Русский Харбин
Шрифт:
Между тем приближалась суровая китайская зима, и русские люди стали готовиться к тому, чтобы пережить ее с минимальными потерями. Рылись и утеплялись землянки, заготавливались дрова, сухой кустарник и трава, чтобы хотя бы на какое-то время обеспечить себядоступным «топливом». Все, кто пережил эту тяжелую зиму, помнили пришедшую весну как время новых надежд и устремлений. В России вовсю гремели антибольшевистские восстания — в марте 1921 года восстал Кронштадт, за тем пронеслись крестьянские бунты в Западной Сибири — в Акмолинской области и Тобольской губернии. Казалось, что власть большевиков дышит на ладан. К тому же в апреле к Чугучаку подошел отряд под командованием хорунжего Токарева, именуемый Народной дивизией. Она подошла к китайской границе из Петропавловска, минуя Кокчетав, через Каракалинск. Китайцы сразу предложили отряду сдать оружие, однако Токарев распорядился отдать им лишь негодные экземпляры, сохранив в своих рядах максимальное количество вооружений. Хорунжий Токарев присоединил свою Народную дивизию к корпусу генерала Бакича, многократно его увеличив. Однако во избежание эскалации конфликта с китайскими властями, понявшими, что их обманули и что в лагере Эмиль у русских оставалось довольно вооружений, чтобы защитить себя и даже продолжать военные действия против большевиков, пополненный корпус генерала Бакича в мае 1921 года снялся с насиженных мест и двинулся на восток. Кроме того, в штабе корпуса появились сведения о том, что губернатор Чутучака получил от большевиков хорошее вознаграждение за возможность вторгнуться на китайскую территорию и напасть на белый русский лагерь. Кроме того, губернатор и сам был не прочь выделить солдат, чтобы увеличить численность советских сил, и тем самым обеспечить им победу. В последнее время именно при его согласии китайским жандармам было дано указание под любым предлогом арестовывать русских офицеров, встретившихся им
Утром 24 мая 1921 года растянувшаяся на версты колонна численностью в 8000 человек вышла походным порядком из лагеря, держа свой путь на восток. Конечной целью колонны был выход на оперативный простор Монголии, где чины корпуса генерала Бакича надеялись соединиться с прибывавшими туда разрозненными белыми отрядами. Примерно после третьего перехода командование корпуса выделило из общего числа отступавших относительно хорошо вооруженные подразделения. Из них составили части арьергарда для возможного прикрытия отхода от наседавших красных. Сделано это было весьма своевременно, так как отходящих уже настигали кавалерийские разъезды преследователей, состоявшие из красноармейцев и китайских конников. И хотя колонна совершала отход поспешно, делая большие переходы с непродолжительными привалами, красные неотступно шли следом за ними, пытаясь атаковать белые арьергарды, получившие приказание по возможности уклоняться от столкновений. Длинные переходы и скудное питание делали свое дело: люди буквально валились от усталости, бросая по пути лишние вещи и излишек груза. Чтобы хотя бы немного оторваться от преследования, корпус сошел с направления Чугучак — Урумчи и повернул в безлюдную азиатскую пустыню Гоби. Безжалостное солнце, невыносимая жара, жажда и тающие день ото дня запасы продовольствия. К вечеру 1 июня разведка донесла о том, что за ближайшим перевалом, при выходе из ущелья к реке Кобук, уже стоят красные, готовые внезапным ударом отрезать корпусу путь к возможному отступлению. Все, способные носить оружие, а таковых из прежних восьми тысяч оказалось чуть менее 10 процентов, были собраны в отряд, но из них вооружены были немногим более сотни человек, да и те чем попало — тем, что удалось припрятать во время интернирования в Китае. «Погибнуть теперь от пуль красных или умирать от голода и других лишений похода, после того, как судьба пощадила их на фронтах Великой войны — было слишком горько, и казалось какой-то злой насмешкой…» — вспоминал современник. И тогда последние из способных держать в руках оружие людей бросились в атаку. Вооруженные палками, ножами и камнями, пешком ринулись они на высоты, где находились красные, в то время как генерал-лейтенант Андрей Степанович Бакич и начальник его штаба генерал-майор И. И. Смольнин-Терванд, собрав имевшихся всадников, начали обход левого фланга красных. Большевики дрогнули и отступили из ущелья к оврагам, примерно на версту назад, к заранее вырытым окопам, а когда, гонимые всадниками и бегущими за ними следом белыми, обнаружили, что некоторые из преследователей были даже не вооружены, воодушевляемые своими командирами, бросились в контратаку и потеснили противника. Пять раз белые поднимались в атаки, и каждый раз были отбиты. Утром следующего дня генерал Бакич с кавалеристами, поддержанный пешим строем, выдвинулся вперед для обхода противника с правого фланга, намереваясь занять тыл красных, прорвавшись к ущелью, что окончательно сломило дух красных, и они оборотились в бегство под крики «ура», гонимые белыми до берега реки. Оттуда, в надежде спастись, они бросались с разбега в воду, находя гибель в холодной и глубокой пучине. Остатки рассеянного белыми отряда гнались по пустыне десятки верст, пока у самих преследователей хватало сил. Некоторые из чинов корпуса Бакича, добравшись до долгожданной речной прохлады, останавливались утолить жажду и передохнуть. Разгромом засадных частей красных корпус открыл для себя прямую дорогу для беспрепятственного продвижения на восток, в направлении озера Улюнгур.
Новый поход не стал легче предыдущего: голод продолжал свое дело, а обессилевших людей оставляли в пути без всякой помощи: их ждала гибель либо от пуль красных, которые упрямо продолжали преследование, либо от волчьих зубов. Стаи волков, как и красные, упорно шли по пятам корпуса, нападая на отставших, заболевших или просто выбившихся из рядов колонны людей. В арьергарде шли две спешившиеся сотни казаков, поставленные Бакичем для прикрытия. 7 июня генерал издал приказ, согласно которому все, кто не мог двигаться с корпусом дальше, вольны покинуть его, возвращаться в Россию или двигаться далее собственными средствами. Снова начались пески, усилился зной. Дневная температура воздуха доходила до + 50° по Цельсию.
Еще задолго до того как дорога привела измученных странствием людей к Иртышу, в главный административный и торговый центра монгольского Алтая селение Шарасумэ, китайские власти чрезвычайно встревожились возможным появлением большого отряда русских. Мирные переговоры властей селения и генерала Бакича к результатам не привели — местный губернатор по своим соображениям ни за что не желал предоставить отряду место для отдыха, ночлега, а также пополнить запасы еды. В ответ на это 1 июля 1921 года русские, разбив китайский заслон на подступах к городку, вторглись в его черту. Губернатор, со страха покончивший жизнь самоубийством, китайские солдаты, узнавшие о безвластии и принявшиеся грабить местные базары, — все это стало прямым следствием решительности генерала Бакича показать русскую силу. Это удалось ему. Китайские солдаты спешно убегали из городка с противоположной вступавшим русским войскам стороны. За ними следовали бегущие в соседний город Бурчум чиновники и коммерсанты…
Все это стало чередою событий, сменявших друг друга с печальной последовательностью. Чины корпуса, войдя в город, немногим отличились от китайцев, принявшись в поисках хлеба и съестного грабить местные магазины и лавки. «Весь день и ночь, по занятии города, — пишет очевидец событий, — люди ели и пили, благо джуну, т. е. китайской водки, оказалось сколько угодно… Зарево огней освещали окрестности города на несколько верст. Это в обозах варили «плов» — рисовую кашу с бараниной, урюком и изюмом…» [13] В качестве военных трофеев корпус Бакича получил шесть сотен винтовок, брошенных китайцами, восемь полевых орудий, боеприпасы к ним и патроны. У местного населения отряд начал реквизировать лошадей, в мастерских казаки стали изготовлять новые седла и пики. Наладилась правильная выдача довольствия. Все ожили, и вновь пошли разговоры о том, что пора бы возвращаться в Россию, для последнего и решающего боя с большевиками. Для связи с отрядом есаула Кайгородова в Кобдо были посланы скороходы. В сторону советской границы была выслана застава и конные разведчики.
13
Серебренников И. И. Великий отход. Харбин, изд. Зайцева, 1936.
Так была окончена первая и наиболее трагическая часть похода корпуса под командованием генерал-лейтенанта Андрея Степановича Бакича. Путь от того места, где отряд был интернирован китайцами до границы Западной Монголии, был устлан телами тысячи погибших в пути от ран, голода, несчастных случаев, пропавших без вести, оставаясь и по сей день одним из наиболее жутких мартирологов Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. Дальнейшая судьба самого генерала и его корпуса во многом до мелочей совпадает с историей распада вооруженных сил под командованием барона Унгерна. Те же высокие цели, то же отсутствие сил и возможностей для их осуществления. Бегство слабых духом, бесславная смерть стойких, неистовство вождя, силой стремящегося остановить подчиненных, оставлявших его и бегущих кто куда. И наконец пленение большевиками, суд в Новониколаевске и неизбежный в таких случаях расстрел по приговору советского суда. Единицы из тех, кто преодолел тяготы и лишения похода, добравшись через безлюдные монгольские просторы к границам Китая, и пришел в Маньчжурию, где оставалась привычная русская жизнь в Харбине, городе, с которым у большинства беженцев были связаны самые радужные ожидания и надежды. Говоря о Харбине начала 1920-х годов, времени гибели почти всех белых вождей и их армий на русском Дальнем Востоке, и оценивая социальный состав беженцев, важно подчеркнуть, что среди них оказались и учащиеся двух относительно новых военно-учебных заведений, возникших на территории России во время Гражданской войны. Речь идет о Читинском Атамана Семёнова военном училище и Хабаровском военном училище, которое в составе отдельной атамана Калмыкова дивизии частично оказалось в Харбине. Подготовка иностранных военных кадров на собственной территории, с точки зрения китайских властей, даже в условиях тех лет считалась недопустимым делом, потенциально представлявшим угрозу национальной безопасности. Училища не возобновили своей работы в эмиграции и не получили статуса учебного заведения, как, например, это произошло в Югославии, однако именно им было суждено стать первой образовательной ступенькой для десятков русских юношей, вступавших в большую жизнь в Харбине и рассеявшихся впоследствии по всему белому свету.
Традиция российских военно-учебных заведений простирается далеко в глубину истории, продолжается и поныне. Нет надобности подробно говорить о том, как глубоко стремились привить столь ценный национальный и академический опыт знаменитые воспитатели русского военного юношества в начале прошлого века, во время войны и даже в период, когда, казалось бы, сам смысл обучения порой был поставлен под сомнение реалиями Гражданской войны. Недолгий срок существования этих достойных опытов воспитания и подготовки настоящих войнов совсем не говорит о том, что в достижении этой цели их основатели не достигли желаемого. Их воспитанники, оставшиеся на жительство в Харбине, на протяжении почти четверти века стали превосходной сменой своим талантливым предшественникам — русским инженерам, строителям, архитекторам, железнодорожникам, врачам и администраторам, в лице этих юных беженцев получившим продолжателей своего дела и верных помощников. Трудно представить сейчас, как такое учебное заведение, как военное училище, могло давать своим учащимся столь разностороннюю подготовку, готовить их не только как военных специалистов, но закладывая фундамент будущего мировоззрения. Впоследствии это выразилось в ответственном подходе выпускников ко всему, что бы ни пришлось делать в жизни, и в навсегда привитой любви к исторической родине, ради которой, как считали они, и вкушался тот нелегкий хлеб изгнанничества.
Читинское Атамана Семёнова военное училище было основано 14 ноября 1918 года. Условия для создания были неважными — по традиции, не хватало казенных средств, не было определено место проведения занятий, не закуплен инвентарь и не была пошита юнкерская форма. Живописуя атмосферу, в которой проходило его создание, один из его питомцев-юнкеров вспоминал: «…казенного обмундирования еще не было, и мы явились в том, что носили у себя в частях или дома… пестрота одеял на кроватях и обилие «собственных вещей» разложенных у стен, без всякого порядка, дополняли впечатление табора…На первых порах жилось нам довольно скучно. Отпусков не было, занятий не производилось, и мы целыми днями сидели на кроватях или бродили по коридорам…» Первое время, пока решались многочисленные организационные вопросы, преподаватели и юнкера размещались в помещении гостиницы «Селект», откуда только в середине ноября перешли в здание училища, в котором и был подготовлен и зачитан приказ № 1 о начале занятий от 25 ноября 1918 года. Формирование происходило во время полной разрухи — ни материальной части, ни обмундирования, ни учебных пособий не имелось. Все надо было создавать и заводить заново. Тяжелая задача была задана и начальнику училища, и его помощнику по строевой части полковнику Дмитриеву, и инспектору классов полковнику Хилковскому. Через полгода, приказом по войскам Отдельной Восточной Сибирской армии № 134, от 17 апреля 1919 года, Читинская военная школа была переименована в Военное училище. Производство первого выпуска состоялось приказом Главнокомандующего всеми вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа № 141 от 1 февраля 1920 года. Начальником училища был назначен молодой офицер — выпуска 1912 года — полковник Михаил Михайлович Лихачев. В том, что начальником училища был назначен строевой офицер, была своя цель. Как показали иркутские события в декабре 1917 года, на начальников из числа выпускников школ прапорщиков с трехлетним опытом службы в случае сложной обстановки рассчитывать было трудно, поэтому выбор пал на офицера, в чьей твердости не было сомнений. Состав юнкеров 1-го выпуска так описан одним из них: «…Среди всевозможных гимнастерок, френчей, бушлатов виднелись, странные в этой военной обстановке, тужурки двух-трех студентов и учащихся средне-учебных заведений… В огромном большинстве это был «тертый», боевой народ, прошедший суровую школу гражданской войны и хорошо умевший держать винтовку в руках. Среди нас были и почти мальчики, и солидные «отцы семейств». Было много кадет из Иркутского, Хабаровского и Сибирского корпусов… Дисциплина сразу же была установлена железная и, что важнее всего, курсовые офицеры и преподаватели стремились привить юнкерам лучшие традиции военно-учебных заведений былых времен. Большую услугу в этом отношении оказали училищу многочисленные кадеты. Они принесли с собой дисциплину и выучку и, заняв портупей — юнкерские должности, способствовали установлению того истинно-воинского духа, которым так отличалось Читинское военное училище от обычных школ прапорщиков военного времени…»
Степень доверия и надежды на юнкеров городской военной администрации проявилась в ходе тревожных дней конца июля 1920 года, когда была назначена общегородская эвакуация. Полковником Данилиным, ответственным за доставку золота на городской вокзал, была поставлена задача юнкерам — охранять золотой запас, хранившийся в училище до того момента, когда будет предоставлен соответствующий транспорт. Золото перевозилось на грузовиках. В них поместилось 10 ящиков золота, охраняемые 7 юнкерами конвоя, и грузовики, рыча моторами и поднимая кучу пыли, тронулись к вокзалу. По пути, в поперечных главному пути следования улицах, отправку золота страховали пешие и конные патрули. В вагоне с золотом поехали юнкера инженерной роты, юнкера пулеметной роты разместилась в броневых коробках, пехотная рота, юнкера батареи полковника Вельского и хозяйственная часть училища были эвакуированы из Читы другим эшелоном. Казачья сотня и батарея полковника Иванова остались в Чите для оказания поддержки прикрытия отхода основных сил. 1 октября 1920 года ввиду невозможности продолжения занятий и быстрого продвижения красных войск к городу Читинское Атамана Семёнова военное училище было официально расформировано. Оставшиеся юнкера казачьей сотни были зачислены в Отдельный Стрелковый личного конвоя атамана Семёнова дивизион. В этом дивизионе уцелевшие после эвакуации и оставшиеся в живых юнкера после боев с красными у Владивостока, в количестве 55 человек, были произведены 8 сентября 1921 года — младший курс в подпоручики, общеобразовательный класс — в прапорщики.
Большинство выпуска осело в Северо-Восточном Китае, часть оказалась в Харбине, где молодые офицеры продолжили образование в высших его учебных заведениях, где на одной скамье с ними сидели выпускники другого дальневосточного училища, Хабаровского. Его история отчасти повторяет историю многих учебных заведений России во время Гражданской войны. В освобожденном 1 сентября 1918 года от красных Хабаровске по приказу атамана Калмыкова было учреждено это военно-учебное заведение для подготовки военных кадров. Начальником его был назначен бывший директор Хабаровского кадетского корпуса генерал-майор Михаил Павлович Никонов. В училище было произведено два официальных набора. Первый набор в училище составил 22 человека, из них окончили 21, второй набор — 80 человек, а также был набран класс на Артиллерийские курсы в количестве 60 юнкеров. Занятия начались уже с октября 1918 года. Курс обучения в училище был рассчитан на 1 года. В качестве учебного заведения училище было признано таковым и Верховным правителем России адмиралом Колчаком в августе 1919 года, после инспекторского посещения его генералом Хорватом. Современники вспоминали начало первого года работы училища: «1918–1919 учебный год прошел в ненормальных условиях, тем более, что все хозяйственные вопросы наталкивались на полное отсутствие средств. Питание было скудное, запасов белья и обмундирования не было, т. к. все было разграблено красными, и все средства поглощались расходами на обувь и на отопление…» [14] Да, военная обстановка не располагала к увеличению затрат на образовательные нужды. Тревожно было не только из-за постоянного ожидания нападения партизан. Трудности поджидали и со стороны внешнего противника. В ноябре 1919 года 4 китайские канонерки пытались, в нарушение русско-китайского договора о плавании по рекам Амур и Сунгари, самовольно пройти в Сунгари, и были встречены орудийным огнем отряда атамана Калмыкова у Хабаровска. После 6-часового боя одна китайская канонерка была потоплена, после чего остальные ушли назад, в Николаевск-на-Амуре. В этом бою юнкера Артиллерийских курсов училища принимали самое деятельное участие. В феврале 1920 года училище было эвакуировано в Маньчжурию. 13 февраля 1920 года белые войска принуждены были оставить город Хабаровск. Походным порядком все части двинулись на юг по реке Уссури — военное училище, отряд атамана Калмыкова, морская рота под командой контр-адмирала Василия Викторовича Безуара, верные уссурийские казаки, часть офицеров и солдат 36-го полка и гражданские беженцы. Выступившим пришлось пробивать дорогу с боем под станицами Казакевичи, Невельской и поселком Чиркино. У поселка Куколевского окружение стало таким тесным, что пришлось отходить за китайскую границу. Отход по линии российско-китайской границы оказался невероятно тяжелым; при наступивших морозах отступавшим пришлось двигаться четыре дня по снежной пустыне, без дорог и жилья. Отступлением всей группы командовал генерал-майор Николай Александрович Суходольский. Положение в походе осложнялось и и разногласием командования: Суходольский настаивал на прорыве с оружием в руках в Харбин, что составило бы около 400 верст перехода. Контр-адмирал Василий Викторович Безуар — на сдаче оружия китайцам и позволении им интернировать всех русских, оказавшихся волею судеб на их территории. В результате их горячих споров произошло разделение сил: Суходольский с частью верных людей ушел по снежной равнине в направлении Харбина, а контр-адмирал Безуар повел оставшихся к ближайшему китайскому городу Фугдину, расположенному на реке Сунгари.
14
Хабаровский графа Муравьева-Амурского кадетский корпус. Сан-Франциско, Глобус, 1978.