Русская красавица. Анатомия текста
Шрифт:
– Да, я помню. Только дайте же мне договорить, а то забуду, и потом ни в жисть не сформулирую . Так вот, именно потому, что я вам не посторонняя. Именно потому, что по вашим поступкам будут судить и обо мне… Да и вообще оттого, что мне не все равно, какой у вас сложится имидж… Поэтому я очень вас прошу отказаться от всех ваших сумасбродных идей и довериться мне. А лучше – любому хорошему профессиональному агентству. Я могу представить вам людей. Замечательных, талантливых, понимающих…
– Деточка, – маман, вопреки всем правилам, закуривает и чиркает зажигалкой возле моего носа. – Мой имидж уже давно сложился. Теперь я имею право тратиться на развлечения. А вся эта реклама, по сути, –
Самое грустное, это ощущать полное свое бессилие оградить близких людей от их собственной глупости. Все-таки маман немного сумасшедшая. Говорят, иначе и не могло быть. Моя бабушка по маме, говорят, к старости стала вообще неуправляемая. Самый милый из ее бзиков маман пару раз мне охотно рассказывала. Программу «Время» в те времена вел молодой и неспешный джентльмен, из тех, что всегда нравятся пожилым леди (никто из нас не помнит его фамилии). Бабушка чувствовала его повышенное внимание к себе и считала невежливым отвечать молчанием. Она писала записки, разворачивала их к экрану и требовала, чтоб ее подвезли поближе к телевизору. Так, не отвлекаясь от основной работы и не выказывая перед остальными телезрителями своей встревоженности, диктор мог узнать, что заслужил благосклонность. «Вчера вы смотрели на меня непозволительно! Но я прощаю вас» – писала ему бабушка, когда была чем-то расстроена, или: «Я вас тоже люблю!» – если пребывала в хорошем настроении. И это был не столько маразм, сколько увлеченность натуры. Ей так важно было придумывать себе какую-то игру, в которую можно было бы верить…
Вот и маман со своими звездочками явно туда же катится. Зато у нее в агентстве стабильно, сытно и престижно… Господи, ну с чего Павлик взял, что это компенсирует тягостность от моего бездействия?!?!
– «Женские факи» – лучший в мире журнал! Я ни черта не делаю и получаю за это деньги! Зашибись! – радостно провозгласила Марина после очередного серьезного разговора с Вредактором.
Это было еще в те далекие времена, когда мы с ней обе работали в редакции журнала «Женские факты». Я на тот момент уже ушла из ТЮЗа, уже обнаружила в себе человека с природным чутьем языка, уже поработала внештатным корректором во множестве мест и на постоянную работу в этот журнал была принята без всяких вопросов. Марина, конечно, работала журналистом, хотя настояла – и это взаправду очень смешно выглядело – чтобы в трудовой было написано: поэт. «Настоящий поэт виден по стихам, а вовсе не по бумажкам со званиями», – презрительно фыркала она, но неизменно каждому заново встреченному старому знакомому горделиво демонстрировала ксерокопию трудовой. – «Это отвратительно, но мне некуда было деваться. Записали без моего ведома!» – оправдывалась она со смешками.
В тот день Марина буквально приползла в редакцию. Обе мы находились уже в том возрасте, когда ночные посиделки за компом видны, увы, не читателям, а зрителям, рассматривающим нас по утрам.
– Бурная ночь? – не преминула поддеть Нинель. – Тебе идет…
– Да, – отвечала Марина. – Наедине с тенями Ахматовой и Гумилева. Я хочу выпросить у Вредактора право на серьезную литературную рубрику. На пять номеров вперед материал за две ночи накатала. С таким запасом, он не посмеет отказать!
Но он посмел. Вредактор считал, что поэты современным женщинам не интересны. Марина заявила в ответ, что тогда вообще никакую рубрику вести не будет. Вредактор вежливо согласился, сообщив, что
– Вы умеете оперативно реагировать, – передразнивала Вредактора Марина, делясь со мною в курилке происшедшим. – Вы нужны нам на случаи срочного вызова на репортаж. Скоро, между прочим, мы планируем запускать новостийный раздел… Марина, пока ваша основная задача – присутствовать. Быть под рукой, понимаете? И, пожалуйста, без фанатизма. Не нужно опасных инициатив. Давайте жить дружно… – откомментировав слова Вредактора неприличными словами – все же обидно, когда выпустить классную статью отказываются, – Марина тут же вспоминала о своем выгодном положении и снова становилась довольной: – Но ведь здорово! Мне платят просто за присутствие. Никакого износа творческого потенциала, никаких мук с выпусками!
Конечно, такая «лафа» продлилась недолго, конечно, потом Марину «нагрузили» обязанностями… Но и тех было слишком мало, чтоб занять весь ее рабочий день.
– Иногда я просыпаюсь в ужасе и думаю, – рассказывала Марина. – Какого черта я тут сижу? Дома ждет недописанная книга, недоустроенная личная жизнь и просто мягкая кровать, в конце-то концов. А я трачу время тут, причем совершенно попусту. Но потом я начинаю думать по-другому: раз судьба дала мне такую вот передышку, надо пользоваться. Обычно люди перерабатывают в деньги смесь из времени, усилий, идей, нервов. Мне же дали возможность получать тот же результат, затрачивая лишь первый компонент. Это же круто?!
– Нет, – вздыхала я, но Марина совсем меня не слушала.
И вот теперь, выходит, я в том же самом положении, что тогда была Марина и тоже не противлюсь этому, а оправдываю себя заработком и стабильностью…
От подобных мыслей меня откровенно передергивает. Кажется, моя скорбь по Марине зашла чересчур далеко.
– Я могу взять отпуск? – резко интересуюсь я у маман, прежде чем мозг успевает взвесить принятое решение.
– Надолго? – аккуратно обработанные брови взлетают наигранно удивленно.
– Может, пока не одумаюсь, а может, навсегда. Я не могу заниматься ерундой. А толковой работы у вас для меня не имеется… Можно, я уйду в отпуск?
Маман смотрит на меня обиженно. Кажется, ей думается, что я попросту бросаю ее.
– Если в неоплачиваемый, то можно. – поджав губы и сделавшись сразу некрасивою, заявляет она. – Кто виноват, что ты такая бестолковая…
– Да не обижайтесь вы, я буду заходить. Часто. Правда же… Только про очередные ваши рекламные идеи мне ничего не рассказывайте, а то поругаемся…
Маман тяжело вздыхает, кивает на дверь, намекая, что там ее ждут заботы фирмы. Кажется, я уже надоела. Пора совершать свой «отход на север».
В самом деле – на что я здесь? То хочу работать, то нет, то хочу запускать рекламную компанию, то, когда маман, наконец, дозрела до мероприятий – сопротивляюсь…
Эх, маман, как жаль. «Я оставляю еще полкоролевства./ Зима за легкомыслие меня накажет.» Но, знаешь, если честно, у меня просто камень с души валится всякий раз, когда я окончательно решаю уволиться отсюда. Надо же, как важно для меня, оказывается, это невзрачное с виду правило: нигде не ходить в нахлебниках…
– Давай забудем происшедший разговор? – я уже возле двери, но маман останавливает. – Ну их, эти звездочки, может и впрямь они не нужны.
В который раз она ломает мои планы вдруг накатившей покладистостью. В который раз мои разговоры об уходе оканчиваются ничем… Я знаю, что все это до следующих «звездочек», знаю, что снова буду чувствовать себя содержанкою, но не могу пройти мимо столь откровенных ее шагов к налаживанию обстановки.
– Брось, все это мелочи, рабочие моменты… – мямлю нерешительно.