Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие
Шрифт:
Особенности внутренней конструкции обусловливают постоянную смену стилей. Разговорная интонация и традиционная последовательность фраз создают текстовые перебивки, дробления, расщепление общего повествования, хотя внутренний ритм не нарушается, обычно за счет ритмизованной прозы, выстраиваемой с помощью обращений, риторических конструкций, контаминационных клише: «О, божий мир в калифорнийском варианте, как ты хорош!»
Отметим также насыщенность повествования деталями, характеризующими персонажей и место действия: «швырнул тяжелую газету в мусор», «селедочно-баклажанная вечеринка», «кэмэловский мужик».
Критики заговорили об обновлении стиля В. Аксенова и развитии в нем барочных элементов – усложнения сюжета и композиции, более затейливой
Форму «Кесарева свечения»автор обозначил в подзаголовке как «большой роман», поскольку внутри находится еще один текст, действие в котором происходит на вымышленной автором территории, иронически обозначенной как «Кукушкины острова». В структуру романа входят рассказы, стихи, пьеса и автобиографическое повествование.
Название романа полисемантично, «кесарево» вызывает аллюзию с определенной операцией и в то же время обозначает разновидность государственной власти. Автор предлагает свой вариант альтернативной истории, выводя героя-демиурга, на что указывает второе слово заголовка – «свечение».
Связующей линией сюжета становится мотив поисков героини. Действие стремительно переносится из современной России в Америку, на вымышленные автором Кукушкины острова, в Европу, снова в Россию и Америку. Круг главных действующих лиц расширяется, теперь героев трое – «новый русский» Слава Горелик, его возлюбленная Наташа и пожилой писатель Стас Ваксино, в котором легко угадывается автор, рассказывающий о «герое нового времени».
Используя синтетическую форму, соединяя элементы хроники, дневника, эссе, воспоминаний, внешне непринужденно и свободно организуя повествование, автор воссоздает атмосферу своей молодости, постепенно доводя действие до наших дней, делая центральными события «переходного периода»: «Сплю на спальном устройстве под названием «кресло-кровать» в узком пространстве между письменной доской и кубиками для книг, полкой проигрывателя и подвесками с декоративной керамикой. Приближается конец шестидесятых, вся комната оборудована в соответствующем стиле». Повторяясь в других текстах, диван превращается в символ времени, отчасти характеризует и отношения героев.
Выйдя в отставку, В. Аксенов стал постоянным участником литературного процесса как автор и общественный деятель. В 2005 г. он возглавлял жюри «Русского Букера», выступив с резкой критикой лауреата Д. Гуцко, спровоцировал выступления о качестве современной «жесткой прозы».
В 2004 г. появляется роман «Вольтерьянцы и вольтерьянки», представляющий своеобразную игру в текст. Теперь автор размещает действие в XVIII в., сделав участниками Екатерину II и Вольтера, письма которых составляют значимую часть повествования. На самом деле это квазиисторический роман, в скрытой форме пародирующий сериалы о гардемаринах и подобные тексты «лжеистории». Обращение к прошлому обусловило конструирование специфического языка, где старинные обороты перемешиваются с современным слогом.
Своеобразную интерпретацию былого В. Аксенов представляет и в романе «Москва Ква-Ква» (2006), развивая масочную и карнавальную линии предыдущего романа. Он создает мир, наполненный постоянными подтасовками и провокациями, которыми автор обескураживает читателя, сбивает его с толку. Таково описание поэта Кирилла Илларионовича Смельчакова. Как только читатель узнает в нем К. Симонова, тот сразу появляется в качестве действующего лица. Традиционна для В. Аксенова и динамичная, напряженная интрига, правда, конец кажется несколько искусственным, настолько он фантасмагоричен. Вымышленные персонажи соседствуют с реальными, что придает последним текстам В. Аксенова ассоциативно-хроникальный характер. Сам автор появляется под именем Таковского.
Фантастическая составляющая присутствует и в романе «Редкие земли»(2007), хотя и не преобладает; элементы мистического, производственного и политического романа соединены в единое целое. Лейтмотивом становится создание нового героя, скорее, типа времени. Как обычно, название
С попыткой перефразирования своей биографии встречаемся в последнем романе В. Аксенова «Таинственная страсть» (2008), посвященном шестидесятникам. Спрятав реальных персонажей за прозрачными масками, автор сохраняет документальную точность, передавая особенности внешности, поведения, привычек, указывая на возраст, иногда социальное и общественное положение. Повторяясь, эти подробности превращаются в атрибутивные признаки.
Всегда с гитарой «хриповатый Орфей», Влад Вертикалов (Владимир Высоцкий) «прямо из «Великолепной пятерки», как считает героиня Милка Колокольцева. Молодой бард «с его мелькающей детсковатой улыбкой» (вариант – простецкой) становится своеобразным божеством для поколения: «И в глубине круга сидел он, их тогдашний уже кумир, и будущий кумир всей страны, и сам заводился от своего пения, усмехался и подхахатывал, комментируя истории то одного, то другого «зонга»».
Множественные аллюзии указывают на профессию героя, проявляется и кинематографический код, и отголоски популярной авторской песни. Упоминания улыбки и «рыцарского лица» указывают на А. Блока, кумира молодежи своего времени, и в воспоминаниях, например, Е. Замятина они также являются атрибутивными признаками.
Соединение конкретного и обобщенного порождает второе, внутреннее содержание, образуется образ-символ. Так и в воспоминаниях В. Аксенова в одном штрихе оказывается отраженной целая человеческая жизнь в ее исторической значимости. Одновременно конструируется портрет личности, за внешними чертами которого скрывается более широкий, обобщенный образ, в котором типизируются черты не только конкретного человека, но и представителя определенного времени. Поэтому даты смерти Высоцкого и Рождественского становятся временными вехами.
В. Аксенов, используя инверсию, выстраивает свой рассказ, вкрапляя в него реакции других действующих лиц. Ироническая интонация позволяет выразить авторское отношение, упоминая о другом «любимце нашей молодежи» Р. Рождественском, он акцентирует внимание на его атлетическом телосложении, упоминая «мускулистый зад» (характерологическая деталь).
Собственно портретные характеристики немногочисленны, они в большинстве случаев номинативны, составляя часть описания: «Сушеным крокодилом продвигался к своему протокольному месту главнейший идеолог Суслов». В авторскую речь вводятся споры, рассуждения, даже самооценка героев: «Но что же петь? Начну с «Волков», так всех перепугаю. Надо что-то вспомнить лирическое, чтобы показать, что я не обязательно подверженный алкоголизму бешеный истерик».
Ритм подчеркивается повторами: «Наши встречи, наши тайные ошеломляющие встречи всегда будут происходить в каких-нибудь южных захолустьях»; «глушь ночи совсем не глуха»; «полная черных чернил черноморская ночь» (использованы аллюзии и аллитерация).
Воспоминания скрепляют повествование, основанное на ассоциативно-хронологическом расположении событий, где временная последовательность условна: «Позднее, разбирая все, что осталось в памяти.»; «Ему вдруг вспомнился 1966 год». Дискурсными скрепами становится и стихотворно-песенный ряд. Он входит в характеристику героев (все читают стихи и сочиняют рифмы, звучит авторская ирония): «Фоска, Фоска, мы дети Босха. Софка, Софка, где твоя подковка?» (отношения Антона и Софьи Теофиловой). Иногда в виде центона: «а видя «берег очарованный и очарованную даль», и с длинной кистью руки, что пролетает над страницей блокнота»; «И никогда мне больше не увидеть Пикадилли».