Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава
Шрифт:
Литературным вымыслом, по всей видимости, является и версия Повести временных лет о происках «переяславцев». Трудно представить, что жители разоренного Преслава, лишенные ромеями национального правительства, по собственной инициативе вошли в сношения с печенегами; еще труднее поверить в то, что у болгар нашлось чем оплатить их услуги (Цимисхий, в отличие от Святослава, не пощадил казны болгарских царей). Византийские писатели молчат об участии болгар в этом деле.
Отсюда явствует, что в своем первозданном виде дружинное предание рассказывало об уходе Святослава из Болгарии «в лодьях» и полном истреблении печенегами малочисленного русского войска во главе с князем в районе днепровских порогов летом—осенью того же 971 г. Этот сюжетный костяк предания сохранился почти неповрежденным в летописном источнике В.Н. Татищева: «...он [Святослав] бо вся воя отпусти полем ко Киеву [381] , а сам не со многими иде в лодиах, и на Днепре близ проторча [порогов] оступиша печенези со всеми, бывшими при нем, избиша» [382] . Историческая часть предания, собственно, и исчерпывается этими сведениями (известие о хане Куре, сделавшем чашу из черепа Святослава, скорее
381
Опять неизбежная дань «всаднической» традиции в изображении Святослава и его «воев».
382
Татищев В.Н. Собрание сочинений: В 8 т. Т. I. С. 111.
383
Вообще «обычай делать чашу из черепа противника, — отмечает Р.С. Липец, — был широко распространен и в исторической действительности, и в эпосе... Стремление подчеркнуть свою победу, воспользоваться посмертно свойствами врага и почитание его храбрости слились воедино в воинских обычаях и военной магии... При этом, так как ценилась голова именно храбрых воинов, т. е. обладающих наиболее нужным в воинской среде качеством, нередко и пить из такой чаши давали только „хорошим воинам"» (Липец Р.С Отражение этнокультурных связей Киевской Руси в сказаниях о Святославе Игоревиче (X в.) // Этническая история и фольклор. М., 1977. С. 250— 252). Но сообщения Ермолинской летописи (вторая половина XV в.) и летописных сводов 1497 и 1516 гг. о назидательной надписи, будто бы начертанной Курей на пресловутой чаше («во лбе его зделаша чашю и златом оковаша и пьяху из него, написавше округ его: «чюжих ища, своя погуби»), свидетельствуют о легендарности всей истории (ср. с посланием киевлян Святославу из летописной статьи под 968 г.: «ты, княже, чюжея земли ищеши, и блюдеши, а своея ся охабив...»). Для датировки возникновения сказания о чаше небезынтересно, что еще один половецкий хан Куря упоминается в летописи под 1096 г.
Убедившись в том, что древнерусские известия о гибели Святослава не дают достоверного объяснения обстоятельств, которые привели к столкновению русского войска с печенегами, мы должны обратиться к сообщению Скилицы — единственному источнику, где этот вопрос освещен с позиций истории, а не литературы.
Еще во время мирных переговоров в Доростоле, пишет Скилица, «по просьбе Сфендослава император отправил посольство к пацинакам, предлагая им стать его друзьями и союзниками, не переходить через Истр и не опустошать Болгарию, а также беспрепятственно пропустить росов пройти через их землю и возвратиться домой. Назначен был исполнить это посольство Феофил, архиерей Евхаитский. Пацинаки приняли посольство и заключили договор на предложенных условиях, отказавшись только пропустить росов. Когда росы отплыли, император укрепил крепости и города на берегах реки и возвратился в ромейскую державу».
«Когда Сфендослав возвращался домой и проходил через землю пацинаков, то они заранее подготовили засаду и ожидали его. Подвергшись нападению, он и все его войско было совершенно истреблено. Пацинаки были раздражены тем, что он заключил с ромеями договор».
Упоминание имени главы византийского посольства Феофила, которое фигурирует и в договоре 971 г. [384] , сообщает вес показанию византийского историка, являясь надежным ручательством его достоверности в целом. Однако в некоторых своих деталях оно все же нуждается в уточнении. В 970 г. печенеги были союзниками русов. Поэтому обращение Святослава к Цимисхию с просьбой посодействовать в том, чтобы печенеги не напали на русское войско, свидетельствует, что уже после сражения под Аркадиополем Византия перекупила у русов верность печенежских ханов, и в 971 г. они держали сторону ромеев. Константин Багрянородный подчеркивал, что мир с печенегами следует возобновлять ежегодно: «Я полагаю всегда весьма полезным для василевса ромеев желать мира с народом пачинакитов, заключать с ними дружественные соглашения и договоры, посылать отсюда к ним каждый год апокрисиария [посла] с подобающими и подходящими дарами». Следовательно, в 971 г. посольство Феофила имело целью продлить прошлогоднее соглашение Иоанна с печенегами.
384
«Равно другаго свещания, бывшаго при Святославе, великом князе русском, и при Свинтелде, писано при Феофиле синкеле...» Синкелл — «пресвитер или монах, живущий при патриархе, как сотрудник ему в управлении и как свидетель его непорочной жизни. Синкеллы имели в древности большое значение, получали титул — протосинкелла и в этом звании были кандидатами на патриаршество» (Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. II. С. 2068).
Вызывает удивление, что Скилица обходит молчанием чрезвычайно важное обстоятельство, а именно был ли Святослав извещен императором о враждебных намерениях печенегов. Катастрофа у днепровских порогов говорит за то, что нападение степняков было для русов полной неожиданностью. Тогда следует предположить одно из двух: либо Цимисхий, формально выполнив просьбу Святослава, не поставил его в известность о провале своего ходатайства, либо «русский вопрос» на переговорах с печенегами решался совсем в ином плане и Феофил имел тайное поручение склонить печенежских вождей к нападению на русов. Первое маловероятно, поскольку посольство Феофила едва ли обошлось без участия представителя Святослава. Зато второе вполне согласуется с теорией и практикой византийской дипломатии. Цимисхий в этом случае предстает всего лишь усердным читателем Константина Багрянородного, наставлявшего будущих василевсов: «[Знай], что и у царственного сего града ромеев, если росы не находятся в мире с пачинакитами, они появиться не могут, ни ради войны, ни ради торговли, ибо, когда росы с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, нападают тогда на них люди этого народа пачинакитов и легко — не могут же росы двум трудам противостоять — побеждают и устраивают резню».
Святослав, который «за малым не дошел Царяграда», и после заключения договора 971 г. оставался слишком опасен для Византии, чтобы не воспользоваться этим советом. Однако он был вместе с тем официальным союзником империи, и афишировать дипломатические старания по его устранению было все-таки неприлично. Поэтому Скилица все случившееся списал на «раздражение» печенегов. Агрессивность степняков, видимо, подогревалась еще и тем обстоятельством, что Святослав, по словам Повести временных лет, возвращался на Русь «взем именье много у грек» и «с малом дружины».
Итак, при сопоставлении древнерусских и византийских известий о гибели Святослава, вырисовывается следующая картина. Получив от Цимисхия (а может быть, и от самих печенегов) заверения в дружеском расположении, Святослав в конце июля — начале августа 971 г. оставил Доростол и повел свое поредевшее войско (меньше 10 000 человек) «на родину и на Киммерийский Боспор». На каком-то участке морского пути между дунайскими гирлами и устьем Днепра князь отпустил восвояси флотилию таврических русов, взявшую курс к берегам Крыма, «а сам не со многими иде в лодиах» к днепровским порогам. Обнаружив здесь печенежскую орду, Святослав был вынужден прокладывать себе дорогу оружием. Поставленные в невыгодные условия, русы не смогли отразить натиск степняков. Кровопролитное сражение закончилось истреблением почти всей дружины Святослава и гибелью самого князя. Свенгельду с немногими уцелевшими дружинниками удалось пробиться сквозь печенежский заслон и уйти в Киев.
В ранней смерти Святослава древнерусские книжники усмотрели посланную свыше кару закоренелому язычнику. Святослав «приат казнь от Бога» за то, что не внял увещаниям Ольги принять крещение, ибо «аще кто отца или матере не послушаеть, то смерть приимет». Короткая жизнь Святослава и в самом деле как будто просится под некий общий знаменатель, именуемый исторической судьбой. Последний крупный деятель языческой Руси, воплотивший в себе ее воинственную ярость, он в своих победах и поражениях, в своей любви и ненависти был человеком прошлого, и история словно смахнула его со своего пути.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
РУССКАЯ ЗЕМЛЯ В Х в.
Глава 1
ЗЕМЛЯ И ЛЮДИ
Понятие «Русская земля»
Обретение Киевом в конце 30-х — начале 40-х гг. X в. политической самостоятельности немедленно отразилось на содержании термина Русская земля. Теперь наряду с узким значением племенной области среднеднепровской руси она получила более широкое значение государственной территории. В последнем значении термин Русская земля охватывал всю Игореву державу, то есть значительную область Восточной Европы, населенную славяно-финно-балтскими племенами и подвластную киевским русам.
В середине X в. это широкое толкование использовалось главным образом на уровне межгосударственных отношений, обозначая суверенную территорию, на которую распространялась власть великого киевского князя. Для византийских дипломатов Русская земля в этом смысле была «Росией», «страной Росией», «Росийской землей» или, по терминологии Константина Багрянородного, «внешней Росией», в отличие от «внутренней Росии», таврической Руси [385] . Схожее значение имеет Русь в сообщении Ибрагима ибн Якуба (около 966 г.): «С Мешко [страной князя Мешко — Польшей] соседствует на востоке Русь», в латиноязычном документе Dagome iudex (около 991 г.): «Область Пруссов, как говорят, простирается вплоть до места, которое называется Руссией, а область Руссов простирается вплоть до Кракова», в известии Кведлинбургских анналов о смерти святого Бруно в 1009 г. от рук язычников «на пограничье Руссии и Литвы» и во многих других источниках того времени.
385
Подобно тому как приазовская Черная Булгария называется в арабских источниках Внутренней Булгарией, в отличие от «Внешней» — Волжской Булгарии.
Но внутри страны под Русской землей все еще понимали собственно Среднее Поднепровье с неширокой полосой по правому берегу Днепра на юг от Киева, протянувшейся почти до самого черноморского побережья [386] . Эти древнейшие географические границы Русской земли в ее узком значении засвидетельствованы несколькими летописными статьями. В 1170 г. две половецких орды вторглись в пределы Киевского и Переяславского княжеств. Орду, которая шла к Киеву вдоль правого берега Днепра, по Русской земле, летописец называет русскими половцами, тогда как другая орда, двигавшаяся к Переяславлю по днепровскому левобережью, именуется у него половцами переяславскими. В 1193 г. в поход против половцев отправился сын киевского князя Рюрика Ростислав. Он перешел южную границу Киевского княжества — реку Рось — и углубился далеко в степь по правобережью Днепра. Все пройденное им степное пространство в летописи названо Русской землей. В то же время ступить из Киевской земли чуть дальше на север, на территорию Припятского бассейна, уже означало выйти из пределов Руси. В том же 1193 г. один князь, встревоженный тем, что киевский князь Рюрик Ростиславич чересчур долго задержался в городе Овруче (на реке Уже, притоке Припяти), укорил его: «Зачем ты покинул свою землю? Ступай в Русь и стереги ее» [387] . «Иде в Русь», — говорит Новгородская I летопись о новгородском архиепископе, когда тому случалось поехать в Киев. В таком узком смысле Русская земля соответствовала племенной территории «полянской руси», которая со второй трети IX в. совершала по Днепру военные походы и торговые поездки на Черное море.
386
Правый берег Днепра стал «русским», видимо, из-за того, что он выше левого и, следовательно, именно его, ради удобства и безопасности, русы выбирали для передвижений и стоянок.
387
Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. VI. С. 97.