Русский американец
Шрифт:
– - Лжете, лжете!.. Наши солдаты обучены дисциплине и не нарушат ее ни в коем случае!.. Предупреждаю, если вы не найдете оправдательного мотива, то будете завтра же расстреляны. С поджигателями мы не церемонимся.
– - Вы, кажется, ни с кем не церемонитесь; так же и мы не станем церемониться с вами, -- смело проговорил Тольский.
– - Вот как? Вы, похоже, начинаете угрожать нам?.. Побежденные -- победителям! Это, право, смешно и занятно... Послушайте, завтра утром вы должны будете представить мне в свое оправдание какой-нибудь веский мотив, иначе,
– - приказал Даву, обращаясь к офицеру, который обвинял Тольского в поджоге.
Тольского и Кудряша вывели из кабинета маршала и заперли в пустом каменном сарае.
Этот сарай был совершенно пуст, так что ни сесть, ни лечь в нем было не на чем; плотно припертая дверь была на замке; свет ниоткуда не проникал, а вследствие этого в сарае было мрачно и сыро.
– - Ну, Ванька, теперь пиши пропало. От французских пуль нам с тобою не спастись!
– - сказал Тольский.
И в это ужасное время он не изменил своей веселости, был чуть ли не равнодушен к ожидавшей его участи.
А бедняга Кудряш совсем упал духом и был близок к отчаянию. Слова Тольского вызвали у него слезы.
– - Ванька, да никак ты плачешь? Эх, баба, баба! Полно хныкать, завей горе веревочкой. Пожили мы с тобой на белом свете, поморочили православный люд, ну и баста!
– - Да неужели проклятые французы расстреляют нас?
– - сквозь слезы произнес парень.
– - Всенепременно, если мы не дадим тягу.
– - А разве это можно?
– - Невозможного ничего нет. Все возможно, только бы смекалка да присутствие духа были!
– - Барин, дорогой! Спасите себя и меня! В ножки поклонюсь!
– - А вот давай думать да гадать, как спастись.
– - Вы думайте, сударь, а я ничего дельного не придумаю. Уж очень боязно теперь!
– - А я вот смерти не боюсь и буду прямо глядеть ей в глаза; даже когда меня расстреливать станут, так и то сорву повязку с глаз!
– - Ой, не говорите так!.. Страшно, ох, страшно!
– - Полно трусить, Ванька, двух смертей не видать, а одной не миновать!
На некоторое время в сарае водворилось молчание. Тольский и его слуга заняты были размышлениями о побеге.
Наконец Тольский сказал:
– - Вот что: не найдешь ли ты мне в этом сарае какой-нибудь лучинки или ветки сухой. Тут темно, как в могиле, а у меня есть кремень и огниво, я зажгу лучину и осмотрю его.
Кудряш принялся ползать по полу, в надежде найти какую-нибудь палочку. Он скоро нащупал руками плетеную корзину и, разломав ее, подал барину несколько сухих прутьев.
Тот скоро добыл огня, и сучья, вспыхнув, осветили внутренность сарая.
Тольский и Кудряш стали тщательно осматривать свой каземат. Вдруг радостный крик вырвался из груди Тольского: он показал своему слуге прорезанное в потолке отверстие, находившееся в углу сарая. В это отверстие мог бы свободно пролезть любой человек, оно, вероятно, служило входом на чердак. Однако сарай был настолько высок, что достать руками до отверстия было почти невозможно.
– - Что же ты не радуешься, Ванька?
– - весело сказал Тольский своему слуге, который хладнокровно смотрел на отверстие.
– - Ведь мы с тобой наполовину спасены!
– - Как так, сударь?
– - Ведь эта дыра ведет на чердак, а с чердака, наверное, есть ход на крышу.
– - Так, так, сударь; только как же нам достать до нее?
– - Да вот как: лишь настанет ночь и водворится тишина, я полезу первым. Встану к тебе на плечи, и тогда будет нетрудно дотянуться до отверстия. Теперь понял?
– - Понять я, сударь, понял, только как же это вы полезете, а я...
– - Я втащу тебя туда же на кушаке!
– - И Тольский, сняв с себя и с Кудряша военные кушаки, связал их вместе, приговаривая: -- Вот это будет служить нам веревкою.
После этого они стали ожидать ночи, когда бы можно было исполнить задуманное.
Ночь наступила ненастная, с мелким дождем и порывистым, холодным ветром. Двое часовых, стоявших у двери сарая, промокли до костей и теперь с нетерпением и бранью ждали смены, но та почему-то не являлась. Тогда солдаты, ругая свое начальство, пошли искать спасения от дождя и холода на свою квартиру.
Скоро как в доме, занятом маршалом Даву, так и на дворе водворилась гробовая тишина, прерываемая только пронзительным воем ветра и отдаленным треском горевших в Москве зданий.
– - Ну, Ванька, за дело!
– - тихо проговорил Тольский и стал взбираться на плечи своему слуге.
– - Сдержат ли меня твои плечи?
– - Не беспокойтесь, сударь, сдержат!
Тольский теперь свободно мог ухватиться за края отверстия, ведшего из сарая на чердак, и влезть туда. Затем, держа один конец кушака в руке, другой он спустил с чердака в сарай. Кудряш крепко взялся за него обеими руками, и Тольский, хотя и с большим трудом, втащил его на чердак.
Как ни темна была ночь, но все же они увидали на чердаке небольшое полукруглое окно без рамы и, вылезши через него, очутились на деревянной крыше сарая; одна ее сторона почти примыкала к забору, выходившему в пустынный переулок, а потому беглецам не составило большого труда спрыгнуть с крыши прямо в переулок.
Они были спасены.
– - Ну, Ванька, моли Бога: мы опять на свободе!
– - проговорил Тольский.
– - Пойдем скорее к Трехгорной заставе. Конечно, не через самую заставу, а где-нибудь стороною мы выберемся из Москвы.
Тольский и Кудряш быстро пошли по пустынному переулку по направлению к заставе, а затем свернули в сторону и без особых приключений добрались до вала, которым была окружена вся Москва: застава осталась правее. Ров вала оказался неглубоким и сухим, так что наши беглецы свободно перешли его и очутились за пределами города.
Дождь перестал, небо начало проясняться. Тольский с Кудряшом после довольно продолжительной ходьбы вошли в небольшую деревушку, отстоявшую верст на двадцать от Москвы, и, чтобы отдохнуть, сели на завалинку первой попавшейся избы.