Русская идея: иное видение человека
Шрифт:
Свидетельства мыслителей о живой истине
Язык передает мышление народа, который его создает и использует, и это мышление раскрывается в его контактах с другими народами. Когда русские открыли для себя немецкую идеалистическую философию, поначалу она вызвала у них чувство восхищения; но постепенно этот энтузиазм сменился страстным неприятием «дурной бесконечности» абстрактных идей [300] . «Мы познаем то, чем мы живем»: к такому выводу пришел И. Киреевский после того, как прослушал в Германии курс лекций Гегеля и открыл для себя старцев Оптиной пустыни [301] . Он понял тогда, что истина — это не «мертвый капитал»: она зажигает душу, дает «жизнь жизни» [302] .
300
См. далее с. 72 наст, издания.
301
Н. АРСЕНЬЕВ, О жизни преизбыточествующей. С. 243 и сл.
302
Там же. С. 245.
Но и представители естественных наук, Д. Велланский и М. Новиков, были согласны в том, что простое собирание фактов искусственно и фрагментарно, что истина познается в интуиции жизни, чьи конкретные факты суть ее проявления [303] .
Философия, поскольку она является наукой, но в еще большей степени потому, что она рассуждает о человеке, должна искать жизнь в истине. С. Аскольдов доказывает это, обращаясь к эстетическим принципам Ницше [304] , а В. Эрн—через свою теорию Логоса, живого бытия, пронизывающего все [305] .
303
L. GANCIKOV/ /EnFil IV. Col. 1536; Н. ЛОССКИЙ, История русской философии. С. 422.
304
С. АСКОЛЬДОВ, Философия и жизнь//Проблемы идеализма. Москва, 1902, С. 196–215.
305
Борьба за Логос. Москва, 1911.
Но какое же место отводится в таком случае религии? Следует ли сказать, что религия всего лишь «допустима» и не может претендовать на то, что она есть жизнь? Лев Толстой отказывался признавать христианскую религию «божественным Откровением», представленным в виде неких формул. Для него христианство есть исторический факт, и, следовательно — жизнь [306] . В религии, пишет о. П. Флоренский, «истина — Личность, исторически являющая Себя, а не отвлеченный принцип; другими словами, истина — не вещна, а лична» [307] .
306
L. GANClKOV// EnFil IV. Col. 1221.
307
Борьба за Логос. Москва, 1911.
Славянофилы указывали на опасность абстрактных исследований, лишенных жизни. На Западе, утверждает И. Киреевский, даже богословие угодило в эту ловушку и «приняло характер рассудочной отвлеченности» [308] . А основополагающая идея русской философии состоит в убежденности в том, что конкретное существование предшествует его рациональному познанию. Вот почему А. Хомяков так критичен в отношении Гегеля, у которого, по его мнению, «формула факта признается за его причину» и который полагает, что «земля кружится около солнца не вследствие борьбы противоположных сил, а вследствие формулы эллипса» [309] . Хомяков не был единственным, высказывавшим гегельянской системе упреки такого рода. Виссарион Белинский пережил настоящее «обращение»: он узнал об учении Гегеля от Михаила Бакунина, и только после «глубокого кризиса» он смог снова вернуться к «реальности» [310] .
308
Н. БЕРДЯЕВ, Русская идея. С. 44.
309
Н. ЛОССКИЙ (История русской философии. С. 48), цитирующий это утверждение Хомякова, замечает, что тот «неверно истолковывал систему Гегеля как систему абстрактного панлогизма».
310
Сочинения. Т. II. Москва, 1948. С. 512–522; ср.: GOERDT, I. S. 81; COPLE–STON, Philosophy. Р. 81.
Владимир Соловьев пришел к своей Критике отвлеченных начал [311] , исходя из интуиции единства мира, конкретного универсализма. Основная идея его книги следующая: нельзя говорить, что есть бытие, следует говорить о том, что есть, а есть только конкретно существующее. Итак, истинным объектом философии должно быть не «бытие» в общем смысле, но то, чему и кому принад лежит это бытие, то есть конкретно существующее.
311
Сочинения. Т. II. С. — Петербург, 1903. С. 1–397.
Отделив мысль от дела, Платон, по мнению Н. Федорова, стал ответственным за «смерть философии» [312] . И уже в Библии падение, как утверждает Л. Шестов, предстает как «гносеологическое извращение»: возникновение общего, принудительного, неизбежного сразу занимает место свободного существования, конкретного и неповторимого [313] .
Славянофилы приписывали порок отвлеченного мышления Западу, но Достоевский находил эту болезнь и у русских интеллектуалов [314] . И Бакунин подтверждает, что интеллигенция стала бесплодной для русской культуры, после того как она произвела невыносимый раскол между мыслью и делом в конкретной жизни [315] .
312
Философия общего дела. Т. II. Москва, 1913. С. 60 и сл.; В. ЗЕНЬКОВСКИЙ, История русской философии. Т. II. Ч. 1. С. 138.
313
GOERDT. I. S. 600 ff.; COPLESTON, Philosophy. P. 390 ff.
314
Ср.: EVDOKIMOV, Gogol… P. 192.
315
L. DEL PANE//EnFil. Col. 564 ff.
Эти упреки в абстрактности почти всегда были вызваны полемикой и потому оставались частичными. Действительно, утверждает Н. Лосский, русская мысль нуждалась в обретении определенного равновесия между двумя антиномическими аспектами мысли и действия [316] . И потому, если, с одной стороны, философия стремится рассматривать вселенную в ее нераздельных аспектах, которые можно понять только с помощью самых всеобщих концепций, то с другой стороны, вселенная как целое, как объект тотального видения, состоит из конкретных, индивидуальных элементов первостепенной важности. «Таким образом, высочайшие достижения философии требуют сочетания двух противоположных и трудносовместимых способностей: способности к абстрактному мышлению в его высшей форме и способности к конкретному созерцанию реальности на его высшей ступени» [317] .
316
H. ЛОССКИЙ, История русской философии. С. 512.
317
Там же. С. 512.
Интересно отметить, что великие немецкие философы пришли к таким же выводам. Б. Вышеславцев изучал конкретную этику Фихте в последний период его творчества [318] . А Иван Ильин доказал ложность распространенного представления о гегельянской философии как о системе абстрактного панлогизма. Он показал со всей очевидностью, что идея для Гегеля — это конкретный принцип и что гегелевская конкретная спекуляция представляет собой интуицию бытия [319] .
318
Там же. С. 491.
319
И. ИЛЬИН, Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. Москва, 1918. 2 тт.; по–немецки (в сокращении): Die Philosophie Hegels als kontemplative Gotteslehre. Bern, 1946.
Излишняя тяга к конкретности?
О. Георгий Флоровский раскрывает опасность тенденции русской мысли к излишней конкретности. В конце своей книги он спрашивает, почему история русской цивилизации таит в себе столько противоречий, отречений и увлечений, столько разочарований и разрывов. Русские, пишет он, обладают «роковым и двусмысленным даром», даром «чрезмерной впечатлительности», «несоизмеримые и разновременные душевные формации как–то совмещаются и срастаются между собой. Но сросток не есть синтез, именно синтез и не удавался» [320] . И потому, замечает о. П. Флоренский, русская мысль должна соединить в себе концептуальное, абстрактное познание и конкретную интуицию [321] .
320
Г. ФЛОРОВСКИЙ, Пути русского богословия. YMCA–PRESS. 1983. C. 500.
321
См. ниже с. 83 и сл. наст, издания.
Нравственная истина
Неотделимая от жизни и действий человека, истина есть выбор между добром и злом в пользу добра. И потому, как утверждают Н. Лосский и В. Зеньковский, этика занимает особое место в развитии русской философской мысли даже у наиболее известных позитивистов и ученых–естест–венников. Такое главенство этики можно выявить достаточно явственно уже у А. Герцена и позднее у П. Лаврова, Н. Михайловского, Л. Толстого и у других [322] .
322
В. ЗЕНЬКОВСКИЙ, История русской философии. Т. II. Ч. 2. С. 267 (предметный указатель: Этика).