Русалка в бассейне. Новое дело графини Апраксиной
Шрифт:
— Вы имеете в виду русский православный храм? Храм на Линкольнштрассе или другой?
— Да, храм Новомучеников Российских.
— Так это совсем близко отсюда! Я вас свезу чуда на машине.
— О, это было бы прекрасно! У меня подарки из монастыря для владыки Марка и для нашей старосты Юлии Алексеевны.
— Понятно, вас просили доставить подарки с оказией. А я уж подумала, что вы прихожанка нашего храма…
— Так оно и есть, ведь я православная. В этом и причина того, что мне пришлось уехать из Израиля. Я ходила, конечно, на службы в Гефсиманский монастырь, но вот покреститься я там не могла, чтобы не подводить монахинь. Меня крестил уже здесь владыка Марк.
— А вас, Лия, не смущает, что Анна стала православной?
— Мы не ведем с сестрой религиозных войн, если вы об этом.
— Похвально. Хорошо, девушки! Теперь отдыхайте, а я пойду возиться на кухню.
—
— Нет-нет, ни в коем случае! — притворно испугалась Апраксина. — У вас ведь, Лия, нет разрешения на работу! Вы представляете, что мне скажет инспектор, если узнает, что я использовала вас на своей кухне «по-черному»?
— А что он скажет, если узнает, что вы готовили обед двум великовозрастным девицам? — спросила Анна и поднялась с кресла. — Показывайте, где у вас кухня!
Втроем они быстро и ловко почистили и нарезали овощи и поставили их тушиться в духовку. В ожидании обеда вернулись под каштан и продолжили беседу:
— Поскольку, девушки, вы не хотите говорить о доме княгини Нины Махарадзе и о порядках в нем, может быть, вы расскажете мне о старой княгине, о бабушке Нине? У меня сложилось впечатление, что она вам обеим очень нравится.
— О, бабушка Нина! — воскликнула Лия. — Это особенный человек! Это уникум!
— Ей через две недели исполнится ровно сто лет! — перебила ее Анна. — Я везу для нее подарок, которому она очень обрадуется: написанную на Елеоне икону святой равноапостольной княгини Нины, ее небесной покровительницы. А освятила я ее на Гробе Господнем!
— Достойный подарок, — заметила Апраксина. — Старая княгиня верующий человек?
— Очень! Но в церкви она давно не бывает: иногда сам архиепископ Марк, а иногда отец Николай приезжают ее исповедовать и причащать. — Апраксина отметила про себя этот факт: и владыка Марк, и отец Николай оба были ее старые и добрые знакомые. Анна же продолжала рассказывать, и голос ее становился все теплее: — Бабушка Нина умна, образованна, и у нее такой молодой озорной характер! Однажды княгиня Кето позвонила ей снизу по телефону: я в это время была в саду, а бабушка Нина сидела на балконе. Пока она брала свою палку, пока поднималась с кресла, княгине Кето надоело ждать и она повесила трубку. Когда я шла наверх, она перехватила меня и возмущенно спросила: почему старая княгиня не берет трубку, когда она звонит? Я поднялась наверх и передала эти слова бабушке Нине. И вы знаете, что она мне ответила? «Передай, говорит, моей невестке, что мне не семьдесят лет, чтобы сломя голову мчаться к телефону!». Как вам это нравится?
— Очень нравится! — засмеялась Апраксина. — Расскажите еще что-нибудь о ней, Анна!
Лия ее поддержала:
— Расскажи, Аня, как ты заставила бабушку Нину вести светскую жизнь. М-м-м! Это потрясающая история! Вам понравится.
— Но сначала мы посмотрим, не готовы ли уже наши овощи? — сказала графиня, понимаясь с кресла. — Не знаю, понравится ли вам моя скромная стряпня…
— Главное, чтобы на столе стояли перец и соль! — сказала Лия.
— Ну, это найдется. Есть и сушеный красный перец, и маринованный.
— Блеск! — сказала Лия. — С перчиком любая еда становится съедобной.
Они пообедали, отнесли посуду на кухню и поставили ее в посудомоечную машину, а потом вернулись под каштан — пить послеобеденный чай и слушать рассказ Анны.
Глава 6
Вот что было рассказано в саду под каштаном.
Комнаты старой княгини были расположены в мансарде. Зачем надо было загонять немощную старушку на самый верх дома, этого Анна не знала: порядки в доме устанавливала княгиня Кето и свои решения ни с кем не обсуждала. Но если бабушке Нине было трудно спускаться вниз по лестнице, то и княгиня Кето, в свою очередь, была совершенно лишена возможности подняться в мансарду в своей инвалидной коляске. Таким образом, невестка и свекровь оказались изолированы друг от друга и виделись практически несколько раз в году, по большим праздникам, когда княгиню Нину мужчины сводили вниз под руки. Но это отнюдь не означало, что княгиня Кето не интересовалась жизнью свекрови. Интересовалась. Не больше и не меньше, чем состоянием сада или кухни: каждое утро Анна должна была являться к ее завтраку и докладывать, как старая княгиня провела вчерашний день, как ела, как спала ночью и как встала сегодняшним утром. Затем княгиня ее отпускала, и Анна шла на кухню за завтраком для себя и бабушки Нины и заказывала им обеим обед и ужин. Этим общение между верхом и низом дома обычно и ограничивалось.
В такой изоляции были свои достоинства. Когда Анна только поселилась в доме, ее ужаснуло, в каком унылом одиночестве пребывает кроткая старушка. Она подумала-подумала да и начала менять порядки на мансарде и за два года значительно в этом преуспела.
Мансарда состояла из трех комнат и ванны с туалетом. Она была светлая и очень теплая, и в этом отношении все было в полном порядке. Самая большая комната располагалась напротив двух поменьше и отделялась от них широким светлым коридором с двумя окнами по концам. Посреди коридора были еще две двери: одна на лестницу, а вторая — на чердак.
До прихода Анны в самой большой комнате находилась спальня старой княгини: посреди комнаты, для удобства сиделок, стояла огромная резная кровать темного дуба, напоминавшая катафалк, впрочем, с дорогим водяным матрацем. С одной стороны кровати стоял больничный столик для еды с вращающейся и опускающейся на нужную высоту столешницей, с другой — тумбочка с лекарствами в верхнем отделении, с больничным судном и кружкой Эсмарха в нижнем. За спинкой в ногах кровати стояло кресло-коляска, а за спинкой в головах — кресло для сиделки. Еще одно кресло, большое и мягкое, предназначалось для самой бабушки Нины, если ей приходило в голову «погулять», то есть выбраться из кровати. Редко-редко она в него перебиралась с помощью сиделки и, посидев немного, просила отвести ее обратно в постель. Сиделки ее умывали, делали ей массаж, кормили и читали ей вслух. Сама она только молилась. Княгиня Нина смирилась с таким существованием, кротко дожидалась смерти и никогда не пыталась изменить свою жизнь: ей это просто не приходило в голову. В этой ужасной, как решила про себя Анна, комнате только одна вещь была по-настоящему красивой — резной молитвенный уголок: треугольный резной столик с полками внизу и большой трехстворчатый киот для икон над ним; сбоку стоял еще такой же резной аналой со старинным потертым Евангелием, из которого свисали цветные ленты выцветших от времени закладок. Но старушка уже давно не молилась перед своим киотом, ей приходилось это делать лежа в постели.
Анна начала действовать. Одну из двух других комнат занимала сиделка, вторая была превращена в кладовку для отслужившей мебели и старых вещей и одежды, и вот она попросила у княгини Кето позволения кладовку ликвидировать, а вместо нее устроить еще одну комнату для княгини Нины.
— Не понимаю, зачем это надо? — пожала плечами княгиня. — Но если старухе так хочется, можете вынести оттуда весь хлам на чердак. Только не вздумайте ничего выкидывать! Среди этого хлама могут оказаться антикварные вещи: давно пора пригласить толкового оценщика и продать все лишнее, да мне все недосуг. И запомните, моя милая! Наверху моя свекровь — полноправная и единственная хозяйка, и впредь такие вопросы решайте исключительно с нею. Меня интересует только здоровье моей свекрови, а не ее хозяйство и образ жизни, у меня и без того хлопот полон рот. Если вам нужно будет что-то передвинуть или переставить по желанию княгини Нины, просто позовите садовника или шофера, если понадобится какой-то мелкий ремонт, обращайтесь к ним же. И больше прошу меня такими пустяками не беспокоить! У меня все!
Все так все, и Анна принялась за дело. В одной из небольших комнат она устроила спальню бабушки Нины. Отыскала на чердаке кровать поменьше, а главное — пониже, с которой старушка могла вставать без посторонней помощи, просто опираясь на низкую спинку и на свою палку. Там же она отыскала чудный туалетный столик с треснувшей посередине мраморной доской и ничуть не помутившимся от старости большим овальным зеркалом. Столешницу она склеила моментальным клеем, зеркало промыла нашатырем, а деревянные части протерла жидкостью для чистки мебели, — и туалетный столик засиял! И был он, конечно, гораздо удобней больничной тумбочки, а судно и клизма были запрятаны в самый нижний ящик. На кресло-коляску Анна сшила чехол из синей с золотом старой бархатной портьеры, и оно перестало наводить тоску на бабушку Нину. «Не инвалидная коляска, а трон на колесиках!» — шутила старая княгиня. Впрочем, очень скоро она стала им пользоваться, только когда выходила из ванны, а в остальное время старалась ходить своими ногами, «тремя ногами», как она шутила. Перед молитвенным уголком Анна поставила кресло с высокими подлокотниками, чтобы бабушка Нина могла не только молиться сидя, но и легко вставать, опираясь на них, при чтении некоторых молитв. Молиться княгиня и ее сиделка стали вместе: они читали утреннее и вечернее молитвенное правило, акафисты Иисусу Христу, Богородице и святым, а по воскресеньям и праздникам Анна ездила в храм: на этом она твердо настояла, несмотря на презрительное недовольство княгини Кето, убежденной атеистки.