Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
– Не стану я! – вслух еще сопротивляюсь, а про себя думаю о выгоде мероприятия.
Нет, нет, Димка, жить там без разрешения хоязина, естественно, не стану. Просто ты же, Димочка, сам Артура найти хочешь. Значит, нам с тобой, сейчас любая информация о нем нужна. А дома у него ее столько найти можно. Вот, например, что он там о своем американском друге говорил? Сюжет помню, а факты – нет. Телефонную бы книжку с его номером разыскать или еще какое сведетельство. Ведь не зря Артур в последнюю встречу об этом друге вспоминал, ведь не зря я эту тему сокрыла от допрашивателей…
– Мои люди там уже были, все осматривали. Толку никакого. Вот тебе шанс выделиться. В вознаграждении не поскуплюсь. Ты ж меня знаешь… У тебя, я так слышал, проблемы с работою?
– Какие проблемы?
– Серьезные, – Рыбка наигранно посочувствовал. – Ты, вероятно, об этом еще не знаешь. Сбережения с тура быстро тают, да? Соблазнов много, для тебя-то, одичавшей в поезде… Деньги скоро окончательно закончатся и тебе понадобится искать работу. Если у тебя, кончено, каких-нибудь тайных доходов от бинеса нет, или там счета в банке. Ведь нет же?
– Нет, – мне совсем заморочили голову, поэтому даже не нашлась, что б такое ответить заковыристое.
– Вот и славно! – отчего-то обрадовался Рыбка, – А то я как-то заволновался даже. Вдруг недосмотрели… Пойдешь ты, милая, искать работу, а ее… ах, нету.
Да со времен моего сопливого отрочества, со старших классов школы, с первых удачно написанных за чужих однокласников сочинений не бывало такого, чтоб я себе на кусок хлеба не заработала!
– Сложно сейчас стало в Москве. Очень сложно. С твоей репутацией никуда не устроиться. Даже в зоопарк на оклад ученого…
Нет-нет, Димочка, не психуй. Это он не хамил. Не обидеть зоопарком пытался. Не стоит никаких увечий наносить, что ты. Просто у Рыбки есть давняя любовница – КсеньСанна. Она как раз в зоопарке работает, и вечно всем про неблагодраный труд свой жалится…
– А что у меня с репутацией?
– Нет, ну она как маленькая прямо! Не репутация – а Марина, разумеется. – забавлялся Рыбка и как-то очень по-барски призывал в свидетели Мишу, который, весело подхмыкивал, сразу убив тем всякое сходство себя с Артуром. Тот бы по заказу не смеялся. Правда, он вообще редко смеялся, предпочитая имидж серьезно-загадочного мистика.
Я решила на весь этот бред внимания не обращать, но напирать начали конкретно: то деньги предалагали, то нищетой запугивали, о каких-то загадочных обязательствах моих твердили и, главное, уходить не собирались, пока утвердительный ответ от меня не получат. Ох уж мне этот день утвердительных ответов! В общем, пришлось уступить в малом, чтоб отвоевать тайную свободу в главных позициях.
– Короче, – окончательно сформулировал Рыбка. – Пойди, глянь своим женским взглядом. Ты наш объект, как никто, знаешь. Наверняка отыщешь зацепку какую-нибудь. Он ведь, еще когда из Москвы выезжал, бегство свое позорное планировал. Вдруг оставил что, на след наводящее.
Взяла я ключи, Димочка. Думаю, если б не нужно было бы брать, ты бы предупредил меня как-то, правда же?
Что делать теперь, не знаю. Топчусь на пороге… И уйти нельзя, и переступить через себя не могу. Нет, Димочка, вовсе это не болезненная
– Алло? Да, я уже тут. Пытаюсь пересилить боязнь незнакомых пространств, – Рыбке вздумалось позвонить, пожелать мне удачи. – Да, и такая бывает. Где?
Слушай, Дим, он говорит, там в баре хороший коньяк для гостей стоит. Как ни крути, мы – гости, значит никого не оскорбим посягательством. Да и, честно говоря, нужно выпить немного. Да, вот так примитивно! Да, для храбрости!
Приступаем к грязной работе. Высший акт смирения – засадить себя в шкуру тех, кто ненавистен. Помнишь, Довлатов описывал, как служил надзирателем? И ничего, и даже на том поприще не изменял себе и оставался человеком. Так и мы сейчас…
Каждому свое. Не тяни к телефону! С номерами Рыбка и сам давно разобрался. Мы в гостях, Димочка, веди себя прилично! Первым делом осмотрим книжные полки. Нет, к столу не подойду – там ведь личное…
Впрочем, у тех, кто интересен для подобных исследований, личное всюду.
Вот штука потрясная! Смотри, какая каринка – сердце целое, а тень от него нарисована с трещиной… Слушай, судя по подписи, это Артуровская работа. Так он и художник еще! А я, дура, не разглядела, не вытянула… Отвела ему место червствого надзирателя, в чужие души ничего не понимающими лапами лезущего, и в его собственную заглянуть не пыталась даже, сразу решив, что у такого человека там не может быть ничего интересного… Вот он – явный вред от штампов сознания.
Фото с сентиментальной подписью “мама”. А ведь и впрямь интересная женщина. Красивая…
Натыкаюсь на тетрадь с записями. Почерк резкий, не аккуратный, буквы острые и раскачивающие. Артур писал, явно нервничая. Среди ничего не говорящих мне обрывков мыслей, вроде “переделать неназванное” или “ничтожество! Высоцкий в его возрасте уже два года, как умер…” – ох, по себе знаю, сколько такие вот фразы-огрызочки значат для автора. Они – морщинки, коими лично ты испещрил лицо вечности, неуклюжие слепки с давних твоих состояний и помыслов… Моя мама такие штуки всегда выбрасывает, чтоб спустя много лет не бередить, не расстраиваться. Я же, напротив – коплю, перечитываю. Не от эгоизма, как Свинтус думал, – мол, посмотрите какой грандиозной была я, а от неумения убивать зародыши мыслей… Любых, пусть даже самых незначащих…
Отвлекаюсь, привлеченная собственным именем. “Попытка Мариномании” – это не диагноз, это название цикла четверостиший. Про меня, что ль? Краснею, как пэтэушница, захлопываю тетрадь.
Нет, про меня не может быть. Мало, что ль, людей с этим именем? Не те у нас были отношения… А значит, могу читать, не совестясь. Просто как литературу. Вот если б в журанале, или в газете, там, нашла, прочитала бы… Правда то, что автор сам на люди не вынес, там не печатают…
Любопытство пересиливает все доводы. Понимаю, что пользы в поисках такое прочтение не принесет, понимаю, но… “Попытка Мариномании”: