Шрифт:
Владимир Калашников
Проба грунта
Конвой вышел из мурманского порта, пересек Баренцево море и обогнул Землю Франца-Иосифа. В свете вечного дня впереди заблистал седьмой материк, границы которого постоянно меняются. Материк, состоящий из совершеннейшего минерала – льда. Нарисованная на корпусе «Ямала» акула раскусила береговую линию. Ледокол раздвинул бронированными боками кристаллический суррогат суши и принялся проталкиваться, а за ним гуськом шли научное судно «Чилингаров» и еще несколько кораблей обеспечения.
Целью экспедиции была добыча образцов со дна океана – только так можно подтвердить неразрывность горного хребта, выступавшие из воды верхушки которого испокон веку являлись российскими островами. От результатов работы подводников зависело, будут ли арктические акватории, ранее объявленные нейтральными, принадлежать России. Мало собрать доказательства, нужно еще и привлечь к акции внимание, поэтому на борту ледокола разместилось приличное число знаменитых пассажиров: спортсмены, писатели, журналисты и прочие «рупоры общественности».
Ни штормы, ни многометровый паковый лед не могли остановить «Ямал», и нужно было возникнуть на пути человеку, чтобы вахтенный в ходовой рубке передвинул рукоять машинного телеграфа в сектор «стоп машины». Против бочкообразной туши ледокола – крохотный человечек. Мертвый. Его бы и не заметили, кабы не оранжевая куртка. На лед сошли мичман с матросами, переложили тело на носилки и подняли на палубу. Там уже толпились пассажиры, среди которых находился и бывший губернатор Михаил Васильевич Михайлов.
– «Отряд не заметил потери бойца», – услышал он, как сказал один офицер другому. – Отстал, утомился, засыпал на ходу, и вот решил прилечь «на секундочку», отчего вполне ожидаемо замерз и умер. Стандартная схема.
Бывший губернатор никогда не видел насмерть замерзшего человека. Заиндевевшее лицо и жесткость телесных сгибов неприятно поразили Михайлова. На душе стало сумрачно, кольнуло в левой половине груди. Тогда Михаил Васильевич направился в корабельную часовенку. Там-то ему и полегчало. Возле подсвечника с тлеющими лампадками он заприметил главного глубоководника экспедиции Серегина, с которым познакомился в столовой и с тех пор зачастую вместе обедал. Когда приятель повернулся, Михайлов шепнул ему:
– Вот не ожидал, Тимофей Степанович! У меня такое впечатление создалось… Ну, рад, что ошибся. Приятно вас здесь увидать!..
– Да я зашел… У меня, понимаете, насморк, а здесь дух такой – моментально носоглотку прочищает. Натуральный воск, ладан… Как зашмыгаю – сразу бегу сюда.
Михаил Васильевич отодвинулся от глубоководника, который, казалось, был не прочь прямо у алтаря поболтать о житье-бытье.
Тем не менее Серегин дождался его снаружи и нервно произнес:
– Созывают планерку. Опять простой в работе и скука смертная. Не желаете ли со мной, как представитель общественности?
Михайлов согласился.
Они поднялись в пресс-центр и расположились за дальним концом стола.
Капитан Стародубцев призвал собрание к тишине и сказал:
– Вот, знакомьтесь, наш «государев человек»: Прохор Петрович.
Из-за президиума поднялся неприметной наружности мужчина средних лет и сразу же перешел к делу:
– Надеюсь, объяснять не надо. Ситуация крайне серьезная. Итак, что мы имеем… Насмерть замерзший иностранец, некий Даррелл Джонс. По документам – член экспедиции, проводимой под эгидой корпорации «Hereditas».
Прохор подошел к торцу стола, где на штативе была закреплена видеокамера, положил ламинированный бумажный прямоугольник в поле зрения устройства и настроил фокус. На большом экране появился портрет покойного.
– А я его, кажется, знаю, – как бы между прочим произнес главный глубоководник.
– Как!.. Откуда? – понеслось со всех сторон.
– Когда и где вы встречались? – быстро спросил Прохор, пронзив Серегина взглядом немигающих серых глаз.
– Мне всего-навсего известно его имя, – с достоинством ответил Тимофей Степанович. – Я занимался подбором популярных изданий для судовой библиотеки, чтобы пассажиры могли ознакомиться с арктической темой. Это имя было на обложке переводной книги. Там и фотография автора есть, так что можете сами убедиться…
Прохор кивнул дежурному матросу, стоявшему у дверей:
– Разыщите книгу и принесите сюда.
Через десять минут глянцевый томик был в руках Прохора. Он сунул его под объектив камеры, чтобы присутствующие могли сравнить фотографии на большом экране.
– Не совпадение. Это он, вне всякого сомнения.
В зале поднялся гомон.
Прохор Петрович призвал к тишине и продолжил:
– Человек, обнаруженный нашим впередсмотрящим, не одиночка. Его товарищи вытоптали самую настоящую туристическую тропу. Полагаю, иностранная экспедиция попала в беду. Разумно будет провести поисковую операцию в два этапа. Пока техники готовят вездеход, я отправлюсь по воздуху вдоль тропы, чтобы отыскать место крушения судна и зафиксировать обстоятельства. По моему возвращению отправимся уже на вездеходе по следам «туристов». В наши задачи входит собрать тела и улики, если таковые попадутся, отметить флажками места ночевок, задокументировать все любопытное, странное, подозрительное, наконец, спасти выживших. Вы, Тимофей Степанович, будете помогать мне на втором этапе.
– Чем, простите? – подскочил Серегин.
– Вы насчет этих «популяризаторов» хорошо осведомлены. Сразу узнаете, если кто еще попадется. По ходу дела оцените состав их экспедиции, попытаетесь сделать выводы насчет ее целей.
Глубоководник покрылся красными пятнами. Втянул побольше воздуха, чтобы ответить.
– Товарищи, а можно?!.. – встрепенулся бывший губернатор. – У Тимофей Степаныча, я знаю, много работы – никто не отменял плановых погружений, хотя у нас форс-мажор. Я вместо него… Справлюсь, не сумлевайтесь. Библиотеку проштудировал. В именах деятелей этих ориентируюсь не хуже. Веду тематический блог в Интернете, предлагаю обзоры научных книг своим подписчикам.
– Ну что ж, езжайте. – Прохор недолго помолчал и, с сомнением взглянув на седые кудри Михайлова, спросил: – Вам не тяжело в пути будет?..
– Ха! Да я на лыжах чуть ли не каждый день по двадцать километров прохожу! Знаете, какая у нас на Тамбовщине зима бывает?
– Добро, Михал Васильич!.. Удачи вам.
На выходе из зала Тимофей Степанович быстро пожал Михаилу Васильевичу руку:
– Спасибо! Избавили меня!.. Прям чувствовал, что вас позвать надо!
Корабль лежал на льдине. На острие изломанной трещины, прорезавшей борт выше ватерлинии, чернела надпись: «Agassiz». Взрыв в глубине трюма и разбушевавшийся пожар уничтожили всю начинку, оставив пустой короб, поддерживаемый паковым льдом. Он казался скорлупкой, из которой вылупилась цикада. С такой высоты рваные края обшивки мерещились тоненькими и настолько легонькими, что можно было невзначай удивиться: почему не дрожат на ветру?