Русская весна
Шрифт:
С этого все началось.
Донна Дарлингтон: Не боитесь ли вы, что своим так называемым жестом отчаяния вы поможете переизбранию Дуэйна Майкельсона за счет потери голосов Кармело?
Натан Вольфовиц: Вы в самом деле полагаете, что я наберу так много голосов?
Донна Дарлингтон: А вы так не думаете?
Натан Вольфовиц: Я не знаю, и мне это безразлично.
Донна Дарлингтон: Тогда зачем эти выборы? Хотите увидеть себя по телевизору?
Натан Вольфовиц: Угадали, Донна. Мы на экране, не так ли?
Донна Дарлингтон: Бессмысленная самореклама!
Натан Вольфовиц: Совсем не бессмысленная. Бессмысленно то, что говорят мои пустоголовые противники.
Донна
Натан Вольфовиц: Кто-нибудь предложил лучшую идею? Во всяком случае, не эти чурбаны, мои соперники.
Донна Дарлингтон: Но европейцы нас ненавидят! Мы должны им миллиарды долларов!
Натан Вольфовиц: Значит, надо заплатить.
Донна Дарлингтон: Чем?
Натан Вольфовиц: Вы полагаете, у меня есть ответы на все вопросы?
Донна Дарлингтон: Самое безответственное заявление, которое мне когда-либо приходилось слышать!
Натан Вольфовиц: Ну и что? Меня же все равно не выберут, разве не так?
Донна Дарлингтон: Это дурацкая уловка, чтобы высказать ваш левый вздор и симпатии к Европе по телевидению!
Натан Вольфовиц: Уловка удалась, а?
Штаб-квартирой избирательной кампании Вольфовица стала Малая Москва. По пятницам и субботам устраивались вечера для сбора пожертвований. В гостиной поставили несколько телефонов, которые непрерывно звонили. До конца выборов отменили даже игру в покер; общие обеды тоже не готовили, каждый перехватывал что попало на скорую руку. Круглые сутки были шум и кутерьма, вся жизнь в доме превратилась в кромешный ад.
Но Бобби ничего не имел против. Первым, кому он позвонил, когда им поставили столько телефонов, была, конечно, Сара Коннер. Она проявила дьявольскую энергию, собирая пожертвования и подписи, забивая на митингах других ораторов, не давая им вставить ни слова; она даже убедила голосовать за Вольфовица нескольких бродяг. Так что Бобби каждый вечер мог кормить ее, слушать ее разговоры по телефону и вообще наслаждаться ее обществом. Ему еще не приходилось встречать таких женщин – в вопросах политики она была настоящей «красной из Беркли», но вот что касалось давно решенной для Бобби проблемы свободной любви – тут она была явно старомодна. Прямо как люди, жившие во времена СПИДа, до второй сексуальной революции. И когда Бобби любезно предложил ей свою постель, чтобы не тащиться на ночь глядя домой, она смерила его испепеляющим взглядом.
Но общество его милостиво терпела, и на пятый день, когда он, прощаясь, поцеловал ее в щеку, ответила улыбкой. Но на следующий вечер, когда он попытался целоваться всерьез, опять отстранилась. Бобби этого не понимал. Сара была дружелюбна, охотно с ним говорила, даже, бывало, искала его, чтобы вместе перекусить и поболтать, и вместе с тем изображала Снежную королеву. Зачем такие загадки и почему нельзя просто переспать – это не укладывалось у Бобби в голове.
Постепенно Сара заняла все его мысли. Бобби потерял интерес к другим девушкам и с головой погрузился в избирательную кампанию Вольфовица. Во всяком случае, демонстрировал это в присутствии Сары. Он дежурил на телефонах, стараясь быть к ней поближе, запечатывал конверты, считал квитанции, писал письма и вообще всячески выказывал свою приверженность Отчаянному Поступку.
...Победить Вольфовиц не мог. На предварительных выборах он набрал процентов десять голосов, и особых надежд на лучшее не было. Но сама кампания, ее суета, напряжение и кипящая атмосфера, даже демонстрации шовинистов у дома, угрозы взрывов, оскорбления по телефону, фальшивые сообщения в прессе – все это действовало, поддерживало ощущение безнадежного, но благородного приключения.
Однажды утром, когда Бобби оказался за чашкой кофе вдвоем с Вольфовицем, он поделился с ним своими личными проблемами.
– Объясни мне – чего я не знаю, Нат. Скажи, зачем она так?
Вольфовиц улыбнулся, пожал плечами.
– Этого ты не узнаешь, пока не увидишь все ее карты, прости за сравнение.
– А когда я их увижу?
– В конце игры, естественно. Если только не сдашься первый – тогда ничего не узнаешь никогда. Жизнь как карты, малыш: чтобы узнать, надо заплатить. Этого, похоже, она и добивается.
– Господи, Нат, что я должен сделать?
– Это зависит от того, что за карты у тебя на руках... Разыгрывай партию или выходи из игры.
– И это все, что может посоветовать американский Горбачев?
– Ну, еще, – задумчиво сказал Вольфовиц, – еще ты можешь попробовать пойти с последнего козыря. Подумай и об этом, малыш!
Через несколько дней, когда они с Сарой доедали на кухне пиццу, его вдруг осенило. Ведь все совершенно ясно! Какой самый отчаянный ход в его ситуации? Открыть свои карты – взять да и сказать ей все, что он чувствует! Если он не хочет выходить из игры, иного выхода у него просто нет.
– Э... Давай выйдем на веранду, Сара, – предложил он. – Я бы хотел кое о чем поговорить наедине.
– По поводу кампании?
– Э... да, в некотором роде.
Они вышли на скрипучее крыльцо, именуемое верандой. На другой стороне улицы гринго выставили пикеты, взад и вперед маршировали люди с лозунгами:
«ЕВРОПУ В ЖОПУ», «ДОЛОЙ КОММУНИСТОВ» и «ВОЛЬФОВИЦ – ПРЕДАТЕЛЬ».
Двое усталых полицейских стояли у натянутой веревки – «ограничительной линии». Обстановка оказалась не очень романтичной, но отступать было уже поздно.
– Что случилось, Бобби? – спросила Сара, дожевывая пиццу.
Бобби глубоко вдохнул и почувствовал, как в животе у него холодеет. А, черт с ним!
– Я очень хочу спать с тобой, Сара, – брякнул он. – Ты, наверное, это заметила.
Она даже не посмотрела на него. Откусила еще кусочек пиццы, съела.
– Заметила.
– Ну и...
– Что «ну и»? – Она теперь глядела ему в глаза, но лицо ее оставалось непроницаемым. – Это очень серьезно для меня, Бобби! И надо, чтобы ты честно ответил самому себе – почему тебе этого хочется.
Бобби вздохнул.
– Я даже не знаю, как это правильно объяснить... Просто с тобой я, кажется, становлюсь другим. По-другому поступаю, по-другому думаю...
Сара улыбнулась и спокойно спросила:
– Тебе это нравится?
– Конечно, нравится, – откликнулся Бобби. – Но я не могу сказать, что я в восторге от того, что происходит сейчас!
Сара рассмеялась и вдруг стала снова серьезной.
– Ты любишь меня?
Бобби застыл, утратив дар речи. Никто никогда не задавал ему таких вопросов.
– А ты любишь меня? – только и смог он сказать.
– Я первая спросила.
Бобби пожал плечами. Вздохнул, уставился на свои башмаки. Она наклонилась к нему и прижалась губами к его губам. Пикетчики на другой стороне улицы заржали. Теперь это уже не имело для Бобби никакого значения.
В далеком Беркли, давно известном левыми клоунадами, кандидат в конгрессмены Натан Вольфовиц потешает публику. Помощник преподавателя истории в университете и известный крутой картежник ратует за вступление Америки в Объединенную Европу. Он открыто заявляет, что основной источник финансирования его кампании – выигрыши в покер.
– А почему бы нет? – говорит новоявленный «американский Горбачев». – По крайней мере, у меня нет под столом крапленой колоды, чего нельзя сказать о демократах и республиканцах, судя по тому, как они поступают с американским народом!