Русская поэзия XIX века, том 1

Коллектив авторов

‹1811›

КВАРТЕТ

Проказница Мартышка, Осел, Козел Да косолапый Мишка Затеяли сыграть Квартет. Достали нот, баса, альта, две скрипки И сели на лужок под липки,- Пленять своим искусством свет. Ударили в смычки, дерут, а толку нет. «Стой, братцы, стой! – кричит Мартышка.- Погоди ж! Как музыке идти? Ведь вы не так сидите. Ты с басом, Мишенька, садись против альта, Я, прима, сяду против вторы; Тогда пойдет уж музыка не та: У нас запляшут лес и горы!» Расселись, начали Квартет; Он все-таки на лад нейдет. «Постойте ж, я сыскал секрет!
– Кричит Осел,- мы, верно, уж поладим, Коль рядом сядем». Послушались Осла: уселись чинно в ряд; А все-таки Квартет нейдет на лад. Вот пуще прежнего пошли у них разборы И споры, Кому и как сидеть. Случилось Соловью на шум их прилететь. Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье. «Пожалуй,- говорят,- возьми на час терпенье, Чтобы Квартет в порядок наш привесть: И ноты есть у нас, и инструменты есть, Скажи лишь, как нам сесть!» «Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье И

уши ваших понежней,- Им отвечает Соловей,- А вы, друзья, как ни садитесь, Всё в музыканты не годитесь».

‹1811›

ЛИСТЫ И КОРНИ

В прекрасный летний день, Бросая по долине тень, Листы на дереве с зефирами шептали, Хвалились густотой, зеленостью своей И вот как о себе зефирам толковали: «Не правда ли, что мы краса долины всей? Что нами дерево так пышно и кудряво, Раскидисто и величаво? Что б было в нем без нас? Ну, право, Хвалить себя мы можем без греха! Не мы ль от зноя пастуха И странника в тени прохладной укрываем? Не мы ль красивостью своей Плясать сюда пастушек привлекаем? У нас же раннею и позднею зарей Насвистывает соловей. Да вы, зефиры, сами Почти не расстаетесь с нами». «Примолвить можно бы спасибо тут и нам»,- Им голос отвечал из-под земли смиренно. «Кто смеет говорить столь нагло и надменно! Вы кто такие там, Что дерзко так считаться с нами стали?» - Листы, по дереву шумя, залепетали. «Мы те,- Им снизу отвечали,- Которые, здесь роясь в темноте, Питаем вас. Ужель не узнаете? Мы корни дерева, на коем вы цветете. Красуйтесь в добрый час! Да только помните ту разницу меж нас: Что с новою весной лист новый народится, А если корень иссушится,- Не станет дерева, ни вас».

‹1811›

ВОРОНА И КУРИЦА

Когда Смоленский Князь, Противу дерзости искусством воружась, Вандалам новым сеть поставил И на погибель им Москву оставил, Тогда все жители, и малый и большой, Часа не тратя, собралися И вон из стен московских поднялися, Как из улья пчелиный рой. Ворона с кровли тут на эту всю тревогу Спокойно, чистя нос, глядит. «А ты что ж, кумушка, в дорогу?
– Ей с возу Курица кричит.- Ведь говорят, что у порогу Наш супостат». «Мне что до этого за дело?
– Вещунья ей в ответ.- Я здесь останусь смело. Вот ваши сестры – как хотят; А ведь Ворон ни жарят, ни варят: Так мне с гостьми не мудрено ужиться, А может быть, еще удастся поживиться Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь. Прощай, хохлаточка, счастливый путь!» Ворона подлинно осталась; Но вместо всех поживок ей, Как голодом морить Смоленский стал гостей – Она сама к ним в суп попалась. Так часто человек в расчетах слеп и глуп. За счастьем, кажется, ты по пятам несешься! А как на деле с ним сочтешься – Попался, как ворона в суп!

‹1812›

ВОЛК НА ПСАРНЕ

Волк ночью, думая залезть в овчарню, Попал на псарню. Поднялся вдруг весь псарный двор – Почуя серого так близко забияку, Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку; Псари кричат; «Ахти, ребята, вор!» И вмиг ворота на запор; В минуту псарня стала адом. Бегут: иной с дубьем, Иной с ружьем. «Огня! – кричат,- огня!» Пришли с огнем. Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом, Зубами щелкая и ощетиня шерсть, Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть; Но, видя то, что тут не перед стадом И что приходит наконец Ему расчесться за овец,- Пустился мой хитрец В переговоры И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум? Я, ваш старинный сват и кум, Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры; Забудем прошлое, уставим общий лад! А я не только впредь не трону здешних стад, Но сам за них с другими грызться рад И волчьей клятвой утверждаю, Что я…» – «Послушай-ка, сосед,- Тут ловчий перервал в ответ,- Ты сер, а я, приятель, сед, И волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой; С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой». И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

‹1812›

ОБОЗ

С горшками шел Обоз, И надобно с крутой горы спускаться. Вот, на горе других оставя дожидаться, Хозяин стал сводить легонько первый воз. Конь добрый на крестце почти его понес, Катиться возу не давая; А лошадь сверху, молодая, Ругает бедного коня за каждый шаг! «Ай, конь хваленый, то-то диво! Смотрите: лепится, как рак; Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво! Смелее! Вот толчок опять. А тут бы влево лишь принять. Какой осел! Добро бы было в гору Или в ночную пору,- А то и под гору, и днем! Смотреть, так выйдешь из терпенья! Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья! Гляди-тко нас, как мы махнем! Не бойсь, минуты не потратим, И возик свой мы не свезем, а скатим!» Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь, Тронулася лошадка с возом в путь; Но только под гору она перевалилась. Воз начал напирать, телега раскатилась; Коня толкает взад, коня кидает вбок; Пустился конь со всех четырех ног На славу; По камням, рытвинам, пошли толчки, Скачки, Левей, левей, и с возом – бух в канаву! Прощай, хозяйские горшки! Как в людях многие имеют слабость ту же? Все кажется в другом ошибкой нам; А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже.

‹1812›

КОТ И ПОВАР

Какой-то Повар, грамотей, С поварни побежал своей В кабак (он набожных был правил И в этот день по куме тризну правил), А дома стеречь съестное от мышей Кота оставил. Но что же, возвратись, он видит? На полу Объедки пирога; а Васька-Кот в углу, Припав за уксусным бочонком, Мурлыча и ворча, трудится над курчонком. «Ах ты, обжора! ах, злодей!
– Тут Ваську Повар укоряет,- Не стыдно ль стен тебе, не только что людей? (А Васька все-таки курчонка убирает.) Как! быв честным Котом до этих пор, Бывало,

за пример тебя смиренства кажут,- А ты… ахти, какой позор! Теперя все соседи скажут: «Кот Васька плут! Кот Васька вор! И Ваську-де, не только что в поварню, Пускать не надо и на двор, Как волка жадного в овчарню: Он порча, он чума, он язва здешних мест!» (А Васька слушает, да ест.) Тут ритор мой, дав волю слов теченью, Не находил конца нравоученью, Но что ж? Пока его он пел, Кот Васька все жаркое съел. А я бы повару иному Велел на стенке зарубить: Чтоб там речей не тратить по-пустому, Где нужно власть употребить.

‹1812›

ЛИСИЦА И СУРОК

«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки?» – Лисицу спрашивал Сурок. «Ох, мой голубчик-куманек! Терплю напраслину и выслана за взятки. Ты знаешь, я была в курятнике судьей, Утратила в делах здоровье и покой, В трудах куска недоедала, Ночей недосыпала: И я ж за то под гнев подпала; А все по клеветам. Ну, сам подумай ты: Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы? Мне взятки брать? да разве я взбешуся! Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся, Чтоб этому была причастна я греху? Подумай, вспомни хорошенько». «Нет, кумушка; а видывал частенько, Что рыльце у тебя в пуху». Иной при месте так вздыхает, Как будто рубль последний доживаете И подлинно, весь город знает, Что у него ни за собой, Ни за женой,- А смотришь, помаленьку То домик выстроит, то купит деревеньку. Теперь, как у него приход с расходом свесть, Хоть по суду и не докажешь, Но как не согрешишь, не скажешь: Что у него пушок на рыльце есть.

‹1813›

ЩУКА И КОТ

Беда, коль пироги начнет печи сапожник, А сапоги тачать пирожник, И дело не пойдет на лад. Да и примечено стократ, Что кто за ремесло чужое браться любит, Тот завсегда других упрямей и вздорней: Он лучше дело все погубит И рад скорей Посмешищем стать света, Чем у честных и знающих людей Спросить иль выслушать разумного совета. Зубастой Щуке в мысль пришло За кошачье приняться ремесло. Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил, Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил? Но только вздумала Кота она просить, Чтоб взял ее с собой он на охоту, Мышей в амбаре половить. «Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу? – Стал Щуке Васька говорить.- Смотри, кума, чтобы не осрамиться: Недаром говорится, Что дело мастера боится». «И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей! Мы лавливали и ершей». «Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели. Натешился, наелся Кот, И кумушку проведать он идет; А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот,- И крысы хвост у ней отъели. Тут, видя, что куме совсем не в силу труд, Кум замертво стащил ее обратно в пруд. И дельно! Это, Щука, Тебе наука: Вперед умнее быть И за мышами не ходить.

‹1813›

ДЕМЬЯНОВА УХА

«Соседушка, мой свет! Пожалуйста, покушай». «Соседушка, я сыт по горло».- «Нужды нет, Еще тарелочку; послушай: Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» «Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счеты. Лишь стало бы охоты, А то во здравье: ешь до дна! Что за уха! Да как жирна: Как будто янтарем подернулась она. Потешь же, миленький дружочек! Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек! Еще хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку И не давал ему ни отдыху, ни сроку; А с Фоки уж давно катился градом пот. Однако же еще тарелку он берет: Сбирается с последней силой И – очищает всю. «Вот друга я люблю! – Вскричал Демьян.- Зато уж чванных не терплю. Ну, скушай же еще тарелочку, мой милой!» Тут бедный Фока мой Как ни любил уху, но от беды такой, Схватя в охапку Кушак и шапку, Скорей без памяти домой - И с той поры к Демьяну ни ногой. Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь; Но если помолчать вовремя не умеешь И ближнего ушей ты не жалеешь. То ведай, что твои и проза и стихи Тошнее будут всем Демьяновой ухи.

‹1813›

ФОРТУНА И НИЩИЙ

С истертою и ветхою сумой Бедняжка-нищенький под оконьем таскался И, жалуясь на жребий свой, Нередко удивлялся, Что люди, живучи в богатых теремах, По горло в золоте, в довольстве и сластях, Как их карманы ни набиты, Еще не сыты! И даже до того, Что, без пути алкая И нового богатства добывая, Лишаются нередко своего Всего. Вон бывший, например, того хозяин дому Пошел счастливо торговать; Расторговался в пух. Тут, чем бы перестать И достальной свой век спокойно доживать, А промысел оставить свой другому,- Он в море корабли отправил по весне; Ждал горы золота; но корабли разбило! Сокровища его все море поглотило; Теперь они на дне, И видел он себя богатым, как во сне. Другой, тот в откупа пустился И нажил было миллион, Да мало: захотел его удвоить он, Забрался по уши и вовсе разорился. Короче, тысячи таких примеров есть; И поделом: знай честь! Тут Нищему Фортуна вдруг предстала И говорит ему: «Послушай, я помочь давно тебе желала; Червонцев кучу я сыскала; Подставь свою суму; Ее насыплю я, да только с уговором; Все будет золото, в суму что попадет, Но если из сумы что на пол упадет, То сделается сором. Смотри ж, я наперед тебя остерегла: Мне велено хранить условье наше строго, Сума твоя ветха, не забирайся много, Чтоб вынести она могла». Едва от радости мой Нищий дышит И под собой земли не слышит! Расправил свой кошель, и щедрою рукой Тут полился в него червонцев дождь златой: Сума становится уж тяжеленька. «Довольно ль?»-«Нет еще».- «Не треснула б».- «Не бойсь». «Смотри, ты Крезом стал».- «Еще, еще маленько! Хоть горсточку прибрось». «Эй, полно! Посмотри, сума ползет уж врозь». «Еще щепоточку». Но тут кошель прорвался, Рассыпалась казна и обратилась в прах, Фортуна скрылася: одна сума в глазах, И Нищий нищеньким по-прежнему остался.