Русский ад. На пути к преисподней
Шрифт:
Бурбулис знал: у Ельцина избирательный слух. Ельцин сразу становился «глухонемым», если решение принято. И наоборот: если Ельцин был не уверен в себе, ему был нужен разговор, спор, причем он признавал только честный спор – без дураков.
В кабинете стало тихо. Началась пауза.
– Я хочу… задать вопрос, – медленно сказал Ельцин. – Как вы считаете: почему Горбачев… после октябрьского пленума… меня не убил?
«Приехали…» – усмехнулся Бурбулис.
– Не смел, Борис Николаевич.
– Смел. Еще как смел, – спровоцированный инфаркт, понимаешь, и Борис Ельцин спокойно умирает у всех… на глазах. А они вон кого… из бутылки, значит, выпустили…
– Джинна.
– Его!
– Рука не поднялась, Борис Николаевич.
– Вот… – Ельцин поднял указательный палец. – Рука. Правильно говорите: рука! Каждое убийство так, понимаешь, устроено, что оно никогда не идет на пользу… Кого в России убили правильно, ну? То есть… правильно сделали, что убили?..
– Троцкого, – уверенно сказал Бурбулис. – Он был страшнее, чем даже Сталин.
– Я про счас говорю, – махнул рукой Ельцин. – Вот – нету! Вот – не найдете! А то, что предлагает демократ Бурбулис, это… даже не убийство, это больше, чем убийство…
Бурбулис с изумлением посмотрел на Ельцина:
– Вы чего-то не поняли, Борис Николаевич?
– Да все я понял, – махнул рукой Ельцин, – я… этот ваш замысел, понимаешь, насквозь вижу… не дурак!
– О целесообразности убийства, – мягко улыбнулся Бурбулис, – у Фридриха Шиллера есть умнейшая пьеса: «Заговор Фиеско в Генуе». Но мы-то, Борис Николаевич, говорим с вами о другом: страну нужно спасать от Горбачева, либо Горбачев, спасая себя, зальет Россию кровью, такова «реал политик», что есть, то есть! Разве Борис Ельцин, спрашиваю я Президента нашей державы, может допустить, чтобы страна, тот народ, который его выбрал, захлебнулись бы в крови? А Горбачев… и с этим ГКЧП ждал… чья в итоге возьмет, потому и не рыпался, узником себя сделал, ему это выгодно было, все, кто болеют, имеют шанс понравиться! Играл, играл, ну и доигрался – он же по подлости еще что-нибудь придумает! Так кого мы убиваем? Имея такого друга, как Горбачев? Советский Союз, которого по факту давно нет? Советский Союз, где под Союзным договором, кроме автографа Президента Ельцина под Союзным договором, должны стоять, как нам говорят, визы всех российских автономий, как будто татары, чуваши и калмыки уже не Россия, – кому он нужен, такой Советский Союз, он что, нужен России?
Это была правда. Испугавшись национализма, Горбачев решил, что новый Союзный договор обязаны подписать все российские автономии, как будто единой России – уже нет.
Бурбулис становился занудлив:
– Что, Президент России не видит того, что видят все его соратники?..
– Президент России… – тяжело сказал Ельцин, – он – Президент… он вам не Шиллер, понимаешь.
«Запомнил, черт», – удивился Бурбулис.
– Хватит, понимаешь, в России заговоров… Жизнь – течет и течет… сама себя исправляет, россияне так, значит, устроены, что они всегда что-нибудь придумают, сами схватят себя за волосы и вытащат из болота… – так нет, ставят, значит, плотину, ш-шоб наводнение было, ш-шоб смыло кого… Может, руки чешутся?.. Чешутся, Геннадий Эдуардович? Не было… еще… в России такого заговора, чтоб всем хорошо получилось, это вам не Генуя, понимаешь, вы меня Генуей не путайте!..
– Да где, где заговор… где?! – вскипел Бурбулис.
– Ну это вы, понимашь, сказали: заговор Шиллера в Генуе.
– Борис Николаевич, еще раз: мы предлагаем россиянам право торжественно выбр…
– Вы из меня дурака не делайте! – грохнул Ельцин. – В нашей политике есть нравственность… Ельцин – это не Горбачев!
Бурбулис встал и резко отодвинул стул.
– Я подаю в отставку, – сказал он…
22–23 сентября 1991 года: Бурбулис был убежден, что Ельцин – не готов к его отставке, значит – отставки не будет.
22–23 сентября – с тех пор прошел год, даже больше, сейчас октябрь, Бурбулис (да и сама жизнь) гениально подвели Ельцина к Беловежью, но о Беловежской Пуще (всего год прошел!) Ельцин, кажется, очень сильно жалел.
Они, Ельцин и Бурбулис, виделись сейчас мало и редко… Недоверие к Бурбулису появилось у Ельцина в тот самый момент, когда Бурбулис нашел Гайдара. Его привели в баню (это было на даче у Ельцина), причем прямо в парилку. Гайдар ужасно волновался: он не любил баню и не знал, как здесь, в бане, надо себя вести. Гайдар разделся (баня все-таки!) и предстал перед Ельциным абсолютно голый, как новобранец на медкомиссии. Здесь же, в бане, Ельцин подписал указ о назначении Гайдара заместителем премьер-министра. Но только с третьей, если так можно сказать, попытки, да и то под сильным нажимом Бурбулиса: Ельцину не нравился Гайдар, не нравилась его самоуверенность, Ельцин быстро понял, что Гайдар не любит людей, что его интересует экономика, но не люди, будто экономика – не для людей. Тогда, за ужином, после двух стаканов «Юбилейного», любимого коньяка Ельцина, Бурбулис все-таки убедил его: быстрые результаты в промышленности будут только в том случае, если в правительстве появится человек, который с удовольствием зароется, как свинья, в грязь, оставленную после себя Рыжковым и Силаевым. Самое главное – отпустит цены. Объявит о рынке. Да, этот парень, Гайдар, будет проклят, но, может быть (есть шанс!), реформы все-таки пойдут.
Бурбулис искал человека на роль Великого Инквизитора. Или козла отпущения, это как получится. А привел – мальчишку, который имел такую рожу, будто его только что оторвали от корыта со сгущенным молоком.
Ну и черт с ним, решил Ельцин, – пусть старается!
Гайдар так хотел создать свое собственное экономическое чудо, что не сразу сообразил, в какую ловушку он попал.
Бурбулис отвечал в правительстве только за кадры, а Гайдар с необыкновенной жадностью хватал все новые и новые куски: министерства экономики и финансов, промышленности, сельского хозяйства, транспорта, топливной энергетики, торговли, материальных ресурсов, экологии и природопользования, связи, жилищно-коммунального хозяйства. Кроме того, государственные комитеты по управлению госимуществом, по архитектуре, по антимонопольной политике и т. д. и т. д.
На самом деле Ельцин просто устал выбирать; если у Ельцина что-то не получалось, он быстро опускал руки – ну и черт с вами, ребята, делайте что хотите! Гайдара, в конце концов, назначил Верховный Совет. И всех министров назначал Верховный Совет – правда, по представлению Президента. Пост премьер-министра Ельцин предлагал Юрию Скокову, заместителю Силаева. Разумеется, Скоков согласился, но против Скокова были демократы. Потом возникла кандидатура Святослава Федорова, но у Федорова были слишком хорошие отношения с Хасбулатовым… – Черт с ним, Гайдар, значит, Гайдар: в конце концов Ельцин выбирал цель, а не вице-премьера, пусть хоть кто-нибудь начнет эти реформы!
Начали. Гайдар и Бурбулис тут же набрали министров. Познакомившись с правительством, Ельцин воодушевился: как хороши, как умны, как молоды!
Через неделю, на первом заседании Совмина, Гайдар попросил слово и предложил членам правительства дать торжественную клятву: никто из них не будет владеть акциями, участвовать в приватизации, заниматься личным обогащением; новые министры будут жить только интересами народа и служить ему верой и правдой.
Идею подсказал он, Бурбулис: в ситуации недоверия надо было, чтобы эти ребята поскорее понравились Борису Николаевичу, он ведь – человек эмоциональный!
…Все встали. Гайдар произнес клятву. Ельцин тоже встал. Он был строг и красив в эту минуту.
– Клянусь… клянусь… клянусь… – бормотали министры.
Вдруг из зала раздался тихий голос Андрея Козырева, министра иностранных дел:
– Борис Николаевич, а… можно мне… с мамой съехаться, две квартирки на одну большую в центре поменять… в порядке исключения…
– Можно, – поперхнулся Ельцин. – Меняйте!
Клятва, как песня, оборвалась на лету…
Год прошел – и что?
Все запуталось.