Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
– В том-то и дело, что одна. И соли попросить не у кого. И торт Киевский, если привезу, самой придется жрать, словно нравится он мне…
– А ты тортом не попрекай!
Ой, Дим, поругались мы, кажется, с Волковой. Всю жизнь ладили, а тут – такое непонимание. Стыдно! Стыдно за такое падение нравов и нравоучителей, к коим Волкова всегда имела самое прямое отношение…
Впрочем, ситуация, похоже, безвыходная. Если все соседи согласны, то у меня два варианта: или присоединиться, или последней сволочью быть и лишить людей бытовой самореализации.
– Ладно, – говорю, – Раз я вам так не нравлюсь – разъезжаемся! Еще не хватало навязываться! Вот придумаю,
– К маме езжай, – давит Волкова, чтоб ускорить процесс расставания.
– Вы же знаете, этим людям я звоню только, когда у меня все хорошо. – невольно завожусь и снова становлюсь на дыбы…
– Тоже мне, отношения с близкими! – кривится соседка.
– Именно такие отношения, – отстаиваю свое, – И именно потому, что это самые любимые и близкие мне люди. Никогда не позволю взвалить себя на их нервы. И не вздумайте сами звонить! Это и нервы оборвет и меня не спасет. /Наши матери старятся раньше, чем мы взрослеем и становимся в состоянии заботиться о них…/ Поэтому единственное, что мы можем сделать, это снять с них заботу о нас.
– Но хоть просто пожить-то ты у них можешь? – Волкова совсем моей философией не воодушевляется и примитивно клонит свое
А я, для прикола, представила, как приеду к маме. Врать не смогу. Не умею ей врать! Кому угодно могу, а ей – нет. Вывалю всю свою душевную гадость… Засорю им чистоту своим Димкою. Разобью гармоничность и размеренность…
– «Просто пожить» можно у чужих людей. – говорю Волковой, – А родные, на то и родные, что живешь не «у них», а «с ними», то есть делишься жизнью полностью… А я сейчас не в том состоянии, и маму с сестрой собой только травмировать могу… И звонить вам им не советую. Позвоните – из вредности не стану размениваться. – Волкова, бедняжка, так вздрагивает, что мне ее сразу жаль делается. – Да вы не переживайте. – улыбаюсь, и её и сама себя подбадривая, – /У меня еще есть адреса, по которым найду голоса/. Вся Москва – родной дом. В каждом ресторане – по дружественной компании… Я от вас сто раз найду куда идти…
И тут же, в качестве подтверждения, набираю номер подружки-Сонечки. У нее как раз комната есть, которую она сдавала всю жизнь.
Сонечка была мне так рада, что затараторила сразу реактивным двигателем.
– Я волновалась, волновалась, волновалась… Марина! Ты и не представляешь даже, как я по тебе соскучилась.
И я плыву, от таких бесед отвыкшая. И ловлю себя на крайней стадии сентиментальности.
– Ты – единственный человек, с которым можно.
– Что можно? – удивляюсь немного.
– Ну, его обсудить. Павлушу. Мы, знаешь, в ЗАГС надумали… А я не знаю даже. Все-таки молодой он еще слишком. То есть, я люблю, конечно, молодых, но не для семьи же… Не то чтобы боюсь свою жизнь с ним связывать, но…
– Так ты ж связала уже, – перебиваю, не слишком вежливо, – Вы же вместе давно живете.
Пашенька – тот самый лучевзглядый мальчик. Когда-то давно – после свинтуса уже, но еще до отъезда в тур агитационные – у меня с ним роман был. А потом – меня своя жизнь окрутила, а его – Сонечка.
– Живем, – вздыхает Сонечка. – Так ты думаешь, мне соглашаться, да?
Вот уж не ожидала. Сонечка – и вдруг банально-мирские хлопоты.
– Сонечка, – говорю. – Я насовсем вернулась. Снова попробую на издание сборника нацелиться… Представь, как здорово будет. Я теперь – сновыми силами. Найду спонсоров, выйдте наш сборник молодых поэтов, вот увидишь. Смешно, конеечно. Мы-то все за это время давно уже не молодые, да? А сборник все еще – сборник молодых…
– Ах, Мари-и-на! Завидую твоей вечной
Ну что я могла сказать? Здорово. Хорошо, тепло, правильно, но… забито до предела, совсем без места для меня. Роль подруги семьи, с которой «можно обсудить Его», не по мне, а других вакансий в Сонечкином мире, похоже, пока не предвидится.
– Послушай, – решаю говорить строго по сути. – Сонечка, помнится, у тебя была комната где-то возле метро. Ты ее все еще сдаешь?
– Нет уже. Ну, при чем тут это, ты никак не отреагировала, не поняла, наверное…
– Вот и отлично. Я переживала, что там кто-то живет сейчас. Не можешь сдать мне комнату, а то тут… Ну, в общем, нужно очень…
Долгая напряженная пауза свидетельствует, что я затронула какую-то неприятную тему.
– Нет, – отчаянным совсем тоном говорит Сонечка. – Я ее не сдаю. Знаешь, другому бы кому соврала. Сказала бы, что там родственники живут, или что нет той комнаты уже, но… Тебе скажу правду. Я там встречаюсь с одним человеком. Он музыкант. Совсем юный и его жалко. Подошел и говорит: «Хотите быть моей музой?» Я согласилась и мне понравилось… Он талантливый очень и обязательно прорвется, и… – Сонечка переводит дыхание и добавляет страшным шепотом: – Теперь ты вправе меня загубить, рассказав Павлуше все! Но ты – это же ты – ты никогда не сделаешь этого… И потом, моя комната совсем не так близко от метро, как ты думаешь. Твоя – ближе… Про музыканта я тебе при встрече лучше расскажу, не доверяю телефону. А про Павлушу… Слушай, когда мы увидимся?
Она даже не спросила, что заставило меня искать жилье. Впрочем, это логично. Почему Сонечка должна задумываться о моих проблемах… Шабутная, веселая, одержимая то замужеством, то приемным ребенком, то начинающим музыкантом, которого жалко…
Наврала с три короба о прекрасном настроении и богатых планах. Пообещала созвониться-встретится, поахала над Павлушиной юностью, посмеялась над Сонечкиными волнениями… И испытала искреннее облегчение, положив-таки трубку…
А поэзии, значит, для нее больше не существует? Не жизнь меняет людей, люди – жизнь. И потому очень-очень грустно, когда тот, кто мог сделать мир лучше, сдался и спрятался за стеной эгоизма…
– Что-то не так? – Волкова, бестактно – не из невоспитанности, а от беспокойства – стояла все время разговора над моей душой. – Не вышло?
– Просто у подруги комнату уже снимают.. Не переживайте, у меня много подруг!
Говорю, а на душе паршиво так, словно с кем-то важным расстаюсь. Всю жизнь соседей элементами квартирной мебели почитала, а тут в сентиментальность ударилась.
– Давай уж по-мирному разъедемся. – в такт моим мыслям опомнилась Волкова.– А тортик? Так будем друг к другу в гости ходить… – она уже добилась своего, и теперь устраняет последствия. – Я что-то нервная последнее время, ты уж не серчай, – подлизывается.