Русские символисты: этюды и разыскания
Шрифт:
Впервые Брюсов посетил Париж весной 1903 г. В течение шестнадцати дней, там проведенных, он общался почти исключительно с «русским Парижским кружком» [498] — Вяч. Ивановым и Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, художницей Е. С. Кругликовой, владельцем собрания пушкинских рукописей А. Ф. Онегиным-Отто, юристом и литератором А. С. Ященко и т. д. Сближения с французскими поэтами в тот приезд не произошло — это оказалось возможным лишь во второе парижское пребывание, летом 1908 г. К тому времени Брюсов был уже признанным вождем русского символизма, руководителем журнала «Весы», уделявшего современной французской поэзии самое серьезное внимание, постоянным корреспондентом Эмиля Верхарна и Рене Гиля. Французская поэзия приобрела тогда в лице Брюсова преданного поклонника и деятельного пропагандиста. Набрасывая ее синтетический портрет в предисловии к собранию своих переводов, Брюсов восхищенно замечал: «Какое поразительное разнообразие художественных индивидуальностей и объединенных в „школы“ групп, разнородных стремлений и перекрещивающихся путей, дерзких опытов новаторов и упорного развития вековых традиций — являет нам история французской поэзии в новое время!» [499] Вторичный приезд раскрыл перед Брюсовым живой литературный Париж; знакомства и общения при этом были сосредоточены вокруг Рене Гиля, активного парижского сотрудника «Весов», и поэтического объединения «Аббатство» («L’Abbay»), встречался Брюсов и с другими литераторами (Жаном Руайером, Полем
497
Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1973. T. 1. С. 304.
498
Брюсов В. Дневники. 1891–1910. <М.>: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1927. С. 131.
499
Брюсов В. Полн. собр. соч. и переводов. T. XXI: Французские лирики XIX века. СПб.: «Сирин», 1913. С. VIII. Ср.: Григорьян К. Н. Верлен и русский символизм // Русская литература. 1971. № 1. С. 114.
500
См.: Брюсов В. Дневники. С. 140–141.
Новое, непосредственное знакомство с парижским литературным миром, подкрепившее прежние книжные познания, не могло не активизировать французских интересов Брюсова. В журнале «Русская Мысль» он стал регулярно помещать обзоры в авторской рубрике «Литературная жизнь Франции»: в 1909 г. были напечатаны статьи из этого цикла «Народный театр Р. Роллана» (№ 5) и «Научная поэзия» (№ 6). Зимой 1908–1909 г. Брюсов завершил работу над своей антологией переводов «Французские лирики XIX века» [501] , в которой была представлена панорама развития французской поэзии от Андре Шенье до последних поэтических новинок. Свое пребывание в Париже в 1908 г. Брюсов, видимо, нашел для себя чрезвычайно плодотворным, поскольку решил повторить его на следующий год, в ходе нового большого заграничного путешествия.
501
«Сегодня или самое позднее завтра я высылаю Вам рукопись „Французских лириков“», — писал Брюсов 12 января 1909 г. М. С. Фарбману (ИРЛИ. Ф. 444. Ед. хр. 47). Книга вышла в свет весной 1909 г.
1909 год Брюсов определил как «год неудач» [502] . Вместе с тем этот год оказался в его жизненной и творческой эволюции важным, переломным этапом. Именно тогда Брюсов окончательно осознал исчерпанность для себя тех литературных путей, по которым он двигался и направлял других в течение целого десятилетия, настоятельно ощутил потребность в принципиально новых творческих импульсах. В 1909 г. уходила в прошлое целая эпоха его литературного бытия. Прекращались «Весы», объединявшие некогда вокруг «мэтра» Брюсова фактически все жизнеспособные силы русского символизма, руководимая им школа вступила в период кризиса и внутреннего раскола, литературные перспективы были неотчетливы и проблематичны, нарастала общая неудовлетворенность. «…B России, а в частности в Москве, не случается ничего, — писал Брюсов 29 июня 1909 г. Д. В. Философову. — Русская жизнь, особенно литературная, неуклонно обращается в стоячее болото» [503] . В этой ситуации внутреннего промежутка, накопивший раздражение и усталость за «три тягостных месяца в Москве» [504] , Брюсов отправился в очередное заграничное путешествие, на которое надеялся как на источник живительных впечатлений и новых творческих стимулов.
502
Брюсов В. Дневники. С. 141.
503
Литературоведческий журнал. 2001. № 15 (Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус. Исследования и материалы). С. 219 / Публ. М. В. Толмачева.
504
Брюсов В. Дневники. С. 141.
Вначале Брюсов с женой «совершили довольно большое путешествие по всей южной Германии и Швейцарии» [505] . 14 сентября И. М. Брюсовой пришлось отправиться обратно в Россию «из-за скоропостижной смерти ее брата» [506] , и в Париж Брюсов поехал один. «Отсюда направляюсь в Париж, — сообщал он 11 сентября Вяч. Иванову из Женевы. — Пока ничего не делаю, но верю, что эту зиму буду работать много и плодотворно. Имею в виду встретиться в Париже с Бальмонтом» [507] .
505
Брюсов В. Автобиография // Русская литература XX века (1890–1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. М.: «Мир». T. I. 1914. С. 187.
506
Письмо Брюсова к Эмилю Верхарну от 1/14 октября 1909 г. // Литературное наследство. Т. 85. С. 589–590 / Публ. Т. Г. Динесман.
507
РГБ. Ф. 109. Карт. 13. Ед. хр. 84.
писал Брюсов о своих неопределенных надеждах по пути в Париж в стихотворении «У вагонного окна» [508] . И нужно сказать, что целиком оправдались лишь самые первичные надежды, связанные с «переменой мест», в этом отдавал себе отчет и сам Брюсов: «Я опять „пропал“ за границей. Вот уже третий месяц я вне России и возвращаться не хочется вовсе. Пробуду здесь столько, сколько будет можно. Мысль, что окажусь опять в Москве, среди ее дрязг, ее дел, ее толпы, — ужасает меня. Мне так хорошо вне моей обычной жизни, среди равнодушной парижской толпы, в неизвестности, в отчужденности… Ах! бежать бы! совсем бы бежать из России» [509] . Многие иные упования на «мятущийся Париж» обернулись для Брюсова той самой «стертой медалью», которую он предрекал себе в стихотворении «У вагонного окна».
508
Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1974. Т. 3. С. 299.
509
Письмо к А. А. Шестеркиной (1 octobre 1909. Paris) // Литературное наследство. Т. 85. С. 655 / Публ. В. Г. Дмитриева.
Первое письмо жене в Москву Брюсов отправил через час после ее отъезда из Женевы. В дальнейшем он писал ей почти ежедневно, пунктуально излагая все более или менее примечательные события своей парижской жизни. Письма эти представляют собой своего рода дневник в эпистолярной форме, с обычным для Брюсова хроникальным лаконизмом, неизменно окрашенным иронией, фиксирующий факты и впечатления. В целом они позволяют с достаточной подробностью восстановить обстоятельства третьего парижского пребывания Брюсова и осмыслить значение этих нескольких осенних недель для его жизни и творчества [510] .
510
Письма Брюсова к И. М. Брюсовой из Парижа хранятся в архиве Брюсова в РГБ (Ф. 386. Карт. 142. Ед. хр. 12 (сентябрь 1909 г.), 13 (октябрь 1909 г.). В дальнейшем при цитировании писем по архивному источнику шифры не оговариваются).
По приезде в Париж Брюсов прежде всего стремился возобновить общение с Рене Гилем и поэтами «Аббатства», пользовавшимися поддержкой теоретика «научной поэзии» [511] . Эстетические устремления Р. Гиля были глубоко симпатичны Брюсову с его пафосом всестороннего постижения мира, поэзии мысли, «сознательного» вдохновения, подкрепленного данными науки и философии. Гиля Брюсов признавал, наряду с Верленом и Малларме, одним из своих учителей [512] . «Отвергая поэзию узко-субъективную, возникающую из случайного вдохновения, Р. Гиль хотел, чтобы поэзия стала сознательной работой мысли и отправлялась от научных истин», — характеризовал Брюсов принципы «научной поэзии», явно солидаризируясь с ними [513] . Эта позиция отчетливо сказывается в его обзорно-информативной статье «Научная поэзия» (1909), в которой изложение литературных воззрений Гиля ведется с нечастым для «объективиста»
511
В своих кратких характеристиках поэтов «Аббатства» Брюсов неизменно подчеркивал преемственную связь с идеями Р. Гиля: в статье «Научная поэзия» он прямо называет их «приверженцами» этой эстетической доктрины (Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М., 1975. Т. 6. С. 173); позднее утверждает более осторожно, что «аббеисты», «отчасти исходя из теорий Ренэ Гиля о „научной поэзии“, отчасти самостоятельно, стремятся создать поэзию мысли» (Брюсов В. Полн. собр. соч. и переводов. T. XXI. С. 277). Ср.: Голенищев-Кутузов И. Н. Унанимисты // Голенищев-Кутузов И. Н. Романские литературы: Статьи и исследования. М., 1975. С. 407.
512
См. письмо Брюсова к Рене Гилю от 14/27 февраля 1904 г. (Маргарин А. Е. Валерий Брюсов и Рене Гиль // Брюсовские чтения 1966 года. Ереван, 1968. С. 524). О влиянии идей «научной поэзии» Гиля на литературно-эстетические концепции Брюсова см.: Donchin G. The Influence of French Symbolism on Russian Poetry. s’Gravenhage, 1958. P. 53–59; Schmidt A. Valerij Brjusovs Beitrag zur Literaturtheorie. M"unchen, 1963. S. 26–29.
513
Брюсов В. Полн. собр. соч. и переводов. T. XXI. С. 230.
514
Французские лирики XIX века. Переводы в стихах и библиографические примечания Валерия Брюсова. СПб.: «Пантеон», <1909>. С. 187.
515
Письмо к Андрею Белому (ноябрь 1906 г.) // Литературное наследство. Т. 85. С. 402. Жорж Дюамель вспоминает о своем литературном дебюте: «В то время всем нам было немногим более двадцати лет. Жюль Ромэн готовился занять профессорскую кафедру, Шарль Вильдрак был помощником присяжного поверенного, Ренэ Аркос был рисовальщиком и художником-декоратором; что же касается меня, то я был студентом-медиком <…> Мое первое произведение называлось „Des l'egendes, des batailles“. Я отправил тогда один экземпляр этой книги нашему знаменитому другу, русскому поэту Валерию Брюсову» (Дюамель Ж. Как я стал наборщиком // Огонек. 1927. № 16, 17 апреля. С. 3).
516
См.: Богомолов Н. А. Символистская Москва глазами французского поэта; Мерсеро Александр. Дьявольская тройка / Пер. И. И. Кузнецовой // Наше наследие. 2004. № 70. С. 108–119.
517
Свидетельство Э. Верхарна в письме к Брюсову от 30 января /12 февраля 1909 г. (Литературное наследство. Т. 85. С. 584–585). Ср.: Брюсов В. Эмиль Верхарн. По письмам и личным воспоминаниям // Русская Мысль. 1917. № 1. Отд. II. С. 7.
В первый же день своего пребывания в Париже, 16 сентября, Брюсов написал жене: «Бродя по улицам, повстречал Аркоса. Это изумительно, ибо он единственный человек, которого я знаю сейчас во всем Париже (ибо ни Гиля, ни Вальдора, ни других аббэистов в Париже еще нет). И вот из 3 000 000 человек я этого единственного встречаю на перекрестке! Сидели в кафе, говорили. Условились о новых встречах. Аркос приглашен одним антрепренером в поездку по Европе (читать лекции) и будет в Москве (в марте)». «Сегодня был у Аркоса, — писал Брюсов жене 18 сентября. — Пригласил его к себе в гарсоньерку. Будет он и Вильдрак».
Общение с поэтами «Аббатства», однако, на этот раз не доставило Брюсову тех отрадных впечатлений, какие он вынес из своего предыдущего парижского приезда. Не исключено, что Брюсов ощутил симптомы расхождения между членами кружка, официально прекратившего свое существование зимой 1907–1908 г.: прежняя поэтическая коммуна, объединенная вокруг собственного издательства и типографии, обнаружила свою нежизнеспособность, и участники ее уже продолжали писательскую деятельность каждый самостоятельно, — и Брюсов не упускает случая поиронизировать по поводу стремления «аббеистов» к литературной и житейской «маститости». Но преобладало в его впечатлениях, безусловно, другое. Всегда ценящий прежде всего новизну, изменение творческого облика, не терпящий самоповторений и топтания на месте, Брюсов был раздосадован тем, что за год разлуки полюбившиеся ему поэты не вышли за пределы прежних достижений. Скептические интонации и даже ноты разочарования преобладают почти во всех признаниях Брюсова в письмах к жене о контактах с «аббеистами». 20 сентября: «Аркос и аббэисты (Ты была права) потеряли для меня всякий интерес, да и они (Ты тоже права) мною не очень интересуются»; 21 сентября: «Видел сегодня Вальдора: растолстел, отпустил баки и производит впечатление отвратительное»; 22 сентября: «Видел сегодня Дюамеля — он уже доктор»; 25 сентября: «Вчера были у меня Аркос, Вальдор, Вильдрак, Дюамель. Пили ликер, говорили о „научной поэзии“. Словно ничего не изменилось за год. Скучно. Они все „оперились“, получили доступ в журналы, стали банальнее и менее интересны. Дюамель приятнее других, добрый и, кажется, глупый».
В другом письме, от 29 сентября, Брюсов находит все же иные слова для характеристики своих парижских друзей: «Вчера я был у Дюамеля. Он — доктор, врач, но живет скудно, на 6 этаже, с прекрасным видом на Париж, но без лифта <…> Говорили мы о стихосложении, о судьбе его сотоварищей. Все в общем бедствуют. Особенно Вильдрак, женатый на сестре Дюамеля. У него двое детей и никаких занятий. Бедствует и Вальдор, но il sait s’accommoder… [518] Был еще тут же Ромэн. Мы в прошлом году его замечали меньше всех, а он процвел всех больше. Не только получил премию на конкурсе поэтов в Одеоне, но теперь получил доступ во все журналы. Все критики, даже газетные, его хвалят. „Il arrivera“ [519] <…> Стихи его действительно хороши» [520] . Но и этот сочувственный отзыв о Жюле Ромэне отчасти гасится упоминанием о нем в письме от 11 октября: «Вчерашняя лекция Ж. Ромэна ничем не отличалась от всех conf'erences, какие мы с Тобой слышали в прошлом году <…> После лекции сидели всем „аббатством“ в кафе, и было очень скучно. Все же Р. Гиль головой умнее всей этой зеленой молодежи, среди которой все — les arrivistes» [521] . Впрочем, и сам Рене Гиль, вернувшийся в Париж в конце сентября, не вызвал у Брюсова на этот раз прежнего предельно почтительною отношения. 2 октября, на другой день после визита к Гилю, Брюсов вкратце сообщал жене: «Гиль был tr`es, tr`es, tr`es gentil [522] , очень мил, много говорил, читал свои стихи, бранил всех, кроме себя, и сравнивал себя с Гёте». Престиж Гиля все же остался непоколебленным, хотя новых интересных черт в личности французского поэта Брюсову явно не открылось: упоминания в письмах о встречах с Гилем сухо информативны, односложны. О прощальном обеде у Гиля 22 октября Брюсов сообщал на следующий день: «Гиль и M-me Гиль были милы без конца. Они все же одни из редких в Париже людей».
518
Он умеет приспосабливаться к обстоятельствам (фр.).
519
Он далеко пойдет (фр.).
520
Благоволина Ю. П. Архив В. Я. Брюсова. (Материалы, поступившие после 1966 г.) // Записки Отдела рукописей ГБЛ. М., 1978. Вып. 39. С. 84.
521
Карьеристы (фр.).
522
Весьма, весьма, весьма любезен (франц.).