Русская жена эмира
Шрифт:
– Передайте Его величеству, что сейчас явлюсь.
Николаев развязал узел на столе: там был дорогой синий халат, белоснежная чалма и
сапоги с изогнутым носом. Тут же советник скинул мундир и облачился в восточный
наряд, затем с лампой в руке зашел в спальню и глянул в зеркало в рост человека с
38
резными узорами. Вид был нелепым: светлое лицо, рыжие брови все равно выдавали в
нем человека христианской веры.
И когда в этом наряде полковник
советника: «Кто это такой явился, без…», - и вдруг эмир рассмеялся, показывая белые
зубы:
– Из тебя мусульманин не получится, слишком уж белым родился.
– Но ведь бывают же рыжие таджики, - возразил Николаев.
В разговор вступил начальник охраны Таксынбай, который сидел на стуле у стены:
– Может, господину советнику брови покрасить хной, тогда они станут темными?
– Это хорошая мысль, - поддержал эмир, - но тогда надо будет и лицо вымазать сажей,
чтобы стал черным.
И Алим-хан расхохотался и откинулся на спинку кресла, тем самым выставив из-под
халата свой круглый живот. Шутка Алим-хана рассмешила всех.
Быстро успокоившись, эмир принял серьезное лицо и обратился к Николаеву, который
уже сидел в кресле:
– Что это я так развеселился – не к добру. Итак, поговорим о нашем караване. Виктор,
думаю, нет надобности знакомить тебя с Таксынбаем - его отряд будет охранять твой
обоз. Хоть мои гвардейцы - верные люди, и все же не должны знать о грузе. Кроме
солдат, караван будут сопровождать погонщики лошадей. Это из верных людей Даврона,
но и им не нужно знать о золоте. Хоть дервиши презирают деньги, кто знает, что
случиться с их разумом, когда увидят столько драгоценностей.
– Ваше высочество, Но солдаты и погонщики все равно догадаются, что это очень
ценный груз, коль караван сопровождает личная охрана эмира, да еще груз прячут в
пещере, - возразил полковник.
– Пусть догадываются – это не опасно, ведь о пещере будут знать единицы. Да и после
часть свидетелей отдадут свои жизни во имя тайны Бухары. Теперь о том, какие роли я
дал вам. Таксынбай, солдаты - в твоем ведении, а дервиши будут слушаться только
Даврона. Над вами будет стоять мой советник Николаев – слушайтесь его во всем. В пути
именуйте его купцом Одылбеком. За сохранность каравана отвечает полковник, потому
его приказы должны исполняться без всякого рассуждения. Таксынбай, ты понял меня?
– Да, Ваше величество, все в вашей воле.
– Вот и хорошо. Вот что еще: если кто-либо захочет сбежать из каравана или похитить
золото, то таких расстреливать прилюдно, дабы у других
щадить, ведь речь идет о казне эмирата, бухарского народа. Помните это и берегите казну,
даже ценой своей жизни. Ваши старания будут очень щедро вознаграждены. А сейчас
идите в караван-сарай Даврона. Там, надеюсь, уже закончились приготовления. Но перед
дорогой нужно прочитать благодарственную молитву, – и эмир, вознеся ладони перед
лицом, стал тихо читать молитву. Остальные сделали то же самое. Для Николаева этот
ритуал был лишь данью уважения к религии друга. В конце краткой молитвы Алим-хан
произнес «Амин» и облегченно вздохнул.
Затем эмир подошел к Николаеву, который уже вытянулся, как подобает офицеру, забыв
о своем азиатском одеянии. На это Алим-хан слегка улыбнулся, пожал ему руку и дал
совет:
– Виктор, запомни, мусульманин должен ходить с чуть склоненной головой, в знак
покорности пред Всевышним. Величие духа у нас не приветствуется. Желаю успешного
завершения дела. Я буду молиться за вас. А теперь скачите в караван-сарай Даврона:
золото уже там, его доставили на арбах. Караван, должно быть, уже готов.
39
После этих слов эмир шагнул к Таксынбаю и тоже крепко сжал ему руку:
– Не своди глаз с людей, никому не доверяй. А в твое отсутствие я позабочусь о твоей
семье, а когда вернешься, то станешь очень богатым человеком.
В ответ крупное лицо Таксынбая засияло. Он понял намек правителя: до возвращения
каравана в Бухару семья Таксынбая, в том числе его отец и мать, будут в руках эмира.
Вдруг если он надумает бежать с золотом, то вся семья будет казнена. Такое решение не
обидело Таксынбая, ибо сам поступил бы так же.
Алим-хан проводил гостей до приемной, чего ни когда не делал, и вернулся к себе.
Затем он застыл у окна, раздвинув шторы. От этих людей зависела его благополучье.
Внизу, дворцовую лестницу освещали керосиновые лампы на длинных ножках. Там же
стояли конники в ожидавшие Николаева и Таксынбая, и когда те появились, все вместе
ускакали и скрылись во мраке. Осталась лишь стража дворца. «Хорошо, что ночь
выдалась темной – значит, Аллах на нашей стороне», - подумалось эмиру.
Тогда Алим-хан погрузился в кресло и тяжело вздохнул: «О Всевышний, не оставь меня
в столь трудные дни, ибо вся надежда лишь на тебя».
Двигаясь верхом по дворцовой части, Николаев отметил про себя: все лампы потушены,
мертвая тишина и не видно ни одного стражника. Должно быть, это сделали намеренно,