Русь залесская
Шрифт:
Нынче Борис следит, чтобы все сыты были и пьяны Его огненно-рыжая голова мелькает то в одном конце гридни, то в другом.
Вот он подошёл к седобородому воеводе, наклонился через плечо:
– А скажи-ка слово, Фёдор Акинфич!
Воевода отшутился:
– Сказал бы словцо, да выпито пивцо!
– А наполнить кубок воеводе!
– приказал дворский стоящему рядом отроку.
Воевода грузно поднялся, откашлялся. Поднялись и остальные.
– Выпьем, други-воины и бояре разумные, за здравие князя нашего Ивана Даниловича да княгини Елены
Зазвенели серебряные кубки, и тут же снова налили их отроки до краёв хмельным пивом. Кто-то заметил дворскому:
– А ты, Борис Михалыч, сам пей, нас не потчуй. Мы и сами с усами, видим пиво, не пройдём мимо.
Распахнулись тяжёлые дубовые двери, и в гридню, легко ступая, вошёл Иван Данилович. Лицо князя светлое, глаза горят молодо. На нём круглая княжья шапка, синий кафтан туго перетянут золотым, тонко переплетённым поясом, на ногах мягкие сапожки красного сафьяна.
С шумом поднялись бояре и воеводы.
– Будь здрав, князь Иван Данилович!
– И вам, бояре - советчики и воеводы храбрые, здоровья на многие лета!
Иван Данилович окинул довольным взглядом уставленную столами гридню, прошёл к своему месту, на ходу заметил дворскому:
– Борис Михалыч, а пошто нет сказителя? Кликни-ка его!
Дворский вышел и вскоре воротился со старым воином. Лицо воина в шрамах, седые волосы легли на плечи. На перевязи у него висят гусли-самогуды.
– Садись, сказитель, да потешь нас стариной, - указал место напротив Иван Данилович.
– Поведай, старик, ты много видел и много слышал.
– Гусли - потеха, трезвому не утеха.
– И то правда. Выпей-ка сей кубок!
– С отцом твоим, князем Данилой Александровичем, пивал и с тобой, князь, выпью. Будь здрав!
Высоко запрокинув чеканный ковшик, старик выпил, вытер губы ладонью и, положив на колени гусли, заговорил нараспев:
– Слушай, князь, слушайте и вы, бояре и воеводы, слово о гибели Русской земли… Светла и украсно украшена земля Русская! Горами крутыми, дубравами чистыми, полями широкими, зверями различными, городами великими, сёлами дивными, князьями грозными, боярами честными. Всего еси исполнена земля Русская!
Тихо в гридне, и только плавает под расписанными яркими узорами сводами гусельный перезвон да певучий голос сказителя. Рассказывает он, как не раз ходили на эту богатую землю половцы и как били их русские князья. Но вот накатилась с востока Орда силой несметной, и неутешным горем заплакала Русская земля…
– …Сёла наши поросли дубравою; угнали мастеровой люд в полон, и досталась Русская земля иноплеменникам…
К князю торопливо подошёл дворский, шепнул что-то. Движением руки тот остановил сказителя, спросил:
– Где еси?
– В Кремль въехал.
Иван Данилович нахмурился.
– Вели звать сюда!
– И, обернувшись к боярам, пояснил:- Царский посол прибыл, Чол-хан. Брат двоюродный Узбека… А ты, - он поглядел на сказителя, - можешь идти. Негоже ему видеть и слышать, как скорбим мы по Русской земле.
Едва князь смолк, как всё шумно заговорили. Стоявший вблизи воевода Фёдор Акинфич покрутил головой.
– Смотри-ка, самого Щелкана прислал Узбечишка…
– Умолкните, други мои, - перекрыл всех звонкий голос Ивана.
– Хватит у нас яств и для царского посла. Попотчуем его по русскому обычаю.
Дворский вернулся один.
– Пошто сам?
– Князь, тот нечистый Щелкан отказался идти и гридню, велел тебе идти к нему. Я было слово вымолвил, так он мне под нос пайцзу сунул.
Лицо Ивана передёрнула судорога. Он встал.
– Пусть будет по его. Выйду-ка я. А вы тут все останьтесь.
На крыльце Иван Данилович задержался. Прищурившись от яркого солнца, оглядел суетившихся ордынцев. Они натягивали на стойки войлочный шатёр, рассёдлывали лошадей. Посреди толпы верхом на маленьком мохнатом коньке сидел одетый в тяжёлую шубу Чол-хан. Из-под полы виднелась рукоять кривой сабли. На голове у ханского посла островерхая баранья шапка с загнутыми полями. Вот Чол-хан приподнялся на стременах, что-то визгливо прокричал стоявшим в стороне воинам.
Иван Данилович неторопливо спустился с крыльца и так же медленно, с достоинством, приблизился к царскому послу.
– Конязь Иван, почему не встречал нас?
– Изрытое оспой лицо Чол-хана затряслось от гнева, сквозь узкие щёлки зло заблестели глаза.
– Видишь, пайцза?
– Он ткнул себя грязным пальцем в грудь, указывая на висевшую на шелковистой тесьме золотую дощечку с головой тигра, исписанную крючковатыми письменами.
– Негоже, брат мой, с первого часа зло выказывать, - по-татарски, без толмача, спокойно ответил Иван Данилович.
– Мы тебя звали в гридню попить, поесть с нами. Княгиня Елена княжича нам подарила.
Чол-хан ничего не ответил.
Иван Данилович ухмыльнулся и, кивнув в сторону татар, устанавливающих шатёр, спросил:
– Пошто биваком становишься? Либо мало тебе хором княжеских? Либо забыл, что сестра твоя Кончака женой князя Юрия была? Либо гнев на меня какой осударь Узбек держит?
– Тот, кому повинуется вселенная, на тебя гнева не имеет. А спать в этом душилище багатуру Чол-хану, потомку покорителя вселенной и брату великого хана Узбека, не подобает. Два восхода солнца встретит тут Чол-хан, пока кони отдохнут, и в Тверь поскачет, к князю Искандеру. Жалован ему ярлык великого конязя всех урусов.
– Чол-хан поднял вверх короткий толстый палец.
– Великого князя?
– переспросил Иван Данилович.
– Пошто так? Либо осударь забыл, как князья тверские сестру его единоутробную Кончаку, жену брата Юрия, смерти предали? Пошто же ярлык на великое княжение Твери отдан?
Чол-хан нахмурился, сердито оборвал:
– Тому, кто излучает свет, не указывают.
– И, хлестнув коня, поскакал к въезжавшему в ворота новому отряду татар.
Сдерживая волнение, Иван Данилович не торопясь направился в хоромы и, не заходя в гридню, прошёл на половину жены.