже замер на оглохшей от ночного боя дороге. И уже полыхнул, выбрасывая оранжевые языки, крытый грузовик.
Разгром автоколонны был быстрым и полным. Слева и справа доносились звуки боя — то усиливалась пальба, то слышались одиночные выстрелы, — а тут, на дороге, невдалеке от горящей деревни Мерекюля, стало тихо. Только шумел ветер в равнодушных кронах сосен. Только стонали раненые. Хрипел, сплевывал кровью лейтенант Слепцов, раненный в грудь осколками гранаты. Его и еще троих перевязали, положили на плащ-палатки. А двое убитых остались тут, неглубоко закопанные в замерзшую землю у обочины дороги.
— Колчан, — прохрипел, глотая слова, Слепцов, — прими коман-н-ние… Идти на юг… станц… Ауве…
— Понял, — кивнул Колчанов. — К станции Аувере.
Он знал: еще на Лавенсари проработан основной вариант десанта — прорываться к железной дороге небольшими группами, обходя опорные пункты противника. И он принял у командира взвода планшет с картой и застегнул на правом запястье ремешок компаса.
По компасу и повел на юг свою группу, в которую влились и десантники из других взводов, вышедшие тут, поблизости, на берег. Перекура не разрешил, нельзя было терять время. Раненых несли на плащ-палатках.
Снег был глубокий, по колено, продвигались не так быстро, как намеревались, и шли бы еще медленнее, если б не Семен Пихтелев: он шел впереди, своим большим сильным телом прорубал дорожку в сугробах. Лес был негустой и низкорослый — не нравился Колчанову этот прибрежный эстонский лес. Полушубок и ватные штаны, намокшие при высадке, покрылись ледяной коркой, обламывавшейся и снова нараставшей при движении, и только в движении был смысл этой чертовой ночи. Хорошо бы стянуть сапоги и сменить мокрые портянки на сухие… Некогда, некогда… Вот выйдем к станции — тогда уж…
Справа стрельба стихла, а слева все еще доносилась. Там ухали пушечные выстрелы. Зеленоватые сполохи ракет освещали подбрюшье низко нависшего неба.
Востроглазый Цыпин первым увидел слева, в притуманенном пространстве — нет, не людей, а некоторое, что ли, шевеление. Колчанов передал по цепочке — остановиться, изготовиться, а Цыпина послал в разведку. Пока тот ходил, десантники отдыхали, прислонясь к стволам сосен, курили, зажав огоньки самокруток в ладонях. Первый перекур после высадки, шутка ли, часа два не куримши, — а после боя ох как хочется затянуться горьким махорочным дымом.
Запаренный, запаленный, вернулся Цыпин.
— Свои! Старлей велел, само, двигаться до него.
— Какой старлей? — спросил Колчанов.
— Начштаба. Дай-ка докурю, Вася. — Цыпин отобрал у Кузьмина недокуренную цыгарку, жадно затянулся.
Группу старшего лейтенанта Малкова, начальника штаба батальона, нагнали на выходе из леса. Тут была невысокая насыпь заброшенной, как видно, узкоколейки. Тут и остановились. Малков, сосредоточенно-решительный, велел командирам взводов доложить численность и потери. Затем произвел перестроение, разбил группу — человек семьдесят — на три подразделения. Выяснилось, что один из ротных командиров убит при высадке, другой тяжело ранен. В группе не оказалось офицеров, кроме Малкова и лейтенанта-комсорга батальона, которого Малков тут же назначил своим замполитом. А командирами подразделений поставил долговязого мичмана, рыжеусого старшину первой статьи, который на митинге кричал, что его семью истребили, и Колчанова.
— Твой взводный ранен? — спросил Малков Колчанова. — Тяжело? Заменишь его, сержант, пока не выйдем на соединение с другими группами. Командиры, ко мне!
Из-под круто изломанных строгих бровей оглядел лица командиров. Руками, обтянутыми кожаными перчатками, развернул карту, осветил нужное место фонариком.
— Загородите свет. Значит, обстановка. Береговую оборону мы прорвали. В Мерекюле, — ткнул он пальцем в квадратики у линии побережья, — разгромили штаб не то полка, не то дивизии. Комбат с основной группой десанта движется левее нас по проселочной дороге на Пухково, — показал он на карте, — с задачей выйти на шоссе Нарва — Таллин вот здесь, восточнее Лаагны. Кузьменко со своей ротой должен выйти на шоссе между Лаагной и Репнику. Но, по моим данным, напоролся на артиллерийскую позицию, ведет там бой. — Малков повернул голову в ту сторону, откуда доносились пушечные выстрелы, несколько секунд послушал. — Мне комбат приказал идти на правом фланге. Направление на Репнику. — Палец начштаба уперся на карте в этот населенный пункт. — Восточнее Репнику выйдем на шоссе. Дальнейшие действия — выход на железную дорогу. Там — соединиться и ждать подхода частей Второй армии. Задача ясна? Теперь — как будем двигаться…
Слушая Малкова, Колчанов подумал, что надо бы отдать лейтенанту-комсоргу заявления в партию, восемь штук, что лежали у него в кармане гимнастерки. Ну ладно, потом.
Пока начштаба инструктировал командиров, десантники перекуривали, а кое-кто и перекусывал сухим пайком. Пихтелев, которому, по причине крупного телосложения, еды требовалось больше, вспорол финкой банку американской прессованной колбасы. Это лакомство необычайного вкуса и запаха интенданты не пожалели для десанта. А Кузьмин разговорился со знакомым бойцом из первой роты, тоже бывшим ханковцем. Тот, лихо сбив шапку на затылок и часто затягиваясь махоркой, сыпал скороговорочкой, как ворвались в Мерекуку эту, а деревня вся забита мотоциклами, повозками, автобусами — ну что ты! И пулеметные гнезда вокруг, полно часовых — ну и пошло! Из домов офицеры выскакивали в одном белье. И по чердакам пришлось, а саперы к дзотам подползали, рвали толовыми шашками, был такой тарарам, все в огне — ну что ты!
— Молодцы красные бойцы, — одобрил Кузьмин. — Ну, мы сами не хлопали ушами. — Стал было рассказывать, как разгромили автоколонну, но вдруг прервал горячий рассказ, спросил: — Серега, ты, случаем, не знаешь такую радистку — Дворкину Симу?
— Дворкину? — Тот наморщил лоб.
— Такая маленькая, пятно на щеке.
— Случаем, знаю. Она с нашей ротой высаживалась, только с другого катера. Убило ее.
— Убило?! — вскричал Кузьмин. — Да ты что… Сам видел?
— Мы уже выбрались на берег, а те еще шли. Эту, Симу, Артюхов Иван поддерживал, она ж мелкая, ее волной заливало, так Иван помогал ей, рацию тащил. Тут снаряд рванул. Как раз в ихней гуще…