Русская война: Утерянные и Потаённые
Шрифт:
Поднялись ли они над этим уровнем? Где и как развивалась их судьба, а также судьбы других адмиралов и офицеров 1-й, 2-й и 3-й эскадр:
– как усердных судоводителей на бесконечных переходах с Балтики на Дальний Восток и обратно, ставших основой аттестации боевого ценза (Фитингоф, Фалькерзам, Старк, Витгефт, Миклухо-Маклай, Небогатов);
– как изобретателей и географов, гидрологов и гуманных начальников (С. Макаров – созвездие всего перечисленного и еще писатель);
– как художники (Игнациус);
– как писатели (В. Семенов);
– как дельные хозяйственники (Бирюлев, Руднев);
– как администраторы (З. Рожественский, аттестуемый сверх того как превосходный артиллерист – Цусима не подтверждает).
О, русский флот был переполнен замечательно талантливыми офицерами – но бился ли в них, поддерживался собственными ли усилиями воли или благоусмотрением начальников, одобрением общества особый талант – к войне?
В обширнейшем перечне деяний С. О. Макарова вы найдете едва ли не все: и открытие придонного течения на Боспоре, и создание первого ледокола арктического класса, и – замечательное достижение технической мысли – бронебойный снаряд с «наконечником Макарова»; но взошел ли он в своих воззрениях на уровень не специалиста: по торпедам, снарядам, минным катерам – флотоводца, т. е. возвысился ли над техническим и «корабельно-ограниченным рангом» до командующего, который из механической смеси кораблей делает целое – эскадру? – Нет.
С 1880 года, с удалением Г. Бутакова от практической деятельности [26] русский флот превращается в складочное место кораблей, которые не без успеха могут соревноваться и побеждать в «рыцарских единоборствах», слабы в составе соединений и почти бесплодны как эскадры взаимодействующих согласованно судов по полной неготовности к такой деятельности: не учились экипажи, не воспитывались командиры, не проводилась техническая политика типов и классов судов, не закладывалось в их характеристики. Одинокий корсар – романтик крейсерской во-йны, пенящий океаны и изредка постреливающий жирных «купцов» – вот ее воплощение. Паралич воли охвативший верхи после Крымской войны и усугубленной событиями 1877–1878 гг., распространяясь на военно-морские круги принял форму подмены Морской Войны ее имитациями, боя – судоходством, даже судобегством, действий эскадр и флотов – океанским партизанством, т. е. признанием невозможности соревновать на равных и косвенным капитулянтством.
26
Мерзейшая история, – на совести «великого либерала» К. Н. Романова.
Можно приводить массу доводов, обоснований, объяснений, можно ссылаться на время, эпоху, разложение формаций – я отвергаю это все! Никто никогда не пытался плохо интегрирующего математика оправдать «застойным периодом Людовика 16», по этой логике адмирал Сюффрен и капитан Лаперуз должны были украсить историю французского флота отнюдь не в эти десятилетия, ставшие выразительно яркими в многовековой его поступи. Гнилые корабли донесли русских моряков под «сухопутным» Алексеем Орловым до Чесмы и Первого Наварина; французские моряки после сдачи адмирала-пораженца Вильнёва сорвали флаг капитуляции и вырвали 12 кораблей из клещей Нельсона и Колингвуда при Трафальгаре; капитан 2 ранга Ферзен, вопреки сдаче адмирала Небогатова, поведет крейсер «Изумруд» на прорыв и вырвется из окружения японских эскадр – это ли не свидетельство противного?
В канун 20-го века флагманы русского флота: адмирал Копытов, автор специального типа крейсерских судов в мировом судостроении, зачастую приписываемых адмиралу Попову, который только технически реализовал идею в железе; адмирал Пилкин; адмирал Рожественский; адмирал Макаров; младший флагман Черноморского флота великий князь Александр Михайлович, отвечая на запрос управляющего Морским ведомством адмирала Авелана – полностью разошлись в оценке военно-морской ситуации, и в типах потребных в связи с ней кораблей. Удивительно в их ответах было то, что флагманы оказались практически беспомощны в военно-морской политике (в оценке – «где война») и 3-е из них даже забыли о Черноморском театре (помнил А. М.); еще больший разнобой обнаружился в оценке необходимых типов судов – тут маститые адмиралы вообще перестали быть флотоводцами и стали в позу влюбленных в свой тип корабля гардемаринов, так что для закрытого бассейна Черного моря адмирал Копытов требовал пару быстроходных океанских крейсер-броненосцев; Макаров увлеченно отстаивал любимый им тип «универсального легкобронного корабля» с 6–8 дюймовой артиллерией, которым заменяются все другие типы; Рожественский и Пилкин склонялись к тяжелым артиллерийским судам – но скученным на Балтике, где не было условий даже для порядочных учебных стрельб, а военно-морские тревоги 80-х годов показали большую минную опасность на театре – только руками разведешь от изумления. Кстати ни один из них не поднял вопроса о создании постоянно базирующегося флота на Дальнем Востоке, и о зародыше такой организации на Севере – Тихий океан рассматривался не как национально-значимый район для державы – как средство угрожать английским коммуникациям. Северными морями пренебрегали даже и в этом смысле, хотя именно отсюда русские крейсера дамокловым мечом могли нависнуть над Атлантикой… Пренебрегали в условиях, когда здесь единственно Россия касалась того, что имело смысл – океанских путей.
Вот на руках у меня пухлый том «Рассуждения по вопросам морской тактики» С. О. Макарова издания 1904 года, уже по-смертно-мемориальное, и вышедшее через три десятка лет после «Оснований морской тактики паровых броненосных судов» Г. Бутакова.
Прочиталось хорошо – но что вспоминается по минованию четырех лет? Флагман Балтийского флота и Главный Инспектор морской артиллерии не может решить вопрос, какого курса должны придерживаться корабли в бою, параллельного или встречного, хотя и признает опасность и эффективность продольных выстрелов и рекомендует к тому цельно-кованые снаряды… без взрывчатки; и это после состоявшегося и широко описанного японо-китайского морского сражения у Ялу, показавшего полную абсурдность подобных боеприпасов. Замечательный специалист по устройству пушек и снарядов, как-то совершенно не берет в толк, что они абсолютно взаимосвязаны, и уже при дистанции свыше 3, 6 км (20 кабельтовых) переход к навесной стрельбе резко увеличивает продольное рассеивание снарядов относительно поперечного, т. е. делает курсовое движение на огонь неприятеля тактически опасным, вынуждая поворачивать скулой или переходить на параллельный курс. В какой-то момент начинаешь понимать, что автор вообще пренебрегает навесной стрельбой, при которой снаряды поражают корабль сверху, под углом, приблизительно в два раза более крутым нежели тот, с которым они вылетели из ствола, с одной стороны встречая на своем пути к погребам и машинам только слабозащищенные палубы, с другой компенсируя потерю скорости на восходящей траектории ускорением на нисходящей, столь важное для его бронебойных снарядов, безусловно, эффективнейшего средства морской войны начала века, но очень зависимого именно от подлетной скорости у цели и, следовательно, требующих особого внимания к мерам ее обеспечения.
Между тем, рассматривая эту задачу не как инженер, как тактик-флотоводец, адмирал Бутаков установил теоретическую перспективность навесной стрельбы, принципиально неотразимой защитными средствами корабля из-за огромной, в отличие от борта, потребной площади бронирования палуб и выявил любопытные закономерности такой стрельбы, противоречащие традиционной практике морской артиллерии:
– при такой стрельбе относительно малые скорости снаряда, идущего по крутой траектории вверх резко уменьшают рассеивание, и скорость снаряда при подлете относительно меньше отличается от выходной благодаря разгонному участку и сопоставима подлетной скорости настильной стрельбы из длинноствольных орудий мощными метательными зарядами;
– медленные снаряды большего калибра и веса становятся эффективнее быстрых меньшего калибра.
Этот вывод тактика был закреплен технически – на броненосце «Петр Великий» была установлена двухорудийная 9-дюймовая мортирная батарея, 133-килограммовые снаряды которой пробивали палубную броню любого броненосца той поры.
В своем решении Г. Бутаков опирался как на углубленные размышления о будущем морском бое, так и на громадный опыт командира пароходо-фрегата «Владимир», многократно вступавшего в бой с морским и наземным неприятелем, опыт старшего офицера Большой Регулярной Морской войны, как и адмирал Попов, столь успешно на него опиравшийся в своей кораблестроительной практике, в отчуждении от тарано-мании и в признании артиллерии главным средством морского боя; что мог этому сопоставить С. О. Макаров – опыт командира корабляматки минных катеров, средства войны экстравагантного и на безрыбье.
«Основания» написаны для начальников эскадр, это руководство по их сколачиванию, налаживанию взаимодействия, тактике, это руководство по подготовке боя и бою, имеющее далеко продвинутое значение, даже при тех ограничениях и своеобразии разрабатываемой ситуации, которая сложилась вследствие временного преобладания защитных свойств брони над снарядом; в ней присутствуют удивительные жемчужины, например, открытие боевой локсодромии – линии наиболее выгодного движения эскадры, обеспечивающей огонь наибольшим числом орудий при наиболее остром угле встречи собственной броней снарядов неприятеля; неудивительно, что «Основания» были приняты в образующемся броненосном аргентинском флоте в качестве основного руководства при обучении старших офицеров и флагманов эскадр, и во время визита аргентинского отряда кораблей в Кронштадт на банкете в Морском собрании аргентинский флагман провозгласил тост за «Великого адмирала Бутакова – учителя аргентинского флота!». Удивительно, что в русском флоте о них просто забыли, и когда в 80-е годы началось восстановление Большого Флота русские офицеры приводили в оторопь своих английских и французских коллег, выпытывая у них тайну локсодромии, те полагали в этом какой-то подвох, в западных флотах ее часто называли «линией Бутакова».