Русская красавица. Анатомия текста
Шрифт:
– Я и не думала ничего подобного, – смутившись своей рассекреченности, я постыдным образом прячусь за мнимой беспечностью.
– Она и не думала так! – кричит Лилия кому-то за свою трубку. – А Геннадий решил, что думала. Он вообще странный у нас в последнее время. – последние слова она говорит явно в качестве камня в огород слышащего ее Геннадия. – Некоторые ненормальные всех по себе ровняют, а этот – хуже – всех по Марине Бесфамильной теперь меряет… Утверждает, что раз она считала нас полными угроз злодеями, то и ты так мои слова воспринять можешь. Видишь, даже заставил перезвонить, объясниться…
– А почему Марина так к вам относилась? – я не выдерживаю и задаю откровенный вопрос.
–
Она тараторит и, словно семечки, с равномерным напором лускает слова. Я совершенно запутываюсь.
– На Марининых похоронах, что ли?
– Ха-ха! О, твои бы шутки, да богу в уши! Стольких ляпов бы избежали. Нет, познакомились, когда она еще живая была и нормальная. То есть, казалась нормальною… Просто Генка ей тоже задолжал. И тоже из-за сумочки. И тоже, потому что она себя на удивление порядочно повела. Я не знаю точно, в чем там суть… Но Генка теперь в тебе новую Марину видит. Ты не бойся, он к ней неплохо относится, особенно сейчас, задним числом. Сожалеет о всяком… В общем, тебе только сливки достанутся.
Последние ее слова я почти не слышу, они звучат, как из-за ватного одеяла, откуда-то совсем издалека, я даже не вдумываюсь. «в тебе новую Марину видит!» – гремит у меня в голове, словно на пластинке, которую заело, и я ощущаю прилив настоящей паники – «в тебе новую Марину видит!»
– Послушайте, послушайте, послушайте! – шепчу в трубку. – Только не перебивайте, иначе я не доскажу что-то важное. – Я не приду к вам на встречу. Я не стану ни во что ваше впутываться. Я не хочу иметь ничего общего, ни с вами, ни с Мариною… И не звоните, и не рассчитывайте, и не ищите меня больше никогда. А если найдете – пеняйте на себя! Я, когда злая, страшная… Простите, что так выходит, но я категорически, категорически отказываюсь! Вы меня слышите? – обрываю связь, слышу, как сердце стучится в ушных перепонках и хочет выскочить…
– Боренька! – бросаю крик о помощи и вдруг понимаю, что Бореньки уже нет.
«Сонычко, мне срочно на стрелу, долго объяснять, позвонил один… Скоро, я.» – наскоро нацарапанная записка валяется под зеркалом. Когда он успел? Опять? Почему не подошел попрощаться? Прокрался-выкрался, боясь, что я попрошу остаться, а потом будет доказывать, что попросту не хотел мешать мне разговаривать.
Я точно знала – в ближайшее время Боренька не придёт. Все это было далеко не в первый раз, и повторялось всегда, как по писанному, с точностью до продолжительности Борькиных утренних головных болей и сожалений о впустую проведенном времени… После таких внезапных звонков, Бореньку обычно утаскивали в клуб и разговор о делах затягивался на всю ночь и приводил собеседников в абсолютно недееспособные состояния. Раньше Боренька брал меня с собой. Сейчас – окончательно убедившись в моей нелюбви к подобным его состояниям, – уходил один, каждый раз обещая вот-вот вернуться и каждый раз нечаянно – он не обманщик, он действительно верит, что сегодня вес будет не так, как раньше – действительно
И даже смешно это раньше было. Такой большой и просветленный в прошлом – а никогда не делает выводы и повторяет все это снова и снова. Было смешно, сейчас – больно. Разница в том, что ни в одно из прежних Боренькиных внезапных исчезновений, я не нуждалась в его советах и помощи…
– Не вовремя! – громко кричу я и падаю спиной на диван. /Несвоевременность – вечная драма…/ – пытаюсь напевать, но вместо мотива в голове крутится умалишающее: «он в тебе новую Марину видит!» – А-а-а-а! Выключите этот голос, выключите! – кажется, это истерика. Таки настигла меня – гадина, таки окутала. – А-а-а! Выключите голос!
/Полупустой вагон метро/ Древний тоннель/ Меня везет ночной экспресс…/ – бурчу себе под нос очень обиженно, хотя и стараясь выглядеть сильной.
В гулких стенах опустевшей студии я не осталась. С какой стати? В конце концов, я ведь сдаю эту комнату Сэму с Боренькой. Так какого же черта я стану занимать собой оплаченную ими жилплощадь.
Место постоянного моего обитания – тихая, махонькая квартирка, подаренная мне маман при весьма мистических обстоятельствах десять лет назад – нужна мне сейчас в лекарственных целях. Полежать без движения в горячей ванне, выдуть полбутылки мартини – знаю, что противопоказано, но оставаться в трезвом уме мне сейчас куда опаснее – сделать себе такую вот временную лоботомию, остаться без мыслей и без ощущений, провалиться в небытие, выспаться…
/И пусть меня никто не ждет/ У дверей/ Вези меня, ночной экспресс/ Вези меня скорей…
Примостившись на корточках напротив моей деревянной двери, облокотившись спиной на перила, полуждал-полуспал Павлуша. «Вот и впала в прострацию…» – намеренно хмуро подумала я, но на самом деле, конечно, встрепенулась вся и ощутила приятное.
Как мило, как невозможно важно ощущать себя кому-то нужной. Возвращаешься откуда-то, вся такая героическая и измотанная, уверенная в отсутствии чудес и полном своем одиночестве, а тут – на тебе – такой вот сюрприз.
Я очень любила сюрпризы, но не очень любила Павлика, поэтому одновременно и трепетала от радости и злилась немножечко.
– Ну, наконец-то, – Павлуша весь был полон праведного негодования. – Где ты была? Ни ключей, ни тебя, ни заряда в аккумуляторе телефона…
Ну вот, Павлик истолковал нашу утреннюю встречу однозначно и неправильно. Он уверен, что все налажено, что он снова живет здесь, и что я опомнилась… Иногда мне кажется, что ему попросту не хочется возвращаться к себе, где кухня увешена вечными постирушками, где много народа и мало места, где нужно соблюдать устоявшиеся давно правила… До встречи со мной Павлик жил с родителями и двумя семейными сестрами.
– Когда-то жили дружно и весело. – рассказывал Павлик. – Отец любил хвастаться: «У нас дома образец идеальной коммуны». Все дела спорились, А потом сестрицы обзавелись моими племянницами и обозлились на всех домочадцев и друг на друга. Не знаю, за что. То слишком громко говоришь, то в обуви грязной топчешься, то чужое полотенце взял. Женщина с грудным ребенком – мегера. Представляешь, как мне с тобой повезло?
Я от таких его фразочек всегда усиленно нервничала. Не верилось как-то в их искренность. Не может молодого мужчину и впрямь полностью устраивать, что его женщина не может иметь детей. «Это или глупость, или очень сильная любовь», – расстраивалась я. – «Если первое – мне такой не нужен, если второе – то пройдет скоро»…