Русская современная драматургия. Учебное пособие

Громова Маргарита Ивановна

Но дело, конечно, не только в этих прямых перекличках. Глубинный подтекст и символическое наполнение художественных образов отличает пьесы Е. Греминой. Ей удалось, например, слово «Сахалин» в содержании пьесы сделать емким образом-символом, неким фантомом, роковым клеймом. «Проклятый остров»;«Без греха нельзя. Потому как Сахалин»; «Сахалин, одно слово!»; «Сахалин для русского человека – конец света… Здесь, на Сахалине, все забывается быстро. Два-три года – и самой памяти нет»; «А здесь одно: Сахалин! Сахалин! Сахалин!.. Сама любовь наша сахалинская…»; «Кругом море, а посреди горе. Это про что говорится, про остров наш, про Сахалин…».

В триптихе «Колесо фортуны» (Театр. 1990. № 12) или в пьесе «Друг ты мой, повторяй за мной: Семейный альбом в четырех фотографиях» (Совр. драматургия. 1995. № 1–2) Е. Греминой нет

бытовых подробностей (быта как такового), герои психологически не индивидуализированы, порой не имеют имен, несколько обобщены. В архитектонике пьес используется прием «отражения», явного комбинирования ситуаций. То есть во многом эти пьесы условны. Однако в критике отмечается глубокий подтекст, реалистическая символика. «Если автор действительно чувствует жизнь, если он ощущает фактуру и слышит шелест эмоций, если он истинно проникает в недра тех тайн, которые волнуют человека, то он и через самые обыденные моменты, простые слова и ситуации обязательно передаст трепет, сложность и глубину им созданных миров», – пишет о Греминой Дж. Фридман [118] . А ведь именно таков «мистический закон писательского дела», главный художественный принцип драматургии А. П. Чехова, – то в его творчестве, что Станиславский определял как «из области вечного, к которому нельзя относиться без волнения».

118

Сов. драматургия. 1995. № 1–2. С. 4.

Хочется отметить и некоторые конкретные черты поэтики современной «новой драмы», сближающие ее с Чеховым и помогающие создавать в них знаменитое «чеховское настроение». Это музыкальность, ритмичность текста, В статье «Музыка текста» К. Рудницкий рассматривает влияние Чехова на современную драматургию именно в этом направлении (Совр. драматургия. 1983. № 1). Критик приводит интересные факты, связанные с работой МХТ над чеховскими спектаклями, со стремлением театра «поймать чеховский тон». «Чеховский тон удалось уловить… когда поставили „Три сестры“. Горький был потрясен: „Музыка, не игра“. Мейерхольд утверждал, что весь секрет успеха чеховских спектаклей МХТ – „исключительная музыкальность исполнителей, уловивших ритм чеховской поэзии“» [119] .

119

Рудницкий К. Музыка текста // Совр. драматургия. 1983. № 1. С. 256.

В современных пьесах авторы используют немало приемов создания определенной атмосферы, настроения. Например, музыкальные ремарки. Музыкальный фон в «Вишневом садике» А. Слаповского – сочетание трех контрастных, несочетаемых музыкальных тем, что адекватно дисгармоничности изображаемого мира: «1-я тема – ухарский, заводной, гипнотически действующий на душу и на ноги – рок 60-х годов; 2-я тема – лирическая, желательно легко узнаваемая, из тех, что люди постарше до сих пор помнят, а люди помоложе до сих пор слушают; 3-я – постоянная тема керамзита, скрежещущего под ногами. Скрежещущего. Скрежещущего. Вот именно так, как это слово». [120] В современных пьесах – лирических новеллах – можно встретить музыкальные поэтические монологи, своеобразные «стихотворения в прозе», что тоже напоминает о чеховских монологах в «Трех сестрах», «Чайке», «Вишневом саде», «Дяде Ване»… Ритмичность, интонационная напевность создаются повторами словосочетаний и целых синтаксических конструкций:

120

Слаповский Л. Вишневый садик // Сюжеты. 1993. № 1. С. 123.

Он. Мне снился дом, еще раз. Откуда я знаю это серое крыльцо и таинственные, темные в сумерках окошки, и рукомойник, длинным гвоздем прибитый к тополю?

…Мне снится дерево…

…Мне снится озеро…

Надо спать. Тогда можно увидеть дом и тайно знакомое озеро. И вдруг вспомнить название дерева – калина. (Е. Гремина. Колесо фортуны).

Розов. Он (дом – М.Г.) возник неожиданно, как мираж… Вечер был. Резной кирпич, красное с белым… готические стрельчатые окна второго этажа… Он стоял, сиял, жил. Господи, я глядел, пока не потухли окна!.. Я был пьян, да. На другой день я бросился его искать – и не нашел. Так же и с одной женщиной. Я увидел ее, а она исчезла (А. Слаповский. Вишневый садик).

Подобные монологи – мечты о миражах, призрачных снах и видениях необходимы сегодняшним обитателям дисгармоничного мира, истерзанным будничной суетой, жестокими реалиями. Заслуга молодых в том, что из их пьес постепенно уходит озлобленность и ожесточение, грубый язык, а приходит осознание вечных, непреходящих общечеловеческих ценностей. И в этом тоже помогает Чехов.

Итак, новое время по-новому открывает Чехова. Приходится иногда слышать и о Чехове-авангардисте, основоположнике русской драмы абсурда: вспоминается Чехов – мастер гротеска, фарса, мистики; изучаются связи обэриутов с творчеством Чехова и т. д. Все это лишь подтверждает, что прав был Станиславский, говоря о «неисчерпаемости» чеховской палитры. Что же касается чеховских драматургических открытий, то нынешние драматурги, даже те, что отрицают влияние Чехова на развитие современной драматургии, в большинстве своем находятся в поле притяжения великого классика.

Новые имена, эстетические искания в драматургии 90-х – тема, пока еще не изученная. Молодые драматурги с трудом пробиваются в театральную периодику (многие их пьесы еще не опубликованы) и на сцену. Очень немногие из них сумели издать сборники собственных пьес (М. Арбатова, О. Ернев, Н. Коляда). Отрадно появление коллективных альманахов типа «Сюжетов» или санктпетербургской «Ландскроны» [121] . Помогают молодым в публикации их пьес журналы «Современная драматургия» и «Драматург».

121

«Сюжеты» выходят с 1990 г. при помощи СТД РФ и содействии журнала «Московский наблюдатель»; «Издательство Буковского» в Санкт-Петербурге выпустило два альманаха: «Ландскрона: Петербургские авторы конца тысячелетия» (1996); «Ландскрона: Пьесы для небогатых театров» (1997).

Пьесы драматургов 80—90-х годов [122]

Арбатова М. Пьесы для чтения // Прометей. М., 1991.

Алексеев и тени // Совр. драматургия. 1993.

Дранг нах Вестен: Пьеса в трех сценических новеллах // Драматург. 1993. № 1.

По дороге к себе // Совр. драматургия. 1994. № 2.

Взятие Бастилии // Совр. драматургия. 1997. № 3.

Богаев О. Русская народная почта. Комната смеха для одинокого пенсионера // Экран и сцена. 1996. № 34–35. 19–26 сентября.

122

Многие популярные в сценическом воплощении пьесы не опубликованы и поэтому не нашли отражения в этом списке.

Гремина Е. Колесо фортуны // Театр. 1990. № 12.

Миниатюры // Совр. драматургия. 1993. № 2.

За зеркалом // Драматург. 1994. № 3.

Друг ты мой, повторяй за мной. Семейный альбом в четырех фотографиях // Совр. драматургия. 1995. № 1–2.

Сахалинская жена // Совр. драматургия. 1996. № 3.

Сон на конец свету // Совр. драматургия. 1997. № 2.

Драгунская К. Земля Октября // Совр. драматургия. 1994. № 3.

Вверхтормашками // Театр. 1994. № 2.

Мужчина, брат женщины // Совр. драматургия. 1995. № 1–2.

Яблочный вор // Драматург. 1995. № 5.

Последние новости мужского платья // Сюжеты. 1995. № 16.

Русскими буквами // Совр. драматургия. 1996. № 2.

Навсегда – навсегда // Драматург. 1996. № 7.

Ернев О. Ален Делон говорит по-французски. Одноактные пьесы. М., 1991.

Мы пришли // Совр. драматургия. 1989. № 2. Тезей // Совр. драматургия. 1995. № 1–2.

Третий глаз. Загадочный мужчина // Ландскрона, СПб., 1997.