Русанов
Шрифт:
моей невесте, адрес которой Mademoiselle Jean, 17, Boulevard Port-Royal 17, Paris. Это недалеко от того дома, где мы жили с мамой и Шуруней…
…Еще раз убедительно прошу вас, дорогие мои Андрей Петрович и мамочка, ничуть не беспокойтесь на случай моей зимовки. Со мной будут хорошие и надежные товарищи, с которыми не страшно зимовать, где угодно — хоть на самом полюсе» (1945, с. 388).
Суть письма ясна — предупреждение на случай развития событий по наихудшему варианту. Несомненно, указание на «хороших и надежных товарищей, с которыми не страшно зимовать…» относилось к Вылке, который всю жизнь (за единственным исключением пребывания в Москве под покровительством В. В. Переплетчикова) зимовал на Новой Земле и чей опыт уже оказался бесценным, тем более что у остальных участников экспедиции зимовочного опыта не было. Оставалось
10 июля, высадив на рейде становища Белушья губа экспедиции Русанова и А. А. Свицына (последний имел самостоятельное задание на изыскания в Пропащей губе, перспективной на медь), «Королева Ольга Константиновна» ушла на север. В отчете эспедиции отмечено, что следующие дни были заняты оснасткой судна, перегрузкой, распределением багажа и закупкой у самоедов необходимых для экспедиции вещей — теплой одежды, главным образом малиц и оленьих шкур. Все время дул такой свежий ветер, что при слабом грунте якоря не держали, и «Полярную» сносило на берег. В результате был потерян якорь и пришлось, в поисках укрытия от ветра и волн, дважды сменить стоянку.
Еще хуже пришлось отряду Свицына, у которого лодку залило водой, причем погибли некоторые съестные припасы и многое другое. Коллегам, попавшим в скверную переделку, выделили немного сахару, чаю и еще кое-чего из самых необходимых продуктов. Непогода задержала выход в маршрут вплоть до 14 июля, когда в первой половине дня под мотором и парусами «Полярная» направилась на юг, оставляя по правому борту остров Подрезов, характерный ориентир на подходах к Белушьей губе с материка, постепенно на ходу «вписываясь» в восточное побережье большого плоского острова Междушарский, преподнесшего для начала сюрприз, отмеченный в отчете: «Здесь мы убедились в полном несоответствии карт действительности: по картам береговая линия северо-восточной стороны острова Междушарского пряма и проста, а в действительности мы имели случай убедиться, что здесь остров изрезан многочисленными заливами, глубоко вдающимися внутрь острова» (1945, с. 164). Если бы Русанов занялся исправлением неверных карт, это отняло бы у него время, тогда как подобная работа в будущем могла быть легко выполнена из Белушьей губы — поэтому от соблазнов легких «открытий» отказались без особых сожалений во имя достижения более масштабных целей, ограничившись отдельными высадками в процессе плавания и кратковременными прибрежными рекогносцировками, тем более что обстановка на юге пролива Костин Шар внушала опасения как из-за периодических встреч с отдельными льдинами, так и характерным «ледяным небом», запомнившимся по прошлым экспедициям.
«Нелегко было плыть у неизвестных и опасных берегов, у льдов и среди густого тумана. К тому же ветер нисколько не ослабел, несмотря на туман, и когда мы вышли в открытое море, то нас начало сильно покачивать; волна была небольшая, но мелкая и очень неприятная, особенно для фансбота, буксируемого за кормой «Полярной» (1945, с. 164). Обстановка, особенно на будущее, складывалась непредсказуемая, поскольку ветер в сочетании с туманом и льдом мог продолжаться неизвестно сколько, и этот сугубо полярный коктейль вместе с неточными грубыми картами не давал возможности определить свое точное местоположение. А без надежной «привязки» любые полученные результаты попросту обесцениваются, а порой даже вводят в заблуждение последующих исследователей, как случалось не однажды. Первый длительный переход завершился в заливе восточнее полуострова Савина Коврига. Однако уверенности в своем местоположении из-за условий видимости и плохих карт не было. Предпринятая на следующий день экскурсия для изучения геологии этой части Новой Земли запомнилась Русанову неожиданными и вместе с тем мрачными находками руин вымершего старинного поморского становища, впечатления от которого он изложил на страницах своего дневника:
«Я был привлечен тремя высокими темными наклонными столбами: оказалось, это были кресты.
Страшные новоземельские бури уже давно сорвали их поперечные брусья, обломали верхушки и, как голодные звери, со всех сторон изгрызли дерево. А жаль — на этом дереве были надписи, вырезанные большими глубокими славянскими буквами. Но теперь уже не разобрать ни имен, ни чисел, ни лет. Бури и годы навсегда унесли с собою мрачную тайну этих надгробных крестов.
В разных местах под крестами я насчитал тринадцать могил, скелетов и черепов. Черепа лежали на земле. Я поднял один из них. Череп, повидимому, принадлежал человеку нашей расы и молодому, с прекрасными целыми зубами… Сгнили и развалились избы, в которых жили и умирали эти безвестные северные герои. Ушел ли отсюда живым хоть один человек? Почему разбросаны черепа? Что это: песцы и могилы разрыли? Или умерли все, а последние трупы остались непогребенными? Кто угадает?! Старые повалившиеся кресты не хотят рассказать свою тайну» (1945, с. 165–166).
Видимо, Русанов не был знаком с трудами Де Фера и Крестинина, потому что, сопоставив приводимую ими информацию с увиденным, он бы догадался, что перед ним одно из самых старых поморских становищ в губе Строганова, той самой, где три века назад русские спрашивали у голландцев из экспедиции В. Баренца, отзимовавших в Ледяной Гавани — «Корабль пропал?», на что порядком отощавшие и обессилевшие после долгого плавания в шлюпках уроженцы Нидерландов и Брабанта отвечали — «Корабль пропал» и т. д. и т. п., как это описано ранее в главе 5. Крестинин считал, что становище, руины которого видел Русанов, было основано выходцами из Великого Новгорода Строгановыми, скрывавшимися на Новой Земле от преследований Ивана Грозного, по имени которых залив и получил свое название.
Здесь непогода задержала путешественников на неделю. Первая попытка продолжить маршрут оказалась неудачной — риск потерять фансбот со всем грузом оказался слишком большим. Волей-неволей пришлось заняться исследованиями там, где не собирались. Тизенгаузен положил на карту значительную часть губы Строганова и собрал гербарий, а Вылка помимо помощи топографу еще «упромыслил» трех оленей и сделал несколько этюдов для своих будущих картин. Сам Русанов пополнил свои палеонтологические сборы находками ископаемой каменноугольной фауны и собрал небольшую энтомологическую коллекцию с великолепным экземпляром стрекозы, возможно, самой северной в России, а то и в мире.
И все-таки все это было не то — оно не могло заменить активной деятельности на пути к цели. В такой ситуации кто-то начинает томиться от вынужденного безделья, в отношениях появляется некая скрытая напряженность и общее недовольство обычно фокусируется на начальнике, который, по мнению подчиненных, не смог предвидеть, не знал и т. д. и т. п., как будто он распоряжается погодой и морем. Медленно тянется время для здоровых, полных сил и энергии мужчин, когда обстоятельства сильнее их возможностей и им некуда использовать застоявшиеся силы и желания. Многократно повторявшаяся в большинстве экспедиций ситуация, требующая от участников событий терпения и веры в конечный успех, хорошо знакомая, наверное, каждому, кто однажды испытал себя в высоких широтах.
Непогода закончилась 23 июля, спустя почти две недели после прибытия Русанова и его спутников на Новую Землю. Первый же день возвращения к активной деятельности преподнес неожиданные встречи, иллюстрирующие изученность архипелага в то время. Эти события в своем дневнике Русанов описал так:
«Монотонно стучит машина и вместе с надутыми парусами понемногу толкает вперед нашу моторную лодку. “Полярная” то взлетает на водяные гребни, то ныряет между волнами. Ночь озарена неугасающим солнечным светом. Но не видно ночного солнца из-за тумана и туч. Под утро туман поредел. И на самом краю океана, из-за темных густых облаков показалось полярное низкое солнце. И все изменилось. Ожили, засверкали волны под холодными косыми лучами. Вышли из тумана отвесные, черные берега. Развернулось, расширилось море. И вдруг далеко на горизонте, против солнца показались тонкие и темные контуры неожиданного корабля.
Судно направо! — крикнул кто-то из нас…» (1945, с. 168).
Появилась хорошая возможность уточнить собственное местоположение и с этой целью подошли к борту большого трехмачтового деревянного парусно-парового судна «Нимрод» (капитан Вебстер) под английским флагом, направлявшегося, как оказалось, на Енисей. Однако россиян ожидало разочарование, поскольку, определившись последний раз по берегам Колгуева, англичане по результатами прокладки считали, что находятся в южной части Костина Шара, которую «Полярная» миновала в ночь с 14 на 15 июля, в чем не было никаких сомнений. Обе стороны доказывали свое, не приблизившись к истине. Свою точку зрения в этой ситуации Русанов изложил следующим образом: