Русский фронтир (сборник)

Дивов Олег

Я подошел к конвертоплану, Чернецкий открыл дверцу.

– Код от спускаемого – надо?

– Черт побери! – Летчик криво усмехнулся. – Я должен Алику бутылку. Он сказал, что Газин примет вас в игру, а я грешным делом засомневался.

Я открыл было рот, чтобы ляпнуть: «Это кто еще кого принял…» – и закрыл. Вдруг пришло осознание, что я не обижен таким принижением своей роли, да и вообще наплевать. Результат важнее. Кажется, я наконец-то бросил играть в дипломата – и стал дипломатом. Поздновато созрел. Но как сказал

бы вождь, чтобы кем-то стать, надо им быть. Я – могу. Я гожусь для серьезного дела, от меня есть польза, и идите вы к чертовой матери.

Видимо, некое внутреннее напряжение все-таки отразилось на моем лице, поскольку Чернецкий добавил:

– Не в вас сомневался, в полковнике.

А я улыбнулся в ответ и сказал: да мне все равно.

Прозвучало это несколько иначе и довольно экспрессивно, но смысл я вам передал в точности.

У бравого летчика очень смешно отвисла челюсть.

Он, наверное, думал, я и слов-то таких не знаю.

На санитарное дежурство я заступал к шести вечера и отдохнуть, конечно, не успел. Не расслабишься, когда такие события. Я взял в санчасти перезаряженную аптечку, сел в вездеход, но поехал не к дворцу, а на летное поле. Сначала посмотреть, как там наши заговорщики.

Все оказались в сборе: оба экипажа, хмурый Акопов, сосредоточенный Чернецкий, четверо спецназовцев – трое рядовых и немолодой сержант, полковник Газин и капитан Петровичев. Обступили трехмерную карту пещеры-«хранилища» и тыкали пальцами, что-то согласовывая.

Мне никто особо не обрадовался. Как всегда. Правда, капитан против обыкновения пожал руку и даже выдавил нечто вроде кривой улыбки… Поднялся и ушел в сторону каньона вертолет спасателей. Полковник начал говорить – и осекся. Он глядел через мое плечо, и выражение лица у него было сложное.

Со стороны города к нам шел Тунгус.

Великий вождь, облаченный в парадную расписную тогу, смотрелся беззаботным, словно на прогулку собрался. И никаких признаков болезненного состояния. Рослый пятидесятилетний красавец, запрограммированный природой на долгую счастливую жизнь.

Земляне изобразили приветственные жесты, кому какие положено, а мы с полковником, обозначив взгляд в глаза вождю, сунули в рот по зубочистке: говори с нами, о, великий, мы внимаем.

– Давно хотел полетать, – сказал великий. – Самое время.

Полковник нервно прожевал зубочистку и чуть не проглотил ее.

– Давайте говорить, как принято у вас, – разрешил вождь. – Нет времени для церемоний. А ты молчи. И ты тоже.

Он указал на Петровичева и Акопова. Экипажи и солдат вождь просто не рассматривал, да те и не рвались в собеседники.

– Господин великий вождь, разрешите обратиться к товарищу полковнику? – ляпнул Петровичев, взяв под козырек.

Господин великий вождь гавкнул на капитана так, что тот едва не упал.

Местный смех это гулкое уханье, похожее на собачий лай; в исполнении Тунгуса тянуло примерно на сенбернара. Я чуть не оглох.

Не знаю, что уж там напереводил вождю транслятор, может, с титулами намудрил, или сама ситуация его рассмешила.

– Иди, лезь на свою вышку, – разрешил вождь. – Начальник тебя отпускает.

Поднял руку Чернецкий, но спросить ничего не успел.

– Останется этот, – вождь ткнул в одного из спецназовцев, на вид самого молодого.

Зашел внутрь карты и начал осматриваться.

Капсула лежала, привалившись боком к куче обломков неясного происхождения, до того заросших пылью и грязью, что даже форму их установить толком не получилось. Тем более разведка теперь очень берегла свои дроны.

– Вот же воришки, – произнес вождь задумчиво, почти ласково. – Жаль, не хватит времени… Не так все надо делать, конечно… Но как-нибудь потом вы придумаете способ обездвижить этих тварей или распугать. И тогда мы в их хозяйстве покопаемся.

– Всех перетравим, – заверил полковник.

– Травить не надо, – сказал вождь строго. – У себя дома трави… Кто идет со мной к этой штуке?

Чернецкий толкнул локтем Шурика, тот церемонно поклонился.

– Увеличить, – приказал вождь.

Карта начала расти, люди подались назад.

– Довольно. Воины, ко мне.

Тунгус выстроил тупой клин с собой во главе спиной к капсуле. Остался недоволен, не хватало ему четвертого бойца для симметрии. Передвинул солдат, каждого быстро вполголоса проинструктировал. Вышел из карты и бросил полковнику:

– Должен тебя предупредить, что они, скорее всего, умрут.

Полковник смотрел на вождя, не отводя взгляда.

– Если я не вернусь, будешь вести дела с Унгасаном, – сказал Тунгус. – И самое большее через три года первая группа наших учеников должна отправиться в Москву. Мы не можем ждать. И вы не можете. Мы вам нужны. Вы сами не знаете, как мы вам нужны. Чтобы стать им-пе-ри-я, – вождь произнес чужое слово по слогам, но очень четко, – мало думать как империя. Надо делать как империя. А вы хорошо думаете, но плохо делаете. Скорее учитесь делать. Удачи, друг.

И сунул полковнику руку.

Я думал, тот ее сейчас поцелует.

По-моему, Газин дышать начал, только когда вождь повернулся к нему спиной.

Мне Тунгус бросил, проходя мимо:

– А ты не будь, как вы говорите, и-ди-о-том. Я правильно сказал?

– Ты делаешь большие успехи в языке, друг мой.

Тунгус вдруг остановился и буркнул под нос:

– Как странно. Ты очень хочешь пойти со мной – и не можешь. Почему?

– Сам не понимаю. Наверное, меня так научили. Это часть моей работы – ни во что не лезть руками. Иногда бывает стыдно. Иногда мне кажется, я просто трус. Да здесь, наверное, все так думают. И я вместе с ними…