Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные
Шрифт:
Любовалась Невой, все та же голубая красавица, раздольно-широкая.
Были в Петропавловской крепости, там я сфотографировала Монетный двор, вход в собор, затем мы присели на скамейке, любовались общим видом. Я вся отдалась воспоминаниям, рассказала Сергею и Ноне, как когда-то веселилась в этом Монетном дворе, где жили две мои подруги по институту сестры Глинские. Их отец заведовал Монетным двором, они часто устраивали вечеринки, на одной из которых я познакомилась с Тухачевским, который был товарищем Владимира Глинского, брата моих подруг. Помню и другого офицера – Толмачева, мы их называли на итальянский манер Тухачини и Толмачини. Как это все далеко и вместе с тем близко!
Конечно, ничего внешне не изменилось, все те же сфинксы, все тот же Исаакий, величественный снаружи, необыкновенно красивый внутри, но он, как и Казанский собор, превращен в музей, усердно посещаемый иностранцами. Зимний дворец, окрашенный в бледно-фисташковый цвет, очень красив. Я изумилась этой новой, для меня необычной окраске, на что
В Эрмитаж мы зайти не успели. Пообедали очень скудно и дорого в гостинице «Европейская», теперь «Садко», совершенно пустой и скучной, причем ни одного помеченного в прейскуранте блюда не оказалось.
Мы снова ринулись в путь, разъезжали всюду и осматривали город, снимались у Медного всадника, наконец, так устали, что с удовольствием вернулись домой. Хотя нас ждали билеты в Мариинский театр, но никто из нас не был в состоянии осуществить этот выход. На другой день поехали на Стрелку, и было так странно очутиться в тех местах, где когда-то так часто проводили фееричные белые ночи на островах! Проезжали мимо когда-то существовавшей «Виллы Родэ», затем решили отправиться на Васильевский остров, наше последнее совместное убежище в Петербурге в 1915 году. Легко нашли наш дом на углу 9-й линии и Среднего проспекта, хотели зайти в квартиру, но там оказалось какое-то официальное учреждение, и мы не решились на этот шаг, тем более что я незаконно очутилась в Петербурге.
Затем поехали к знакомым Сергея, родственнице Кирилла Владимировича, которые приняли нас очень радушно. С нами была приятельница Сергея, бывшая артистка, ужасно жалкая, худая, совсем скверно, даже неряшливо одетая. Она меня безостановочно расспрашивала про Париж, форменно интервьюировала, мне было это очень неприятно, особенно когда ее любопытство касалось эмиграции. «Правда ли, что вся эмиграция в большой нищете?», «Правда ли, что бывшие царские генералы работают шоферами такси?», «Что, некоторые князья сделались официантами?». Я заметила во время моего пребывания в Союзе, что у многих, несмотря на социалистический строй государства, существует какой-то особенный снобизм к работе, всюду градации, даже презрение к каким-то должностям, например подавальщикам в ресторане, таксистам. Казалось бы, наоборот, не должно быть такого отношения к низшим должностям, помню, как с детства нам внушали, что любой труд достоин уважения.
Уезжали мы из Петербурга в проливной дождь, но, к счастью, это не длилось долго, солнце прорвалось из-за туч, дождь прекратился, и мы покатились по тем же просторам. На полпути остановились перекусить, нашлась на дороге на опушке леса прелестная беседка, где мы и расположились. Вся местность вблизи Петербурга очень болотистая, всюду вдоль дороги вода, войти в лес невозможно. Но как отрадно было видеть эти березки, такие нарядные, стройные, эмблема всей нашей русской природы… Когда мы ехали в Петербург, зелени еще почти не было, на обратном же пути все деревья уже зазеленели, расцвели, и весна вошла в свои права. Подъезжая к Москве, мы увидели колоссальную перемену за эти три дня нашего отсутствия…
Нелли удивилась нашему появлению, она почему-то ждала нас только на следующий день. У нее были гости и, несмотря на усталость, пришлось делиться впечатлениями, она познакомила меня со своей приятельницей Валей, партийной, которая тут же пригласила нас ужинать. Несмотря на мое невольное внутреннее предубеждение, она мне показалась умненькой и симпатичной.
Моей бедной сестре хотелось продлить свое пребывание в Москве, но Сергей, который вскоре должен был уехать на гастроли, предпочел, чтобы она вернулась к себе. Он опасался ее столкновений с Нелли, они никогда не ладили, совершенно не понимая друг друга. Я задерживалась на несколько дней в Москве, так как ожидала приезда Анны Андреевны, моей большой приятельницы, переехавшей с мужем после войны из Парижа в Одессу. Мы с ней списались еще до моего отъезда; похоронив недавно мужа, она чувствовала себя очень одинокой и мечтала повидаться со мной. Мы столько вместе пережили в Париже, безработицу, голод во время войны… Время летело, мне надо было думать об отъезде, я заранее заказала и оплатила место в самолете, а Анна Андреевна все не ехала. Наконец, она прислала телеграмму, что приехать не сможет, а на меня обухом по голове свалилась новость из агентства Эр-Франс, что вылететь в Париж сейчас нельзя из-за возникших там крупных беспорядков, особенно в нашем квартале, где бушевали студенты. Газеты, до которых мы с Нелли не дотрагивались, были полны описаний студенческих буйств и рабочих забастовок, выкорчеванных деревьев, сожженных машин. Все это производило неприятное впечатление, а Нелли абсолютно не могла понять, как в такой стране, как Франция, где изобилие всего, могут происходить такие беспорядки. При всем этом невольно напрашивалась мысль о случившемся парадоксе: сорок семь лет назад из-за невероятного мятежа я была вынуждена покинуть Родину, теперь же, чудом попав в нее снова, не могла выехать обратно в приютившую нас страну тоже из-за мятежа.
Настал день отъезда сестры, и мы с Сергеем проводили ее на вокзал. Она горько плакала, и я отметила, что у многих в Союзе гораздо более бурные переживания, чем у нас. Я совершенно отвыкла плакать, но на сердце было тяжело и совершенно неуютно. Меня поразил и огорчил поступок Нелли, она ушла до отъезда сестры, сказав, что ей необходимо похлопотать о каникулах ее девочки. Она ушла, не попрощавшись с Гелей, и к отъезду не вернулась. Сергей был возмущен и взволнован этим, хотя, конечно, Нелли объяснила свое отсутствие в проводах случайной задержкой. Инцидент был исчерпан, но сестра пережила совершенно незаслуженную обиду…
Довольно часто встречались мы с Зуевой. Она как-то нашла у меня скверный вид, кроме того, я несносно хрипела. Она предложила привести знакомого врача-женщину, которая работает при их театре, следя за их голосами. Они обе явились на другой день, врач оказалась очень красивой армянкой, ее звали Жюльетой Артуровной, и на мой вопрос, не французского ли она происхождения, засмеялась и сказала: «Я чистокровная армянка, но мы все очень любим Шекспира, восхищаемся им, и многие у нас носят имена из его произведений. Сама фамилия Шекспир очень распространена среди армян». Она очень внимательно меня осмотрела, подтвердила остатки застарелой ангины, посоветовала полоскание. К счастью, у нас нашлись хорошие французские духи, чтобы ей преподнести, мы просили ее прийти вместе с Анастасией Платоновной к нам ужинать на другой день. Разговор вертелся вокруг нашей поездки в Ленинград, и я рассказала, как посетила свой старый институт, в котором пробыла семь лет, но тут я заметила очень удивленный взгляд докторши, в нем отразилась даже какая-то тревога. Расстались мы с взаимными обещаниями встретиться завтра. Но на следующее утро она позвонила очень рано и каким-то нерешительным голосом спросила: «Вы думаете, что я действительно могу к вам приехать?» Я крайне удивилась этому вопросу, но тотчас же подтвердила свое приглашение. Мы с Нелли отправились с валютой в магазин «Березка», купили необходимое для вечера и начали готовить. Сергея не было, он выступал где-то за городом, Анастасия Платоновна приехала поздно, как мы и предвидели, после выступления, и она очень удивилась, что докторши нет. Нам показалось, что она была как-то смущена и за ужином много говорила о советских достижениях, о том, что Советы «не сморгнули», два раза одержали победу, сначала выиграли «белую» войну, а затем победили Гитлера. Когда она ушла, Нелли сказала: «Вот видите, это типичные наши штучки: сначала испугалась докторша, узнав, что вы бывшая институтка, затем испугался муж, которому она рассказала об этом и который запретил ей к нам приходить. И наконец, испугалась Анастасия Платоновна и поэтому так громко проявила свой советский патриотизм!»
Неоднократно просила я Сергея дать мне возможность повидать его на сцене, но он почему-то все время увиливал, казалось, что ему это было неприятно по непонятной для меня причине. Но сама судьба пошла мне навстречу. Однажды, когда его не было дома, какой-то мужской голос вызвал его к телефону и сразу же задал мне вопрос: «Вы сестра Сергея? Вы из Парижа?» На мой утвердительный ответ незнакомый голос сообщил мне, что говорит со мной его администратор, что он не понимает, почему Сергей так таинственно прячет свою сестру-парижанку, затем, захлебываясь, начал выкладывать большие похвалы Сергею как артисту: «Мы все его любим, дорожим его игрой, успех, который он имеет, вполне заслуженный!» Я ему сказала, что не могу судить о нем как об артисте, так как никогда не видела его на сцене. Он сразу предложил мне ехать с ними за город, на другой день они выступали в большой санатории. Когда Сергей вернулся, я ему торжественно объявила, что еду с ним за город! Он нисколько не возражал, видно, был уже предупрежден администратором. Вся труппа, а в ней было много молодых, встретила меня очень радушно. Мы ехали больше часа, спектакль был очень интересный. Сергей выступал, много говорил смешного, остроумного, но как-то особенно красиво и с достоинством себя держал. После спектакля мы возвращались все домой, были уже лучше знакомы, вся труппа со мной разговаривала, все старались быть чем-то приятными. Я почувствовала ту душевную теплоту, которую, увы, у нас нигде больше не встретишь, да и свои, русские, очень изменились, озлобились, очерствели и стали другими людьми…
Настал день отъезда Сергея на гастроли, мы отправились провожать его в аэропорт, там уже собралась вся труппа. Во время прощания администратор меня обнял, поцеловал, как он сказал, по-русски и пожелал всего наилучшего. Мне жаль было расставаться с братом, когда-то еще увидимся?
После его отъезда я застряла в Москве более чем на две недели. Погода стояла просто жаркая, и мы часто ездили за город. Попали в ресторан «Волга» в Химкинском порту, хотели сесть на террасе, но директриса нам заявила, что в зале мест нет и надо подождать. Мы послушно сели, но через некоторое время Нелли увидела, что терраса пустая, и снова ее спросила о местах. «Да, конечно, на террасе есть места, – ответила она, – но при такой жаре опасно, пожилого человека удар может хватить!» Это предостережение относилось ко мне, мы засмеялись и уверили ее, что не боимся, да и действительно особенной жары не было, а от воды веяло прохладой. Пообедали мы там прекрасно, но я заметила, что возраста своего в Советском Союзе никак не забыть, вам его напоминают постоянно, хотя делается это очень добродушно и с прекрасными намерениями. Но не всегда это приятно.