Румянцевский сквер
Шрифт:
Соколов застонал, зажмурясь и перекосив лицо. Ваня Деев и Найдук осторожно размотали его заскорузлую повязку, наложили новую на раны поперек живота. Удивительно было, как он, прошитый автоматной очередью, все еще ухитрялся жить.
— Мы с Мишкой, — сказал Кузьмин, — на Ханко в Дом флота ходили… на танцы… Мы ж оба с береговой базы бэ-тэ-ка… А как война началась, пошли в десантный отряд… к капитану Гранину…
Продовольствия было мало. У кого что осталось, последние банки тушенки, последние сухари — разделили поровну. Предложили и Соколову поесть, но его простреленный живот не принимал еду. Другое дело — покурить. Было видно, что махорочный дым ему сладок.
— Двое
— Можешь теперь говорить? — спросил Малков. — Давай рассказывай. Ты был в группе комбата?
Хрипя и задыхаясь, умолкая и начиная вновь, Соколов рассказал, что произошло с основной группой десанта. И если собрать воедино сбивчивые его слова, то вот какая складывалась картина.
Комбат майор Маслов при высадке был ранен в ногу. Передвигаясь с помощью ординарца, он ворвался с двумя ротами в деревню Мерекюля, напрочь разгромил там штаб дивизии, подавил огневые точки и по дороге, освещенной горевшими в Мерекюле домами и штабными машинами, повел десантников на юг, к поселку Пухково. (Малков подтвердил, что так и было заранее предусмотрено, если десант распадется на группы, действующие самостоятельно.) По дороге в группу комбата вливались малые группки десантников, и всего их было около трехсот. Быстро продвигались по дороге. Комбату, припадавшему на раненую ногу, помогали идти двое бойцов. Во встречном бою разгромили немецкую колонну с обозом, шедшую от Пухково к Мерекюле. Захваченные повозки с боеприпасами развернули, уложили на них раненых и продолжали идти на юг. Рассветало. И уже увидели слева островерхие домики Пухково, и майор Маслов повернул группу к Лаагне с целью перерезать шоссе Нарва — Таллин, как вдруг пришлось остановить движение. От шоссе шла навстречу моторизованная колонна, танки шли, а слева, на окраине поселка, появились крытые грузовики, из них выпрыгивали солдаты.
Комбат приказал занять круговую оборону поблизости на высотке, поросшей реденьким сосняком и кустарником. Стали окапываться под огнем приближающихся «тигров». Потом гром с неба покрыл грохот разрывающихся снарядов. Из облачной мути выскочили, снижаясь, «юнкерсы», звено за звеном, девять машин, и пошла чертова карусель. «Юнкерсы» с воем пикировали, клали бомбы на высотку, ее сплошь заволокло черным дымом. Оглохшие, лежали десантники на вздрагивающей земле. Многих побило осколками. Только улетели бомбовозы, как с двух сторон полезла на высотку пехота. С западной стороны надвигались, ведя огонь, «тигры». По ним ударили противотанковые ружья. Им навстречу поползли десантники с гранатами. Подорвали четыре «тигра», отсекли от них и расстреляли пехоту. Атаку отбили с обеих сторон.
Но передышка была недолгой. Атаки следовали одна за другой, каждый раз все более настойчивые, ожесточенные, теперь уже со всех сторон. Весь день, до темноты, гремел на высотке бой, десантники дрались умело, яростно, не подпускали к себе, отбили десять атак, уложили на склонах не менее батальона противника. Но и сами несли большие потери. Оставшиеся в живых все были ранены. Ночью комбат, вторично раненный, созвал уцелевших командиров. Кольцо плотное, сказал он, и нам остается одно — драться до последнего патрона. Но командиру взвода разведки младшему лейтенанту Давитая комбат поставил задачу: с несколькими своими ребятами найти щель в кольце, пробиться к частям Второй ударной и доложить о трудном положении и месте десанта. Это был хоть и маленький, но все же шанс.
Среди пятерых разведчиков, которых повел Давитая, был и он, Соколов. Пройти, проползти незамеченными не удалось. Он не стал рассказывать о последнем бое разведчиков. Все в группе Давитая погибли, один он, Соколов, каким-то чудом уцелел, хоть и прошитый пулями. В овраге, в густом кустарнике, стянул с себя гимнастерку, разрезал финкой на полосы, обвязал туловище, чтоб остановить потерю крови. Долго слышал, пробираясь оврагом, а потом лесом, выстрелы танковых пушек. Немцы продолжали бить по высотке. Соколов торопился, насколько мог, — думал, что вот-вот части Второй ударной выйдут к шоссе и тогда, может, поспеет к утру подмога…
— У них боезапас кончался, — хрипел Соколов. — И свой, и трофейный… Теперь-то что ж, всех побило там…
Он закрыл глаза, застонал сквозь зубы.
Весь день провели десантники в землянке на краю болота. Отсыпались. Доели последние консервы, «запивали» снегом.
К вечеру умерли двое тяжело раненных. Один из них был пожилой, лет тридцати, в довоенной жизни учитель физкультуры в смоленской школе, — он бредил, звал не то Валерию, не то Калерию, требовал, чтобы скорей собиралась, не то опоздаем на поезд. На полуслове затих, изо рта поползла пена…
В десятом часу вечера Малков скомандовал на выход. Все понимали, конечно, что ничего другого не остается, как снова пытаться пройти через линию фронта к своим. Кузьмин заупрямился. Он лежал, накрывшись полушубком, и одно лишь твердил в ответ на уговоры:
— Никуда не пойду. Тут буду лежать, пока не сдохну.
Малков сдернул с него полушубок, крикнул:
— Приказываю встать!
Кузьмин снизу вверх посмотрел на него, оскалив зубы не то в гримасе, не то в улыбке:
— Давайте, давайте… — Здоровой рукой рванул ворот гимнастерки. — Стреляй меня, старш-тинант!
Нехорошее повисло в землянке молчание.
— Вот что, Кузьмин. — Малков бросил на него полушубок. — Уговаривать не стану. В таком положении, как у нас, каждый решает сам… сам за себя… Я бы тоже лег, Кузьмин… — Малков, морщась, потер забинтованный лоб. — Но у меня жена и дочка… угнаны немцами… И пока я живой, я буду…
Не договорив, начштаба направился к лазу. Вслед за ним вылезли из землянки остальные. С помощью Вани Деева пошел и Соколов, откуда только силы у него взялись. Последним вышел Кузьмин.
Метель улеглась, только мела колючая поземка.
Обойдя болото с востока, пятнадцать десантников снова приблизились к переднему краю. Шли медленно, гуськом, оставляя за собой извилистую колею в толстом снежном покрове, Тихо было. И с каждым трудным шагом прибывала надежда, что вот она, щель, сквозь которую выйдем к своим. Не сплошняком же протянута линия фронта.
С шипением взлетела ракета. Десантники мигом залегли. В зеленоватом свете увидели справа кирпичную башню со сбитым верхом и еще разглядели дымки, тут и там стелющиеся над снегами. Сумасшедшая явилась мысль: не к позициям ли Второй ударной вышли? Может, эти землянки топят свои… Воображение рисовало раскаленную печку, сделанную из толстой трубы, — протянуть бы к теплу обмороженные ноги…
— Uhu-u! — раздался поблизости выкрик. — Wie sp"at ist es?
— Ohne Viertel zw"olf![2] — донесся ответ.
Было слышно, как выругался по-своему немецкий часовой. Верно, и ему было неуютно в выморочном эстонском лесу.
Всю ночь брели вдоль переднего края, то и дело натыкаясь на позиции противника, падая и замирая при свете ракет. Ракет немцы не жалели.
Под утро опять слышали, как заговорили пушки. И опять сквозь холодную безнадежность шевельнулась мысль: может, наши снова пошли на прорыв?