Русские навсегда

Косенков Виктор Викторович

– У нас к вам, Борис Юрьевич, важное дело…

– Все, что могу, все, что могу… – залепетал директор. – Все, что могу…

– Так вот. Важное дело. У вас работал некий Семен Бортко.

– Неужели?

– Водителем.

– Что-то не припомню… Как же… – Борис Юрьевич всплеснул руками. – Ах да, что-то припоминаю… Момент! Момент!

Он подскочил к старомодному кнопочному селектору.

– Катенька! Катенька, лапушка, что там у нас по Бортко? Мне б документики… Ага. И чай, чай принеси…

Он снова вернулся на свой стул.

– Сейчас все разъяснится.

Немного подождем…

Через некоторое время в кабинет вбежала запыхавшаяся блондинка с подносом.

– Вот чаек, пожалуйста… – Она, наклоняясь над столом своим глубоким декольте, пододвинула чай к Калугину, затем, едва ли не с придыханием, к Иванову. – И документики…

Какие-то бумажки легли перед директором.

Секретарша удалилась.

– Вот, пожалуйста. – Борис Юрьевич поднес бумажку к глазам. – Вот, смотрим. Семен Бортко действительно работал у нас водителем. Хорошо работал, я даже ему премии выписывал. Лечил… Он… Ну, в общем, упал неудачно, гололед… Но уволился. Да. Буквально месяц назад уволился. Согласно бумагам. И все. Да… Так что у нас… Не работает он.

Калугин посмотрел на Иванова.

– У нас очень широкие полномочия, Леша. – Потом Владимир Дмитриевич встал из-за стола, подошел к двери и повернул защелку. – Самые широкие.

– Не понимаю? – пролепетал директор.

Иванов тоже поднялся из-за стола, скинул куртку, снял пиджак.

Борис Юрьевич попытался встать, но Алексей в два прыжка оказался рядом с ним и прижал его к стулу.

– Ты что же, блудень старый, мне мозги полощешь?! Ты за кого меня держишь?!

– Прекратите немедленно! – завопил директор.

В дверь тут же постучали, снаружи доносился приглушенный голос секретарши.

– Он занят, – громко сказал Калугин. – У него совещание!

– Ты что же думаешь, подписал бумажки задним числом и все?! Можешь бабам своим втирать! Со мной такой номер не пройдет! По всем данным он числится за тобой, значит, и работает у тебя!

– Мы не успели подать документы…

– Кому ты втираешь?! Кому ты втираешь?! – Алексей схватил Бориса Юрьевича за грудки и принялся трясти. – Кому?! Я тебя в казематах! В подземельях сгною! В карцере будешь сидеть, пока не признаешься!!!

– В чем? – Директор пытался оторвать Лешины руки от себя. – В чем? Я ничего не делал!

– А признаешься во всем! Что делал и что не делал, ты мне такие признательные показания подпишешь, что весь мир вздрогнет, чуешь, собака?! Владимир Дмитриевич, кто там у нас по делу о трех расчлененных раввинах проходит? Есть кто?

– Не припомню, – пожал плечами Калугин. – Кажется, висяк…

– Висяк? Да вот он, маньяк-антисемит! – Иванов ткнул пальцем в лоб директора, от чего тот взвизгнул. – Это просто вышка!

– Не подпишет, – с сомнением произнес Калугин. – Не. Не подпишет…

– А мы его Федорчуку отдадим, помните, как он в прошлом году подозреваемого изуродовал. Суд закрытый пришлось делать! – Иванов едва не ткнулся носом в лицо Бориса Юрьевича и заорал: – Его мать родная не узнала!!! Ты мне все подпишешь!!! Ты мне все расскажешь!!!

– Если до

управления доедет, конечно… – вставил свои пять копеек Калугин.

– Кто водилу завалил? Кто завалил? Ты завалил водилу?! Ты? А девок кто зарезал? Кто девок зарезал?!! – Иванов начал трясти Хвостова. – Девок за что? Девок за что зарезал, гад?

– Никого я не резал! – вопил Борис Юрьевич.

– Ладно, хватит! – крикнул Калугин.

В дверь барабанила секретарша.

Директор сжался на стуле. Иванов навис над ним, изображая готовность в любой момент продолжить «допрос».

Калугин подошел к столу, открыл верхний ящик, удивленно посмотрел на директора.

– А вы фантазер, Борис Юрьевич. Ладно…

Владимир Дмитриевич захлопнул ящик и сел в кресло директора.

– Вчера ваш водитель привез девочек по определенному адресу. Потом его убили. Обезображенные трупы трех девушек были найдены в районе Лиговки. И не надо мне рассказывать, что шофера вы уволили месяц назад. Я значительно лучше вашего знаком с налоговой системой учета и понимаю, что платить налоги за уволенного в прошлом месяце водителя вы не станете. Ход с бумажками я склонен рассматривать как оскорбление органов. Так что давайте прямо, и без дешевых штучек. Все, что знаете по этому делу. И учтите. Нам про вас известно значительно больше, чем вы можете представить.

– Никого я не убивал! – взвизгнул Хвостов.

– Леша, плесни ему рому, – попросил Калугин. – Или что там у него есть…

Иванов отошел к бару, схватил первую попавшуюся бутылку и налил высокий стакан до краев.

– Держи.

Директор схватил спиртное обеими руками, сделал большой глоток.

– Ну… – поторопил его Калугин.

– Мне позвонили девочки. Вчера. Все в слезах и соплях. На них смотреть было страшно! Сказали, что Сенечку убили! И что там – разборки! А я что должен делать?! Они все мои подопечные! Я их всех… – У него задрожал подбородок.

– Выпей, выпей…

Хвостов снова отхлебнул.

– Я примчался. А там… А там труп! Девки ревут в три ручья… И я…

– И ты, скотина, обшмонал квартиру! – рявкнул Иванов.

– Нет! – Борис Юрьевич прижал руки к груди. – Нет! Я ничего такого! Я даже внутрь не заходил! Только девочек забрал! И сразу… Сразу вниз! Это ваш товарищ, между прочим, посоветовал! Это уж вы сами разберитесь! Я против органов не пойду никогда! Я не убивал никого! Никого! Слышите?!

– Ну-ка поподробней про нашего товарища… – Калугин встал с кресла и подошел к Хвостову. Того колотила крупная дрожь. – Кто тебе насоветовал.

– Не знаю. Я не помню. Манеру взяли корочками трясти. Он мне ткнул корки, красные, ваши и все! Что я, разбираться буду… У меня труп и девочки на руках голые…

– А дальше?

– И говорит, мол, кто такие? Я, мол, так и так, девочки мои, а водителя убили. А он мне, вали, говорит, отсюда. Я ему, мол, заявление написать готов и все такое. А он мне, вали, никаких заявлений, тайное дело. Водителя спишешь задним числом. Девок спрячешь. Говорит, дело государственной важности.

– Ты лицо-то его запомнил?