Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920
Шрифт:
Еще одну блестящую разведывательную операцию провел корнет Поляков. Он первым сообщил в штаб пехотного корпуса, что немцы отступают. Штабной капитан так описал этот эпизод: «Корнет Поляков прибыл в штаб со своей разведывательной группой. Он сообщил, что накануне был в немецком тылу и видел отступающих немцев... Он еле стоял на ногах, и сказал, что не ел трое суток. Я усадил его, распорядился, чтобы ему принесли чай, и сел читать составленное им донесение. В нем он с исключительной точностью изложил свои наблюдения, час за часом...» Это был тот самый Поляков, с которым, если вы помните, мы отмечали покупку собаки в ресторане «Яр».
Подобные успешные разведывательные операции заставили некоторых генералов потребовать невозможного. Однажды корнет Константин Соколов был вызван в штаб дивизии и
К счастью, при разговоре присутствовал генерал Нилов, который спросил:
– И как же корнет должен получить эти данные? Обратиться к коменданту крепости?
Разведывательный рейд отменили.
38
Замок Инстербург – памятник Средневековья, орденский замок XIV в., опорный пункт ордена на перекрестке торговых речных путей и дорог. Исполнен в готическом стиле. До Первой мировой войны в замке располагались земельный суд и казармы 12-го Литовского уланского полка, который принял активное участие в военных действиях. По окончании войны часть казарменных помещений занимала полиция охраны, в основных же помещениях расположился краеведческий музей Общества древностей Инстербурга.
Вскоре после нашего первого отступления с немецкой территории нависла угроза изоляции над крепостью Осовец, современного фортификационного сооружения. До того как крепость могла быть полностью отрезана от внешнего мира, следовало передать в крепость новые коды. Меня отправили в крепость с кодами, написанными на чрезвычайно тонком листе бумаги, чтобы в экстраординарном случае я мог проглотить лист с записью. На протяжении всей двадцатикилометровой поездки мой вестовой Кауркин развлекал меня историями из деревенской жизни. Неподалеку от крепости мы повстречали группу крестьян, которые рассказали, что час назад мимо проскакала немецкая кавалерия. Мы решили разделиться: Кауркин скакал впереди, а я метров на триста за ним, чтобы в случае чего проглотить секретный документ. Уже стемнело, когда мы подъехали к крепости, и в штабе мне любезно предложили переночевать. Но крепость действовала на меня угнетающе, и в ее стенах я чувствовал себя словно мышь, попавшая в ловушку. Поэтому, немного отдохнув и накормив лошадей, под покровом темноты мы тронулись в обратный путь.
К концу октября наши лошади совершенно выдохлись, и Гурко направил в штаб армии короткую телеграмму: «Когда нам дадут отдохнуть?» Командующий армией так же коротко ответил: «Когда закончится война».
В дивизии для обеспечения ухода за больными и легко раненными животными была организована ветеринарная лечебница. Меньшиков, на которого было возложено общее руководство, взял с собой унтер-офицера Сидоровича. Ветлечебницу разместили в тылу, примерно в ста шестидесяти километрах от нас, и туда переправляли лошадей, а вот как их забирали оттуда, я не помню.
В те годы многие мальчишки сбегали из дома на фронт. В нашем полку таких любителей приключений прямиком отправляли в ветеринарную лечебницу, а оттуда домой. Меньшиков сопровождал их отправку словами: «Возвращайтесь в школу; воевать намного проще, чем учиться». Но один мальчик попал к нам в полк при особых обстоятельствах. Как-то в разрушенной деревне гусары одного из наших эскадронов подобрали одиннадцатилетнего мальчика, сироту, которого звали Петр. Его родители погибли при артобстреле, и, когда Петя вышел из укрытия, в деревне уже никого не было. Мальчик остался в эскадроне. В скором времени, когда нас перевели в резерв, унтер-офицер, взявший на себя заботу о мальчике, решил заняться его воспитанием. Частично оно состояло из порки по утрам. Мой денщик рассказал, как начинается день этого унтер-офицера:
– Значит, так. Унтер-офицер просыпается, встает, первым делом смотрит, чтобы лошади были накормлены, потом пьет чай и уже потом порет Петю.
После того как Меньшикова поставили во главе ветеринарной лечебницы, я видел его не более трех раз, когда он приезжал в полк. Во время революции Меньшикова убили большевики.
Корнет
В начале войны подразделение из двадцати солдат обслуживало полковые телефоны, телеграф, гелиограф и прожектор. В первые месяцы войны стало ясно, что, хотя телеграф и гелиограф могут оставаться в обозе, межполковые линии связи должны быть увеличены. В январе 1915 года я был назначен командиром подразделения связи [39] , штат которого был увеличен втрое.
Для формирования нового подразделения каждый эскадрон должен был выделить порядка шести человек и лошадей. Унтер-офицеры получили возможность избавиться от ненужных людей. Ко мне с улыбкой отправляли самых неумелых солдат на самых старых лошадях. Когда я в первый раз оглядел свое подразделение, мне захотелось плакать. Передо мной стояли изгои, солдаты, изгнанные из полка. Их лошади, казалось, были готовы завтра сдохнуть. От одного моего взгляда их снаряжение могло развалиться на части. Единственное, что меня примиряло с этими солдатами, так это то, что практически все были грамотными.
39
В ходе Первой мировой и Гражданской войн в России непрерывно росло количество частей и подразделений связи, оснащенных различными средствами передачи информации. В этот же период происходило и становление специальной службы – службы связи, выделившейся в 1919 г. в самостоятельную службу штабов. (Е.А. Карпов, заместитель начальника Генштаба Вооруженных Сил РФ, канд. воен. наук. «Военные связисты – 300-летию Санкт-Петербурга»).
Многие мои солдаты, не обладавшие высокими нравственными устоями, на самом деле спасли мое доброе имя. Через пару дней после того, как они вошли в мое подразделение, наш полк ночевал рядом с кавалерийской дивизией. На следующее утро я заметил, что у моих солдат появились две красивые гнедые лошади. Нетрудно было предположить, откуда они появились в моем подразделении, но я сделал вид, что ничего не заметил. Позже я пришел к выводу, что с корыстной точки зрения для меня наилучшей политикой была политика невмешательства; я попросту закрыл глаза на действия своих солдат. Мало-помалу солдаты заменили не только всех лошадей, но и старые седла, уздечки. Весной я удостоился похвалы командира дивизии за внешний вид своего подразделения.
Около двух лет я командовал подразделением связи и очень полюбил своих солдат. Они были храбрыми разбойниками, и временами я испытывал чувство гордости, что являюсь главным разбойником. Они тоже любили меня и дважды доказывали свои нежные чувства. Первый раз в мой день рождения, когда они подарили мне экипаж, запряженный парой серых в яблоках коней. Экипаж они украли в ближайшем поместье. Дело было в России, и я понял, что должен вернуть экипаж владельцу. А второй раз, уже после революции, когда я принял командование 1-м эскадроном, они подарили мне несколько серебряных столовых предметов, купленных на законных основаниях. Один из гусаров произнес речь, суть которой сводилась к тому, что теперь они свободные люди и никто не заставляет их по-доброму относиться ко мне, но именно поэтому они хотят преподнести мне этот подарок.
В подразделении связи у меня не было младших офицеров. Следующим после меня по званию был унтер-офицер Красихин. Человек яркий, энергичный, чрезвычайно строгий и крайне дипломатичный. Без него я бы никогда так хорошо не справлялся со своими обязанностями. Ему было очень трудно поддерживать дисциплину, поскольку большую часть времени солдаты проводили в разных эскадронах, и он мог общаться с ними только по телефону.
– Петр, продуй уши! – часто кричал он в трубку.
Нас снабжали телефонными аппаратами, но вдобавок я купил дюжину великолепных шведских полевых аппаратов и подарил их полку. В свою очередь, полк приобрел несколько самых простых телефонов, специально для часовых.