Русалка в бассейне. Новое дело графини Апраксиной
Шрифт:
— Как интересно! Рада с вами познакомиться, Ян. Бедная, бедная Польша! Сколько я себя помню, она то и дело попадала в какую-нибудь беду. Но поляки, кажется, и сами любители устраивать заварушки. Не правда ли, пан Мозовски?
— Истинная правда: у моей родины всегда была трудная судьба. Розы для пани княгини! — Ян галантно поцеловал старческую ручку.
— И Михаил Назаров, философ. Временно философствует в вашем саду, но надеется продолжить образование в Гейдельбергском университете.
— Достойный выбор! — благосклонно кивнула княгиня.
— Честь имею,
— Так расскажите же нам, Ян, что там на самом деле происходит в Польше? — осведомилась княгиня.
— О, совсем не то, о чем пишут в немецких газетах! — Ян уселся на диван и принялся рассказывать.
Вот так и началась светская жизнь старой княгини Нины.
Даже Лия слушала рассказ Анны с улыбкой, хотя определенно слышала его не в первый раз, а графиня Апраксина им явно наслаждалась.
— В тот день был четверг. Мы выбрали этот день, потому что по четвергам княгиня Кето часто уезжала на журфиксы к своей знакомой баронессе, тоже старухе. Ну с тех пор и повелось, что приемы бабушки Нины мы тоже устраивали по четвергам, — закончила Анна. — После первого вечера, который, надо сказать, немного затянулся, я боялась, что наутро бабушка Нина проснется разбитой и усталой, но ничего подобного! Она встала такая веселенькая и сама потребовала дать ей вместо привычного халата нормальную одежду. А после завтрака она вышла посидеть на балконе и, увидев проходившего по саду Мишу, окликнула его и послала ему воздушный поцелуй. Я чуть с балкона не упала!
— Какая трогательная история! — сказала Апраксина. — Прямо сюжет для великосветского рассказа. А княгиня Кето так и не догадалась, что у нее в доме ведется конспиративная светская жизнь?
— Представьте себе, она и до сих пор ни о чем не догадывается, хотя с тех пор вся прислуга в доме, кроме меня и Миши, несколько раз сменилась. Но и новенькие тоже сразу начинали дорожить обществом старой княгини.
— А шум? Ведь наверняка до княгини Кето доносились голоса сверху?
— И не только голоса, но и музыка! Мы иногда даже пели хором, а уж смеялись… Но я попросила купить для бабушки Нины телевизор, и когда пару раз княгиня Кето заметила, что в мансарде стало шумновато, я пожимала плечами: «Телевизор! Вы же знаете, что княгиня Нина плохо слышит!»
— Как жаль, что я не могу быть представленной бабушке Нине! — с сожалением заметила Апраксина.
— Да, жаль, — согласилась Анна и тут же перевела разговор на другое: — Я думаю, Лия, ты права: сейчас тебе лучше вернуться в Израиль, а осенью приехать снова, но уже легально, и попробовать все-таки поступить в университет.
Апраксина ее поддержала и обещала к осени проверить, не осталось ли у нее связей в Гейдельбергском университете: прежде они, помнится, у графини были.
На следующий день, тепло простившись с Апраксиной, Лия Хенкина вылетела в Тель-Авив. Анна же, проводив сестру, отправилась к бабушке Нине в Блаукирхен.
Глава 7
— Генрих, да выплюнь же ты изо рта лимон! — прикрикнула на мужа баронесса фон Ляйбниц.
— Какой лимон, мое сокровище?
— Воображаемый, вот какой! Проще говоря, не строй кислую физиономию: мы поедем завтра к твоей тетке и проскучаем там ровно столько, сколько понадобится! Ты отдаешь себе отчет, что речь идет об убийстве?
— Конечно, я все понимаю, хотя лично я никого не убивал и совершенно не могу понять, за что мне такая кара? — все так же кисло ответил барон. — Не надо, не вставай, моя дорогая, и не беги на кухню за скалкой! Я, разумеется, поеду с тобой на этот журфикс, но я могу хотя бы выразить свое отношение к этому событию? У меня все-таки есть мои права человека или нет?
— Права человека, надо же! — фыркнула бывшая диссидентка. — Ты бы еще листовки написал и разбросал по дому!
— Ну да, чтобы потом по всему дому валялись бумажки, которые никто не станет ни читать, ни выметать!
— У нас нет целого штата слуг, как у княгини Махарадзе, чтобы пылесосить весь дом каждый день! — пожала плечами Альбина.
— Не надо ссориться, мои дорогие, — сказала графиня Апраксина. — Я бы сама напросилась на прием к Ханнелоре фон Ляйбниц, но, к сожалению, княгиня Кето знает меня в лицо и не с лучшей моей стороны: я была ей представлена к качестве переводчицы из полиции.
— Послушай, Лиза, у меня есть идея! А может мне устроиться в дом княгини в качестве горничной на место изгнанной Лии Хенкиной? Или кухарки?
— Только не это! — воскликнул барон. — Если ты наймешься туда кухаркой, нашему другу графине вскоре придется вести расследование по делу об отравлении.
— Генрих! Это самая черная клевета из всех, какие ты возводил на меня на протяжении нашего брака! Я совершаю ежедневно трехразовый подвиг, готовя тебе завтрак, обед и ужин, а ты…
— А я ежедневно потребляю твои завтраки, обеды и ужины, что являет собой гораздо более высокий подвиг!
— Генрих, я пошла на кухню за скалкой!
— Сокровище мое, не ходи так далеко: возьми лучше каминные щипцы и ущеми ими мои… права человека!
— Это не твои, а мои… права человека, безобразник! — Баронесса выхватила из-под себя подушку и бросила ее в мужа.
Барон перехватил подушку в воздухе и бросился к дверям, потрясая трофеем:
— Прощайте, дамы! Я бегу в Международную Амнистию!
Вслед ему полетела подушка с его стула, но барон уже успел захлопнуть за собой дверь гостиной.
— Вот так всегда! — пожаловалась Альбина Апраксиной. — С ним ни о чем невозможно говорить серьезно! В Амнистию… Он сейчас усядется перед телевизором и станет смотреть все спортивные передачи подряд. Еще кофе?
— Пожалуй, спасибо. А как дела у Марго?
— Все так же, — вздохнула Альбина. — Часами висит на телефоне, все строит какие-то планы со своим издателем. Но что бы он там ни затевал, общипать Птичку у него не получится.
— Ты уверена?
— Вполне! Без подписи Марго ни один денежный документ не действителен, а подписи ее он не получит, потому что я не дам им встретиться. Она у меня будет сидеть под арестом до поумнения.