Руна
Шрифт:
— Нет, — выдохнула, оценивая его сближение и взгляд, как катастрофически опасные. Руна сглотнула, прижимаясь всей собой, спиной, ногами, затылком к двери, желая увеличить дистанцию.
— Если ты будешь помогать мне в расследовании, то должна быть защищена. В поиске убийц мало хорошего, Руна. Тебе ли не знать, какой здесь люд.
Руна почти с облегчением выдохнула.
— А кроме этого, отныне ты моя, — он не договорил, а у Руны закрутились в голове определения. Кто? Любовница, содержанка, наложница, шлюха? — Пассия. И значит, находишься под моей властью.
— Не бывать этому, —
То как он набросился на нее, лишило ее устойчивости. В один миг, Илья схватил девушку за талию и легко приподнял, припечатал к двери. Их лица оказались на одном уровне. Перехватил удобнее под попу, чувственно вторгаясь между ее ног талией, мощно прижался. И все без усилия, без натуги или без сопротивления. Руна в опасении охнула.
— Слушай меня очень внимательно, малышка, — прошипел он, почти касаясь губами губ Руны. Глаза его горели чудовищной яростью, черной необузданностью. Казалось, он способен абсолютно на любой поступок, на всякий. Ей стало страшно.
Она покорно кивнула, полагая, что не желает быть придушенной или избитой. Сердце у нее колотилось, как безумное. Она и раньше видела в его глазах бесноватость, что-то звериное, разъяренное, но оно всегда направлялось на других. Не на нее. Не против нее. Илья редко давил повелительностью, силой духа, на этапе этого не нужно. Там было достаточно силы взгляда и кулака.
— Я буду брать тебя, столько сколько захочу! Я могу взять любую пизду в этом сраном городе, и любая будет рада. Но мне не нужны болячки. Не люблю грязь. Я проявил к тебе благодушие, даю шанс вернуться домой. От тебя требуется сказать спасибо и ждать, когда я найду гребанные бумаги и ту суку, что украла их. Твое дело, держать свою игрушку при себе и слушаться меня. Во всем, я сказал! Считай, я купил тебя за твою свободу. Ты поняла?
Руна словно язык проглотила, дышала часто, встревоженно. Совершенно очевидно, человек, которого она знала, идя в кандалах, весьма сильно отличался от того, что держал ее в руках. Обескураживал. Казался злым. Бесчеловечным. И от него зависела ее свобода! Чашкин, ее предыдущий покровитель тоже был злым, но никогда он не лез к ней под юбку. Позаманчивее были претендентки. А здесь, в Сибири, все иначе. К тому же, Илья больше не каторжанин. И хотя он не афишировал личный статус, это вопрос времени. Рано или поздно вспыхнет сплетня о том, что Руна не подходит ему по рангу.
— Ты опозоришь себя, живя со мной. А мне потом здесь не будет жизни, — выдавила она, понимая, что права, взывая к его чувству разума. — Прошу тебя, пожалей. Кому нужна потом любовница князя.
Он пару секунд буравил Руну сердитым взглядом обдумывая услышанное, испепеляя ее. Выискивая уловку, хитрость. Хватку ослабил, но не отпустил. Она выдохнула. Неужели внял словам?
— Тогда условие, — выговорил он, разглядывая ее. — Ты не будешь лежать бревном. И я сохраню все в тайне.
— Отпусти меня, — медленно попросила Руна, понимая, что она только что начала с ним торговаться, а он с ней.
Илья насупился, но выполнил просьбу, поставил на ноги, оставшись стоять вплотную, так что теперь лицом Руна упиралась ему грудь,
— Как часто?
В ответ последовал взрыв и рык, и кулак опустился на дверь не далеко от головы Руны.
— Так как я скажу!!! Я не услышал ответа.
— Ты предлагаешь мне стать шлюхой, — она металась взглядом в почти безвольном умалении к его требованиям.
— Свободной шлюхой.
— Ты не можешь за это поручиться.
— Я твой единственный шанс.
Руна выпрямилась, разглядывая Илью, пытаясь понять, почему же он так себя ведет. Ведь очевидно, что сама по себе она для него не интересна. Неужели трудно найти кого-то, кто будет увлекательнее? Или что? Ведь она продает себя в обмен на возможное помилование. Она и так согласилась, и теперь это. Секретность за еще одну уступку. Куда это приведет? Отчаянье захлестнуло ее безвыходностью.
— А, давай напишем Данишевской. Она тотчас примчится, — предложила Руна, наблюдая как эмоции, словно картинки в книжке, которую быстро пролистывают, на лице Ильи меняются, уходят на новые витки ярости, злости и раздражения.
— Ты не шутишь?
— Да, — она ответила очень искренне, от открывшейся возможности даже наморщила лоб. — Про вас с мадам прислуга стихи сочиняет, вот послушай.
Она зажмурилась и начала лепетать:
— Хочу сосать! — она сказала,
И вмиг легла к Илюше ниц.
Платочком хуй перевязала
Для безопаски у яиц.
Чтоб не засунул хуй свой в горло,
И связок ей не повредил…
Как давеча дыханье сперло,
Когда он в жопу засадил!
От дальнейшей декламации ее остановил неистовый, буйный хохот. Руна испуганно открыла глаза. Илья, согнувшись пополам не в силах остановиться, смеялся, отойдя от Руны на несколько шагов. С трудом просмеявшись, он весело уставился на нее, непотребно улыбаясь.
— И много ты, подобных шедевров знаешь? — наконец смог спросить, сквозь неугасающую улыбку, наблюдая, как покрасневшая барышня лихо открывает дверь и готова ломануться, как ретивая кобылка, из комнаты вон. Толи от стыда, толи от смущения.
— Знаю.
— Вечером расскажешь, — приказал он и жестом велел ей убираться.
Большего Руна и не желала, потому что уже прокляла себя за этот непристойный поступок и за то, что с отчаянья совершенно не подумала о том, что только что поведала. Нашла что рассказать! Прямо гений убеждения и аргументации. Истинно прирожденный дипломат!
Глава 20
Илья назвал адрес извозчику и коляска покатила.
Что на нее нашло? Как вообще можно было такое выдать? Руна сидела на месте пассажира и старалась не сгорать от стыда и не дымиться от собственной пошлости. Когда с ней рядом уселся Илья, ей смотреть в его сторону не захотелось. Не будет она ничего вечером рассказывать. Утонченная натура требовала возмездия, и пальцы сами свернулись в кукиш в кармане пальто. Пусть вон дворовых слушает, а она ничего не скажет, даже если похожих стишочков знает воз и малую тележку.