Русский Дом
Шрифт:
Список покупок – так называл это Уолтер. Тупо подчиняясь долгу, Барли вычеркивал последние пункты.
– Он упоминал о каких-либо конкретных проектах?
– Нет.
– А он не говорил, что как-то связан с системой командного управления? О том, как контролируется командир боевой части?
– Не говорил.
– Он никогда не рассказывал вам, какие принимаются меры для предотвращения ошибочного запуска?
– Нет.
– Из его слов никогда не следовало, что он занимается обработкой данных?
Она устала.
– Нет.
– Его повышали по службе? Ордена? Банкеты в честь повышения?
– О повышениях он упоминает, только говоря о том, как прогнила вся система. Я уже сказала вам, что, возможно, он слишком громко критиковал систему. Но я не знаю.
Она отдалилась от него. Прядь волос скрыла ее лицо.
– Лучше, если все дальнейшие вопросы вы зададите ему сами, – сказала она так, будто собралась уходить. – Он хочет встретиться с вами в пятницу в Ленинграде. Он принимает участие в какой-то важной конференции, устраиваемой одним из военных научных учреждений.
Сначала небо колыхнулось, потом Барли почувствовал вечернюю стужу. Она окутала его как ледяное облако, хотя темное небо было ясным, а переставший качаться месяц излучал теплое сияние.
– Он предложил три места, каждое – в определенное время, – продолжала она все тем же безучастным тоном. – Будьте добры, приходите на каждую встречу, пока он не явится. Прийти он придет, если сможет. Он посылает вам привет и благодарность. Он вас любит.
Она продиктовала три адреса и проследила, как он записал их в блокнот, извинившись, что шифрует. Потом она ждала, пока у него не пройдет приступ чихания, наблюдая, как он содрогается всем телом и костерит своего Творца.
* * *
Они поужинали, как истомленные любовники, в подвальчике, в компании старой серой собаки и цыгана, который пел под гитару блюзы. Кому принадлежало это заведение, кто разрешил ему существовать и почему – над этими загадками Барли не стал ломать голову. Он знал только, что в каком-то прошлом своем воплощении, в дни какой-то забытой книжной ярмарки он приехал сюда совершенно пьяный с группой чокнутых польских издателей и на чьем-то саксофоне сыграл «Благослови сей дом».
Разговор шел натянуто, и пропасть между ними ширилась, пока (как Барли показалось) не поглотила всю его ничтожность до конца. Он смотрел на Катю и чувствовал, что ему нечего ей предложить, что у нее всего вдесятеро больше. В обычной ситуации он бы страстно признался ей в любви. Чтобы снять напряженность новых отношений, ему был необходим рывок в абсолютные величины. Но в Катином присутствии он не мог найти абсолютных величин, чтобы противопоставить ее собственным. Он увидел свою жизнь как ряд бесполезных воскрешений, где одна неудача сменялась другой. Его ужаснула мысль, что он принадлежит к обществу, которое существует только в материальном и оставляет без внимания вечные темы. Но ей ничего этого он сказать не мог. Сказать ей что-нибудь значило разрушить свой образ в ее глазах, а взамен у него ничего не было.
Они говорили о книгах, и он видел, как она от него ускользает. Лицо ее стало рассеянным, голос – скучным. Он попытался вернуть ее, он старался вовсю, но она ушла. Она произносила те же избитые фразы, которые он выслушивал весь день, пока ждал ее. «Еще минута, – подумал он, – и я начну рассказывать ей про „Потомак – Бостон“ и объяснять, что река и город никак между собой не связаны». Помилуй Господи, он уже начал это объяснять.
И только в одиннадцать, когда в ресторане выключили свет и он шел с ней по безжизненной улице к станции метро, ему вдруг пришло в голову, что, вопреки всем здравым расчетам, и он мог произвести на нее впечатление, пусть и скромнее, чем то, какое она произвела на него. Она взяла его под руку, ее пальцы лежали на сгибе его локтя, и она шла широким шагом, чтобы попасть с ним в ногу. Белая пасть эскалатора была открыта, чтобы принять ее. Как перевернутые рождественские елки, над ними мерцали люстры. Барли церемонно, по-русски поцеловал Катю: в левую щеку, в правую, снова в левую. И пожелал спокойной ночи.
– Господин Блейр, сэр! Так я и думал, что это вы! Какое совпадение! Садитесь, мы подвезем вас!
Барли залез в машину, а Уиклоу с ловкостью акробата перебрался на заднее сиденье и принялся высвобождать магнитофон, покоившийся на пояснице у Барли.
Они довезли его до «Одессы» и высадили. Им еще предстояла работа. Вестибюль напоминал аэровокзал во время густого тумана. На каждом диване или кресле дремали в полумраке нелегальные постояльцы, которые заплатили за сидячие места. Барли, наморщив нос, благожелательно обвел их взглядом. Некоторые были в тренировочных костюмах. Другие одеты более официально.
– Выпьем? – громко сказал он, но ответом было молчание. – Кто-нибудь хочет глотнуть виски? – спросил он, выуживая из внутреннего кармана плаща бутылку, все еще на две трети полную. Показывая пример, он деловито приложился к бутылке, а потом пустил ее по кругу.
Так Уиклоу и нашел его два часа спустя – в вестибюле, где он притулился среди группки благодарных ночных душ, по-товарищески делясь с ними последним глотком перед тем, как пойти спать.
* * *
Глава 9
– Новые американцы Клайва – это что? – вполголоса осведомился я у Неда, когда мы, точно верующие к заутрене, собрались вокруг броковского магнитофона в оперативном кабинете.
Лондонские часы показывали шесть. Виктория-стрит еще не разразилась утренним рыком. Брок перематывал ленту, и катушка попискивала, как хор птенцов. Ее полчаса назад привез курьер: она прибыла диппочтой в Хельсинки и на специальном самолете была доставлена в Нортхолт. Если бы Нед прислушался к сладкой песне технических сирен, мы могли бы заметно сэкономить на этой дорогостоящей процедуре; ведь маги и волшебники Лэнгли носились с новой штучкой, гарантировавшей полную безопасность устных сообщений. Но Нед не был бы Недом, если бы не предпочел собственные проверенные способы.
Он сидел за своим столом и расписывался на документе, загораживая его ладонью. Потом сложил его и сунул в конверт, который собственноручно заклеил, прежде чем отдать Высокой Эмме, одной из своих помощниц. К этому моменту я уже перестал ждать ответа на свой вопрос и даже растерялся, когда он рявкнул:
– Вонючие мародеры!
– Из Лэнгли?
– Бог ведает. Служба безопасности.
– А чья? – не сдавался я.
Он только злобно мотнул головой. Из-за документа, который сейчас подписал? Или из-за американских прилипал? Их было двое. Под водительством Джонни, из их лондонского пункта. Темно-синие блейзеры, короткая стрижка, чистенькие, как мормоны, даже до противности. Клайв встал между ними, но Боб демонстративно уселся в дальнем углу рядом с зябко нахохлившимся Уолтером (слишком рано пришлось встать, подумал я в тот момент). Их присутствие даже Джонни выбило из колеи, как тотчас же и меня. Эти тусклые непривычные лица, совершенно неуместные в нашей операции, да еще в столь решающий момент. Будто плакальщики заблаговременно явились проводить в последний путь еще не скончавшегося покойника. Но только вот – кого? Я вновь посмотрел на Уолтера, и на душе у меня стало еще тревожнее.
Я опять перевел взгляд на новых американцев, таких худощавых, таких аккуратных, таких безликих. Служба безопасности, сказал Нед. Но с какой стати? И почему именно теперь?
Почему они обозрели всех, кроме Уолтера? Почему Уолтер смотрел на всех, но только не на них? И почему Боб сел в стороне, а Джонни все рассматривает и рассматривает собственные ладони? Я с облегчением отвлекся от своих мыслей. Мы услышали грохот шагов по деревянной лестнице. Это Брок включил воспроизведение. Мы услышали лязг и ругань Барли, задевшего спиной край люка. И снова шарканье их подошв, уже по железу крыши.