Руны судьбы
Шрифт:
— Погоди, дай закончить. Это ты знаешь, и я теперь знаю, что у тебя проблемы с магией и с предсказаниями будущего. А этот Андерсон — не знает. Зато он прекрасно знает, что за тобой уже охотятся испанцы. Мёртвый колдун для него лучше, чем живой, но на службе инквизиции. А святые отцы сумеют заставить человека поступать, как надо им. Если б ему удалось найти… Эй, что с тобой?
Жуга стремительно бледнел. За всё то время, что Золтан знал травника, он не припомнил ни единого случая, чтобы тот так резко менялся в лице.
Кожа стала цвета алебастра, рыжие брови обозначились
— Меня… нельзя убивать, — запинаясь, хрипло выдавил он и умолк, тяжело дыша. Глаза его лихорадочно заблестели, на лбу выступил пот. Травник смотрел на Хагга не мигая, скуластый, взъерошенный; в его взгляде было сейчас что-то не от мира сего, что-то дикое, звериное и бесконечно чуждое. Казалось, он готов броситься и вцепиться Хаггу в горло.
Золтану внезапно стало не по себе. Он осторожно высвободил свою руку и всё-таки налил вина себе и травнику.
— Вот. Выпей, — сказал он. — Выпей и успокойся, это полезно. Признаться, я не думал, что ты воспримешь всё это так серьёзно. Вряд ли им удастся захватить тебя врасплох, а от прочего…
— Золтан, ты не понимаешь, — травник оттолкнул протянутый бокал в сторону так резко, что вино плеснуло через край, и вновь вцепился в край стола. — Меня действительно нельзя убивать. По крайней мере, не сейчас. Яд и пламя, Золтан, я только теперь начинаю понимать, куда всё катится… Вся эта инквизиция, все эти войны — лишь жалкая тень того, что может случиться, если меня сейчас убьют.
— Почему?
— Я… — начал тот и умолк, как язык прикусил. Покачал головой. — Это бесполезно объяснять, — сказал он. — Ты не поймёшь и не поверишь. Просто девочка, которая пришла ко мне, это моя единственная надежда.
— На что? — спросил Хагг, чувствуя себя полным идиотом.
— На смерть, — ответил тот.
Продолжить травник не успел: дверь «Синей Сойки» хлопнула, сквозняк пронёсся по просторному залу корчмы, с разбегу нырнул в камин и взвился вверх. Пламя в очаге утробно ухнуло, подпрыгнуло и загудело, огонёк свечи на столике сорвался и погас. Золтан с травником умолкли и одновременно повернули головы ко входу. Хагг при этом как бы невзначай сунул руку куда-то под плащ и вряд ли для того, чтоб просто почесать себе живот.
А на пороге трактирного зала стоял мальчишка. Самый обыкновенный и ничем не примечательный, разве что — очень маленького роста. Он был темноволосый, в драном кожухе и в невообразимо стоптанных башмаках, вертел головой, осматриваясь в сумраке корчмы; в волосах его искрились талые снежинки. Стоял он так всего лишь несколько мгновений, затем нашарил взглядом стол, за которым сидели двое собеседников. Глаза его расширились, он словно бы заколебался в нерешительности, затем приблизился к столу и там остановился.
— Ты — Лис? — спросил он так, будто боялся, что ему ответят «Да».
— Допустим, — кивнул Жуга. От недавнего его волнения не осталось и следа. — И что?
Мальчишка
— Меня зовут Фриц… то есть Фридрих, — представился он. — Меня послал Гюнтер… Гюнтер меня послал. Который трубочист из Гаммельна. Он сказал… что если ты Лис… то ты должен его помнить.
Жуга закрыл глаза. Открыл.
— Гюнтер, — сказал он. — Да. Я помню. Но при чём тут ты?
— Он рассказал мне про мышат. Он мне сказал… что ты должен и нас тоже помнить. Нас троих. Я — Фридрих, — он хлопнул себя ладонью в грудь и выбил хриплый кашель. — Фриц. Тот самый. Я хочу учиться… у тебя. У вас.
Он сказал это и замер, словно испугавшись собственных слов, но затем собрался с духом и уже напрямую заявил:
— Возьмите меня в ученики!
Травник, казалось, потерял дар речи. Он остался сидеть за столом, неподвижен и прям, и лишь неотрывно смотрел на мальчишку, словно бы силился отыскать в полудетском лице знакомые черты. Что-то происходило сейчас в его душе, какая-то внутренняя борьба. На миг Жуга опять закрыл глаза, и Хагг испытал странное чувство, будто бы они за столом не одни, а рядом с ними восседает кто-то третий, невидимый, но от того не менее реальный. Впрочем, ощущенье это быстро схлынуло, оставив только неприятный осадок в душе.
Мальчишка, похоже, тоже расценил молчанье травника как признак нерешительности и поспешил заверить его в серьёзности своих намерений.
— Вы не смотрите, что я маленький, — торопливо заговорил Фриц и, как будто бы боясь, что травник передумает, достал и выложил на стол какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и тяжёлый, глухо стукнувший сверток в грязной тряпке, размял до хруста пальцы рук и отошёл назад на два шага.
— Смотрите, я чего могу, — сказал он.
И прежде чем Жуга успел его остановить, он протянул руку к столу, сложил ладонь лодочкой и что-то прошептал.
Фитилёк свечи, стоявшей на столе в закапанной воском большой и пузатой бутылке, вдруг заискрился, вспыхнул и оделся пламенем, неярко высветив лица двух человек, сидящих за столом. Сидящие переглянулись. Старикан за дальним столиком икнул и выпучил глаза. Девчонка выронила швабру.
Парнишка расплылся в улыбке.
— Неплохо, — сдержанно одобрил травник. — Очень неплохо. А теперь — погаси.
Фриц закивал и шагнул вперёд, но травник неожиданно остановил его движением руки:
— Не так, — сказал он. — Погаси его так же, как зажёг.
На лице мальчишки отразилось лёгкое замешательство. Впрочем, растерянность его быстро прошла; он снова вытянул руку, потом другую, глубоко вздохнул, напрягся и сосредоточился. Некоторое время он так стоял, хрипло дыша сквозь стиснутые зубы и кусая губу. Выдохнул сквозь зубы пару слов. Свеча продолжала гореть. Он постоял ещё немного, уже открыв и выпучив от напряжения глаза, потом шумно выдохнул, и виновато мотнул головой:
— Не могу.
— Ну что ж, — сказал Жуга. — Будем учиться.
<