Русские трагики конца XIX — начала XX вв.

Дмитриев Юрий

«Первые представления чудесной драматической поэмы графа А. К. Толстого состоялись в скромном театре на Петроградской стороне, где-то в конце неведомой улицы. Странность необъяснимая. Неужели не могла проявиться ничья инициатива, кроме инициативы гг. Адельгейм? Во всяком случае мы должны принести им благодарность, хотя и в отдаленном театре не играют, а читают «Дон-Жуана» [72] .

Успех постановка имела большой. «Биржевые ведомости» писали: «Честь и слава братьям Адельгейм, воспроизведшим перед русской публикой произведение поэта огромного таланта» [73] . Спустя месяц в этой же газете сообщалось: «Объявлено пять рядовых спектаклей, приехавшие на две недели братья работают третий месяц» [74] .

72

Медведевский

К. «Дон-Жуан». — «Петербургский дневник театрала», 1905, № 9, с. 3,

73

«Биржевые ведомости», 1905, 1 февраля.

74

«Биржевые ведомости», 1905, 2 марта.

Конечно, в условиях приближающейся революции 1905 года вольнолюбивый Дон-Жуан, противопоставляющий себя общественным установкам, особенно импонировал зрительному залу.

Дон-Жуан у Роберта Львовича был красив, несколько картинен, слегка поднят на ходули, чуть-чуть декламационен, театрален в хорошем понимании этого слова. Его слуга и наперсник Лепорелло у Рафаила Львовича отличался не столько умом, сколько хитростью. Впрочем, артисту для создания этого характера не хватало остроты и юмора. Как подметил рецензент: «Юмор не его область…»

«Там, где Дон-Жуан был весь увлечение, пыл, гармонический порыв, — там и г. Роберт Адельгейм умел найти адекватный ему, жест, движение, интонацию. В философских же монологах, где Дон-Жуан раздумывал и с горечью опрокидывал в своем сознании все законы, все догматы жизни, там у бенефицианта раздумье переходит в рассудочность, горечь теряла свою глубину, философские выводы — свою значительность.

В любовных сценах с Анной не чувствовалось, что Жуан ищет в любви «абсолюта» и, переходя от увлечения к увлечению, только углубляет раны своей разочарованной души и питает новой мукой свою тоску по идеалу» [75] .

75

Л. Вас-ий. Бенефис бр. Адельгейм. — «Речь», 1909, 21 марта.

Большое впечатление на зрителя производила серенада (композитор Кирчаков), исполняемая Дон-Жуаном. Критик, правда, отметил, что серенада подается прямо в зрительный зал, и это создает впечатление вставного концертного номера.

Для постановки «Дон-Жуана» братья привлекли режиссера Мартова, композитора Э. Ф. Направника. Они все яснее понимали, что отсутствие режиссуры превращает их спектакли в сугубо провинциальные, отодвигает их от достижений современного театра.

Мартов до какой-то степени организовал действие и одновременно несколько стилизовал его. После музыкального вступления поднимался занавес. На сцене — весенний вечер, догорали последние лучи солнца. Добрые духи, одетые в белые балахоны, пели вечерний гимн. Затем наступала ночь, и воцарялась тишина. «С обстановочной точки зрения пролог поставлен великолепно. Световые эффекты и группы красивы» [76] . И через несколько лет в самом тогда авторитетном театральном журнале «Театр и искусство» спектакль снова похвалили, при этом было сказано: «Театр был битком набит. Цветы, цветы и цветы» [77] .

76

«Биржевые ведомости», 1905, 12 февраля, с. 6.

77

«Театр и искусство», 1909, № 13, с. 238.

Побывав на спектакле «Дон-Жуан», увидев полный зал, услышав горячие аплодисменты, критик задумался: чем можно объяснить такой успех, тем более что многое в искусстве братьев выглядело старомодным? И он пришел, кажется, к правильному выводу: «Их сила в театральности в самом простом смысле этого слова. Их репертуар драматичен — трагедия входит

в него рядом с мелодрамой, а публика хочет видеть на сцене драму. И в этом есть своя грубая справедливость» [78] . В одном и том же спектакле, скажем в «Дон-Жуане», трагедия оборачивалась мелодрамой, а мелодрама трагедией.

78

В. В-н. «Дон-Жуан». Драматическая поэма Ал. Толстого. — «Слово», 1909, 21 марта.

Следующий постановкой, которую осуществили братья, была трагедия «Царь Эдип» Софокла. Она сделана была под влиянием спектакля выдающегося немецкого режиссера М. Рейнгардта. Поставленный в Берлине на арене цирка Ренца, он был перенесен затем в Петербург и в Москву, где шел на аренах цирков С. Чинизелли и А. Саламонского.

Для этой постановки, возобновленной в 1914 году, братья пригласили талантливого режиссера И. М. Лапицкого. Спектакль отличался пестротой костюмов; на сцене были светильники, жертвенники, курились благовония. Во внешнем оформлении постановка приближалась не столько к спектаклю Рейнгардта, сколько к картинам художника Г. И. Семирадского.

Эдипа играл Роберт Львович несколько обытовленно. Что же касается Рафаила Львовича, то его Тирезий, при всей его жизненной убедительности, представлялся уж слишком ветхим. Оба брата вели роли естественным тоном, избегали принятой при исполнении античных трагедий нарочитой напевности. В целом спектакль имел большой успех. Критик специально указывал на интеллигентность братьев, взявшихся за такую пьесу, подчеркивал их трудолюбие, но отмечал некоторую искусственность в исполнении, особенно у Роберта. Он писал: «Г. Роберт Адельгейм изощрялся, играя Эдипа, в позах, декламации, но все это было не лишено искусственного пафоса, риторического скандирования стихов и резкие выкрики заменяли нередко внутреннюю силу…» [79] «Рампа и жизнь» также отмечала, что Роберт Адельгейм, показав Эдипа реально-убедительно, не достигал подлинной взволнованности чувств, а вместе с тем героичности.

79

Тамарин Н. Гастроли бр. Адельгейм в Музыкальной драме.— «Театр и искусство», 1914, № 17, с. 382-383.

И еще один новый спектакль — «Король» С. С. Юшкевича. Эта пьеса также довольно долго находилась под цензурным запретом, она поднимала острые социальные и национальные вопросы. Король — это хозяин мельницы Гроссман (его играл Рафаил Адельгейм). Целиком занятый деланием денег, он забыл о своей национальной принадлежности и готов во время забастовки заменить еврейских рабочих русскими. Гроссман говорит: «Я не знаю никакого еврейства: вы работаете, я плачу, вы не работаете, я не плачу». Но русские рабочие присоединялись к еврейским, и забастовка продолжалась.

Гроссман вынужден был бежать за границу.

К сожалению, постановщики спектакля стремились излишне подчеркнуть характерность в жестикуляции и акценте. Это касалось и исполнения Рафаила Львовича.

В связи со спектаклем «Король» газета «Московские ведомости» выступила с открыто погромной, антисемитской статьей. В ней говорилось о разложении русского театра, дошедшего до пьес, ставящих острые социальные проблемы, да еще на еврейском материале. В статье содержался призыв к Малому театру ни в коем случае не обращаться к «Королю». Что касается широкой публики, то поднимаемые в спектакле проблемы ее очень волновали, поэтому спектакль имел большой успех. Впрочем, вокруг него черносотенцы подняли такой шум, что Адельгеймы были вынуждены отказаться от «Короля».

Как актеры-гастролеры братья Адельгейм заботились о выигрышных ролях. Вот почему у них наряду с классическими произведениями заметное место занимали пьесы откровенно плохие, но зато дающие возможность актерам показать себя максимально эффектно. Прежде всего это относится к современным мелодрамам, написанным актером Александринского театра Г. Ге. Но и в них Адельгеймы стремились подняться до героики, до трагедии.

Братья Адельгейм выступали в двух мелодрамах Ге — «Трильби» и «Казни», — и в обеих имели большой успех.