Русология
Шрифт:
– Вы псих, что ли?
– вскинулся Шмыгов.
– Нет. Псих, он скрыл бы. Это инстинкты. Павел Михайлович, взять ваш друг... Он у них, дельцов, - злой, инстинкт. Их спроси, в чём соль бизнеса, - понаврут, что в энергии, в креативном чутье. Смолчат, что успех их весь в том, чтоб дурить всех. Лица взгляните, их и моё хоть...
– Что?
– Шмыгов замер.
– Скот!! Дебилоид!
Тот ровнял листики как ни в чём не бывало.
– Я, прочтя, что Аврам сдал жену свою Сару ради наживы, понял. Многое понял. Он торговал женой, а инстинкт ему Бог внушал. Получается, даже Бог внушал, что рубль выше... Вот и про наше: думалось, я - в окно, либо вас бьёт инсульт, или вы чего пр'oсите, скажем, чай, а я - яду. Вы исчезаете, и она у меня... Рассказываю, чтобы верили. Не хочу вас терять. Мне б в шильманы...
– Неуч, в шлиманы...
– злился Шмыгов.
– В шлиманы...
– Кнорре-П'aсынков встал ко мне.
– Наш контракт. Типовой. Обязуюсь вам: провести экспертизу,
– Он медлил.
– В этот, в культурный, блин, обиход... чтоб знали: найдена Кнорре и им описана... Будьте бдительны, вещь-то в лям почти. Вещь утратите - то и мне конец... Но ещё - конспирация. Вы пришли Квашниным, а уйдёте мутантом...
– он озарился.
– Мы утаим вас, как инкогниту!
– Лучше инк'oгнито, - я поправил.
– Или, да что уж там, Агасфером!
– Я вынул паспорт.
Шмыгов с протестным: - Стоп!!
– взял контракт.
– Рассуждать горазд... Душу он распахнул... ИнСТИНкты! Лазал в источники, распинался в лояльности, лез в сыны... Адресок ему, а он вечером с пушкой?! Нет, дружок! Шмыгов вам не Квашнин, чёрт. Шмыгов не рохля... Свой-то, - ткнул он в бумагу, - адрес не пишет! Лишь магазинный дал! А клиент, принципал, - глянь, термины знает!
– дай ему адрес... В нас инвективами-с? А вы сами, невинный наш, был бы гость без меня, хрень русскую не болтали бы? По-тевтонски бы? Кровь кипит? этот самый инстинкт? топориком?.. А мы с вас начнём! Паспорток ваш! Вас в реквизиты, я и в смартфон введу...
– Шмыгов взял паспорт юноши.
– Чтоб раскольниковых плодить? Нет, выкуси! Ведь у вас смысл не в том теперь, что-де юным нужней деньг'a, и не в том, что-де право имею, - но по-фрейдистски, психоанализ: есть-де инстинкт такой с Авраама; раз патриарх таков - это гены, с ними не спорят... Что?!
– Он вгляделся в бланк.
– ВОсемь целых проЦЕНтов?! Максимум?! Чем же вы заслужили? Мы вас, как д'eвицу, вразумляли... Мы вам убавим прыть!
– Убавляйте.
– Восемь, - изрек я.
– Пусть будет восемь.
Шмыгов ярился в модных очках.
– O, greatly! Денег не жалко! Перлу этичности и профнавыков - полста тыщ всего? Лучше дай ему сто тыщ!.. Но, прощелыга, - мой телефон вам, а не владельца. Лучше уж вы - мне. Вся информация принципалу - через меня лишь, славный наш, благонравнейший... Как вас там? Николай Николаевич? Я лег'oк: нынче здесь, завтра там. И ищи-свищи. А ещё...
– Шмыгов щерился куньим ликом, - я и письмо слеплю, даже два; мол, убьют меня либо Павла Михайловича - все к П'aсынкову, кто-де Кнорре и кто работает там-то там-то, внешность такая-то, а прописанный... где - посмотрим...
– Он, открыв, начать тыкать в штамп.
– Fuck! Герой наш здесь временно?! И прописан бог весть где?!
– Ладно вам!
– Кнорре-П'aсынков встал.
– Не парьтесь... Пусть через вас, что ж. Ладно. И... процент снизьте, если вам надо... Мне пять довольно... в дело.
Выходцы из Силезии, в девяностых годах (прошлый век, девятнадцатый) Кнорре вздумали перебраться, где будет лучше, но не в Америки: денег не было, либо в сердце извечное 'drang nach Osten'. Жили в Эстонии. Вдруг втемяшилось, что пусть им хорошо теперь, но не очень; дальше к Востоку, может быть, выгодней, Кнорре мыслили, раз они до Силезии жили западней. Поселились в Поволжье, грезя Востоком, но с парадоксом, что, если двигаться за Иркутск к Хабаровску и в Америку (а оттуда в Европу), встретится вновь Эльзас, в каковом было плохо. Стало быть, в 'drang nach Osten' некие козни?.. Но время смяло парус стремления; начались революции. Кто погиб, кто стал нищ, кто бежал на Восток. Разумные, вроде Кнорре, пятились к Западу. Фюрер звал их; фатерланд, клялся он, ждёт сынов!.. Из Силезии вновь отправились на Восток - с войной. Клаус Кнорре попал в плен, сослан был в глушь, в леса, там понравился медсестре; ребёнок... Раз они встретились, сын с отцом... Медсестра убралась в г. Грозный и увезла медальон с письмом, где возлюбленный описал свой род. Мальчик, П'aсынков, звался 'Коля' (что значит 'Клаус'). Сам Клаус сгинул: то ли угаснул, то ли ещё что. Внук весь был в деда: росл и пригож, ариец. Школу окончил он при Дудаеве - гегемоне Чечни, преуспевшей в разбое. Русских тиранили. Шариат с круговыми поскоками, исступлённые митинги да психозы фанатиков, возглашавших 'Алл'a акбар!' Дома слушали бред Москвы про богатства, секс, нуворишей, акции, плюс про 'ваучер, вашу долю в имуществе всей страны'. 'МиМиМи', 'Эксемер', 'Газ-Энвест', 'ОргъБанк', 'С'eлинга', 'Первый ваучерн', 'Властелина', 'Фан-попечитель', 'Ваш честный брокеръ', также 'Гирмес' с 'Диржавой' грабили вкладчиков - и в офшоры. Мнение Грозного отвечало 'аллой акбар' и чредою парадов. Раз Москва крикнула: цыц там! Ей в ответ - газаватщина. Их с отцом гнали в горы, то ли рабами, то ли к расстрелу; но он смотался, сжулил на выезде, что отправился за невестой, и, подтвердив ислам, был помилован - с мыслью взять по возврату с женскою прибылью... Гол-сок'oл, в феврале девяносто четвёртого прибыл в Ставрополь, где пристроился в частной фирме. Жил и работал,
– Я решил вскоре вновь в Чечню, - он сказал.
– Грозный пал, дальше горы. Взять их пусть трудно, но... В общем, там я найду отца, или выкуплю. Мне проценты - на выкуп. Я напрягусь для вас!
– В Грозном были московские?
– Я из роты южан.
– Черт, хватит вам!..
– Вскрикнув, Шмыгов умолк, поняв: не досуж мой спрос.
– Пленным казнь?
Кнорре-П'aсынков хрустнул длинными пальцами.
– А дойдут до Шароя?
– вёл я нелепо.
– В этот раз?
– Вы что, жили там?
– Нет, я так.
Шмыгов встрял: - Сын, любезнейший, у фактотума пал в Чечне. Да, судьба...
– он вздохнул.
– Всё, вещь нам!
– Вы извините, - и Кнорре-П'aсынков подал мне документы.
– Пару минут - отснять.
– Для чего?
– Шмыгов злился.
– Право на съёмку, это в контракте. Для покупателя. Я не вещи ношу ведь. Фото.
Он вынес снимки: бр'aтина под юпитером на малиновом бархате и на чёрном; дивна, величественна, горда, как царь. Инкрустировать, сделать крышку - ставь хоть в Алмазный фонд. Шмыгов вытер лоб. Он потел.
– Dear, в банк, - бормотал он.
П'aсынков-Кнорре нам говорил, отпирая дверь: - Притворитесь, типа не в тему и недовольны. Я скажу, было олово с серебром, дрянь, ш'yшваль, и вы скандалили... Держим в тайне. Ок? Вы ведь шанс мой; батю мне выкупить... Что сказать хочу? У вас ценности. Спрячьте в банк; затаитесь. Также ваш друг пускай. (Шмыгов хмыкнул). И - заключение, что я дал вам, письма и копии вам заверить бы. Там нотариус... у метро он. Ну, для свидетельства, что владелец - Квашнин, вы... Я позвоню вам.
– Мне!
– бросил Шмыгов.
– Да. Извините.
– Юноша глянул сверху на Шмыгова.
– Да, конечно же... А ещё, извините, все мы не вечные. Завещание, что - куда вашу братину и её документы, кто ваш наследник. Не поскупитесь. Это для вас же. Ну, мы на связи.
– Он распахнул дверь.
– Гляньте-ка!
– начал Шмыгов для зала.
– Он мне: подделка?! Лавочка, не салон... Нет ценности?! Дилетанты! Завтра же выставим на Тверской!!
Мы вышли, он прекратил играть.
– Чуть не сдох... Душно... Ишь, неуч-неуч, а ведь не прост! 'Нотариус'...
– Шмыгов хмыкнул.
– Так и пойдём к метро... У него там свои все. Он, поверь, телефонит: будут к вам челы... Нет, мы себе в уме! троглодитов иМЕли! Шмыгов, чёрт, пожил, даже собаку съел... Кой чёрт съел?!
– отмахнулся он.
– Вру... Идём, сэр!
– Он потянул меня мимо шумных, спрятанных под стройсетками, зданий к Сретенке; а в такси глазел на ползущие близ машины.
– В банк сперва. Как наш вьюнош ждал. Дескать, мы её в сейф кладём. Вдруг пасёт нас? Стойте-ка!
– Тормознув такси, он купил апельсины.
– Сумочка с фруктами-с. Обмануть его.
– Он обычный, - вёл я.
– Малокультурен, но и не зол: держался, хоть ты язвил его.
– Dear!
– Шмыгов хехекнул.
– Я прежде злился, что он невежда, но после рад был. Я ведь фиглярил, большею частью, чтобы раскрыть его. Мне всегда везёт, пусть не сразу, но - в результате. Феликс Счастливый!.. Бледен ты...
– Он тряхнул меня за рукав над сумкой.
– Знаешь, что было бы, угоди мы к матёрому, кто учтив бы был, образован, жуть компетентен, кто бы просёк: ослы пришли. Он бы спрашивал про твою родословную, он бы сетовал на судьбу, дивясь, что ваш род сохранил вещь. Он голосил бы, что просто перл, не вещь, вообще жить умели, что, как бальзам, ему; серебро высшей пробы! скань шедевральная! И ты сам бы подсказывал про Амвросия или письма. Он бы поохал, и нам чайк'y дал, и согласился бы, что вещь стояща, но сыграл бы, что - мрак в стране, нету спроса; их таких, спел бы, множество: третьеводни-де принесли от Волконских; да и сапфирчиков тю-тю с крышечкой, и за всё про всё...
– Шмыгов взял сигарету и, раскурив её, чиркнул ногтем по сумке, где была бр'aтина, - тысяч пять всего. Ну, и что бы ты? Вновь о древности, о пятнадцатом веке? Ведь про двенадцатый ты и сам не знал. А он слушал бы, и надбавил нам, предоставь ему письма, парочку тысяч; он, уверял бы, нас понимает, но ведь народ каков! И сломал бы нас, - тем сломал, что и видь подвох, но от столькой галантности, - Шмыгов хекнул, - и при отчаянной конъюнктуре, им сочинённой, мы бы поверили!