Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Третий вопрос — огромное расстояние между миллионером и поденщиком. Я признаю, что это сильное затруднение для прочной постановки обвинения, потому что, действительно, расстояние между людьми имеет несомненное значение в обществе. Примеры истории указывают нам, что в те даже эпохи когда люди вырабатывали принципы всеобщего равенства, они ставили расстояние друг между другом. Я могу вам привести пример из истории Франции. Когда Робеспьер во главе конвента шел на торжество — на поклонение Всевышнему,— он оглядывался назад, на членов конвента, для того, чтобы убедиться, что между ним и членами конвента есть расстояние. Таким образом, человек, который ратовал за равенство прав, в то же время искал расстояние между собою и равными себе. Но этот мировой закон изменяется совершенно в обратную сторону в применении к уголовным делам. На суде мы встречаем множество примеров того, до какой степени поразительно сокращается расстояние между людьми. Я имею перед собою трех представителей защиты и приведу вам, гг. присяжные заседатели, три примера из их же собственной практики, три примера таких процессов, в разрешении которых представители защиты принимали участие. Нам случилось здесь видеть на скамье подсудимых кассира банкирской конторы, растратившего миллион, человека, который ездил в каретах, и человек этот при внезапной ревизии кассы унижался до того, что просил простого артельщика скрыть то обстоятельство, как он, кассир, миллионер, передергивал фонды из обревизованного портфеля в необревизованный. Нам случилось видеть на скамье подсудимых уличных мальчиков, которые укоряли людей с общественным служебным положением в самой противоестественной склонности, в такой слабости, которая открывала этим мальчикам свободный доступ к их
Затем, тяжба, которая ведется и поныне Овсянниковым в Сенате. Здесь были призваны три юриста, которые удостоверили перед вами, что Овсянников действительно верил в благоприятный исход этой тяжбы. Один из этих юристов пользуется почтенным авторитетом. Но в данном случае я был бы более расположен ему верить, если б он не проиграл этого дела в высшей апелляционной инстанции. Другой юрист заслуживал бы более доверия, если бы брал с Овсянникова деньги за статьи, которые писал бы сам, а не за те, которые заказывал другим в интересах всей Российской империи, как это делал он. Здесь высказался третий юрист... Третий вынужден был в своем свидетельском показании доказывать, что он не переходил с одной стороны на другую. Не знаю, в какой степени можно верить всем этим юридическим авторитетам, не буду входить в разбор тех оснований, которые ими указаны. У нас есть достаточно доказательств, что подсудимый Овсянников в благоприятный исход тяжбы не верил и никакого особенного значения ей не придавал. Припомните то заявление Овсянникова, которое он подавал в интендантство, недели две после пожара, предполагая устроить новую мельницу и говоря, что он готов был бы купить остатки сгоревшей мельницы у Кокорева. Я не цивилист, но не встречал до сих пор человека, который, ведя тяжбу, веря в свои права и возлагая свои надежды на почтенных авторитетных юристов, изъявил бы готовность купить до разрешения тяжбы ту самую вещь, которую считает своею собственностью. Это обстоятельство тем более странно, что Овсянников в кассационной жалобе отвергает именно право Кокорева на мельницу, а до жалобы изъявляет намерение покупкою удостоверить, что признает то самое право за Кокоревым. Во всяком случае, гг. присяжные заседатели, я полагаю, что если у Овсянникова и было доверие в благоприятный исход тяжбы, то в весьма слабой степени.
По мнению моему, центр тяжести лежал совсем не в этой тяжбе, а в интересах коммерческих спорных вопросов, разрешенных в пользу империи. Центр тяжести лежал в том, что Овсянников весьма мало интересовался целостью и сохранностью мельницы, и лучшим доказательством того служат распоряжения подсудимого Левтеева относительно выпуска воды из бака. Я не могу понять этих распоряжений иначе, как в смысле приготовления к поджогу. Бак по цели своего устройства должен быть наполнен водою. Здесь рассуждалось много о том, не мог ли бак от замерзания воды лопнуть, но рассуждать об этом совершенно бесполезно, так как в предупреждение замерзания стоило только топить. Рассуждалось также много о том, не было ли в баке течи, но если бы была течь, то надо бы было немедленно бак исправить и опять-таки наполнить водою — этого требовала ответственность по тому обязательству, которое принято было на себя Овсянниковым перед страховым обществом. Таким образом, вопрос, предложенный экспертам относительно того, в каком помещении устроен был бак, в холодном или теплом, представляется совершенно излишним. Я вовсе не имею в виду доказывать, чтобы Левтеев был технически подготовлен к машинному делу, но как человек коммерческий, он не мог не понимать того, что ценную застрахованную мельницу всегда надо ограждать от пожара, что если хозяин принял на себя обязательства перед страховым обществом, то не для того, конечно, чтобы нарушить эти обязательства. Следовательно, поставив себе вопрос, могла ли замерзнуть вода в баке, он должен был себе ответить: надо немедленно бак исправить. На судебном следствии возникал вопрос о том, по распоряжению ли Левтеева выпущена вода из бака? На предварительном следствии машинист Кильпио три раза подтвердил, что вода была выпущена из бака по распоряжению Левтеева, а здесь на перекрестные вопросы отвечал, что по распоряжению Левтеева была выпущена вся вода из здания. Но если б свидетель Кильпио трижды отрекся бы здесь на суде от показания, данного на следствии, то и тогда я ему не поверил бы по следующим основаниям: во-первых, Кильпио очень хорошо понимал, что в трубах, которые шли от бака, замкнуты краны; следовательно, замерзание воды в баке никак не могло иметь влияние на повреждение труб. Во-вторых, Кильпио очень хорошо понимал, что для того, чтобы поддерживать умеренное тепло в воде бака, не надо употреблять сильной топки, достаточно одного парового котла, достаточно охапки щепок и дров до половины печи. Здесь возник вопрос относительно того, как дорого стоит отопление бака. Указывали на то, что на это нужно употребить до 10 сажень в день. Однако же вопрос о дороговизне отопления бака сводится к весьма ничтожному расходу. В-третьих, Кильпио не мог по своей собственной инициативе выпустить воду, потому что в прошедшем году он воды не выпускал; в прошлом году паровой котел отапливался. В-четвертых, Кильпио из чувства самосохранения не мог выпустить воды из бака, потому что жилые помещения отапливались паровыми трубами, а работы на мельнице были прекращены очень рано в морозное время. Кильпио сам жил в здании мельницы, у него есть ребенок; если б он не позаботился о себе, то позаботился бы о ребенке, а он показывает, что освобождавшиеся от парового котла пары могли проходить по трубам жилого помещения и, следовательно, могли воспособлять отоплению. Кильпио не мог, наконец, выпустить сам воды из бака, потому что это распоряжение не сочувственно встречено было всеми служащими. Вы помните показание жены Зоммера о том, как она возвратилась домой из церкви и, не найдя воды, жаловалась на то Морозову. Свидетель Клюков и, кажется, швейцар показали, что люди, жившие на мельнице, запасли себе воду в посудинах. Защита приводила указание на то, что вода черпалась из дарового колодца, что, по мнению защиты, служит к оправданию подсудимых, ибо отопление прекращено за дороговизною. Затем, гг. присяжные заседатели, если вы припомните ряд показаний лиц, проживавших на мельнице, то не можете не обратить внимания на уклончивые ответы по вопросам относительно участия Левтеева в администрации. Когда я спросил Морозова, после того как защитою Рудометова заперты были все входы и выходы от одного помещения мельницы в другое, когда я спросил, была ли отмычка у Левтеева, Морозов отвечал: «Кажется, была». Мало того, когда мельник Зоммер рассказывал, как он по пояс увязал в трухе, накопившейся в подземном канале, и я спросил его, каким образом он это допускал и почему не обратился с просьбою к распорядителю, он объяснил, что обращался к Морозову и, между прочим, упомянул о каком-то антагонизме между ним и Морозовым. Когда я спросил затем, обращался ли он к Левтееву, то он ответил: «Кажется».
Ответы очень деликатные и уклончивые, и вот на этих деликатных и уклончивых
Между тем у рабочих были дети. Надо было пожалеть, по крайней мере, детей. Вот, между прочим, образчик материального обеспечения! На фабрики идут рабочие с жаровнями, для собственного согревания, с запасами воды в посудинках, с припасами дезинфекции для того, чтобы оберегать детей от заражающего воздуха. Я не могу себе представить, не могу допустить, чтобы эта низкая, грязная эксплуатация рабочего могла быть отнесена к расчетным соображениям Овсянникова или Левтеева... Я объясняю себе это совершенно другим образом: я думаю, что источник этой эксплуатации надо искать в цепи других причин и потому прежде всего обращаюсь к вопросу о том, почему было прекращено отопление? Отопление прекращено потому, что прекращены были на мельнице работы. Почему прекращены были на мельнице работы? На этот вопрос, как мне кажется, представляются четыре ответа. Первый ответ заключается в том, что паровые котлы были неисправны — так доносил и чиновник интендантства Квадри, но когда я спросил его, видел ли он сам эти неисправности, то он ответил отрицательно и на вопрос, откуда о неисправности котлов ему было известно, заявил, что знал о том со слов Левтеева или кого-то другого. Вообще, в администрации коммерческого военного агентства никак не доберешься, где начало, где конец, кто распоряжался, кто исполнял приказания. Эксперт Пель удостоверил, что котлы требовали некоторых исправлений, но таких, которые производятся на фабриках в праздничные дни без всякой остановки работ. Машинист Кильпио показал, что котлы были вообще неисправны, что был разговор о поправке котлов, но что предполагалось сделать эту поправку летом, так что эта причина совершенно устраняется.
Второй ответ: все потребное количество ржи было уже перемолото. Из показаний окружного интенданта, Скворцова видно, что оставалось с лишком 50 тысяч кулей неперемолотой ржи, что Овсянников как контрагент не имел никакого права рассуждать о том, достаточно ли перемолото ржи, потому что он не имел оснований для каких-либо заключений по этому вопросу; он не мог знать тех запросов, с которыми обратится к нему интендантство. Окружной интендант засвидетельствовал, что предстояло еще снабжение финляндского и новгородского округов. Затем, припомните отзыв приказчика Фаленкова, который отказал в поставке 6 тысяч кулей в мае месяце после пожара. Из предъявленного самою защитою документа видно, что окружной интендант обращался к Овсянникову с требованием об одной тысяче кулей муки после пожара, но Овсянников в исполнении требования отказал. Таким образом, вопрос о том, мог ли Овсянников прекратить работу за достаточным перемолом ржи, совершенно устраняется.
Представляется еще третий ответ: Кокорев вступал во владение мельницей. Поверенный его, Мамонтов, требовал, чтобы имущество было приведено в известность по инвентарю, и сдача имущества была отложена до прекращения работ на мельнице, так как Левтеев во время работ был сильно занят. Но эта причина представляется еще менее основательною, потому что Мамонтов не получил даже извещения о прекращении работ. Затем, Овсянников никоим образом не мог из своих личных расчетов, личных к кому-либо отношений прекращать перемол без разрешения интендантства.
Представляется, наконец, как бы возможным просто такой ответ, что Овсянников прекратил работы по каким-либо коммерческим соображениям. В этом отношении я считаю долгом указать на то, что с мельницы в январе месяце продавалось в достаточном количестве оплаченная казною мука в. частные руки. Мельница представлялась торговою лавкою, и никакой купец не закроет лавки, когда торговля идет хорошо.
Итак, господа присяжные заседатели, мы не можем объяснить себе, почему именно прекращены работы, мы не можем себе представить причины этого прекращения. Если бы мы стали искать в отдаленном времени последствия этой причины, то не могли бы вовсе найти ее; она представлялась бы бессмысленною, не имела бы никакой цели, потому что интендантство должно было узнать о прекращении работ и настояло бы на их возобновлении. Быть может, защита укажет на то, что объявление о прекращении работ на мельнице было выставлено гласно в швейцарской за две недели до пожара. Я согласен с тем, что объявление было выставлено, но не могу признать это объявление гласным. Тут есть до некоторой степени гласность, но гласность домашняя. Когда я спрашивал свидетеля Квадри, видел ли он это объявление, то он отвечал, что объявления не видел. Поверить свидетелю Квадри очень трудно, так как он проходил через швейцарскую и объявления, следовательно, не мог не видеть. Господин Квадри вообще не злоупотреблял своим зрением: когда я спросил его, поверял ли он количество муки на мельнице, он упорно настаивал на том, что наблюдал только насчет качества; когда я спросил его, не мог ли он по навыку смотрителя, который в течение нескольких лет усваивает себе способность определять на глазомер, хотя приблизительно определить, как велико количество муки, сложенной в штабелях, оказалось, что он на мельнице отвык даже от глазомера, выработанного практикой. Затем, примите в соображение, что о причинах прекращения работ он донес со слов какого-то конторщика, не удостоверившись в действительности этих причин, что донесение его поступило в интендантство, к сожалению, уже после пожара. Таким образом, хотя объявление было вывешано гласно, но эта гласность как бы замкнута в футляре — гласность домашняя. Объявление это вывешано было, конечно, не без цели. Если бы масса рабочих сошлась на пожаре за своим поденным заработком, между рабочими возникло бы некоторое недовольство, затем любопытство, толки о том, отчего произошел пожар; толки эти могли легко перейти в подозрение и породить стоустную молву. Удалить эти неудобства было действительно полезно. Вот как я объясняю себе объявление, вывешанное на мельнице за две недели до пожара.
Прямой вывод из всего этого тот, что причин явных к прекращению работ мы не находим, что, между тем, обстоятельства, при которых работы были прекращены, сопряжены с эксплуатацией рабочих, следовательно, настоятельность причины очевидна. Причин этих искать в отдаленных последствиях нельзя, последствия должны следовать близко за прекращением работ. Если вы припомните обстоятельства дела, то найдете эти близкие последствия. За прекращением работ возникает пожар. День пожара имел существенное значение, как в интересах Кокорева, так и в интересах подсудимого Овсянникова. 4 февраля следовало возобновить страхование мельницы, следовало заявить о том, что собственником мельницы стал Кокорев. С прекращением работ, если б было о том заявлено Мамонтову, он явился бы к распоряжениям, от него было уже сделано распоряжение до пожара об очистке крыши от снега. Если бы Мамонтов явился на мельницу, то такого распоряжения, как выпуск воды из бака, не могло бы быть допущено.
Интересы Кокорева, связанные с мельницею, и интересы Овсянникова, связанные с тою же мельницею, совершенно противоположны. Кокорев смотрел на мельницу, как на здание, имеющее ценность, как на здание, которое обеспечивало его участие в долговых обязательствах Фейгина. Здесь на суде свидетель Савич объяснил, что Кокорев обеспечивал Волжско-Камскому банку свое участие в долгах Фейгину закладною на мельницу. Истребление мельницы представлялось для Кокорева крайне невыгодным, если б даже он мог рассчитывать на страховую сумму. Кокорев откровенно объяснил здесь на суде, что с передачею подряда в руки Овсянникова паровая мельница в интересах его, Кокорева, представлялась совершенно непроизводительным капиталом. На стороне Овсянникова лежали все выгоды, на стороне Кокорева никаких выгод не было. Если бы даже Кокорев и получил страховую сумму в 700 тысяч рублей, то и тогда на эту сумму он не мог бы возобновить мельницы. Сумма эта обеспечивала банк, а банк, конечно, не имел в виду строить мельницы, ибо это значило бы, что банк принял бы на себя участие в подряде. Операции частных банков весьма часто уклоняются от устава, но никогда еще никому не приходило в голову, чтобы банк мог вступать в подряды по поставке провианта войскам. Кроме того, нужно принять в соображение, что самое право Кокорева на страховую сумму было далеко не обеспечено. Вам, вероятно, небезызвестно, что страхование допускается не только для собственника, но и для лица постороннего, заинтересованного в сохранности имущества. С общественной точки зрения закон требует, однако, чтобы не было допускаемо к страхованию такое лицо, которое в сохранности имущества, по отсутствию каких-либо к имуществу правоотношений, интереса в сохранности его не имеет, потому что иначе страхование сводилось бы к биржевой игре. С другой стороны, страхование как договор должно обеспечивать обоюдно интересы договаривающихся.