Русский мир. Часть 1
Шрифт:
О том, что противостояние русскому языку искусственно и политизировано, свидетельствуют такие данные. В Республике Карелия в последние годы разработана программа по развитию финно-угорской школы. В постановлении Председателя Правительства Республики Карелия (1997) приводятся следующие данные всесоюзной переписи 1989 г.: 51,5% карелов, 40,6% финнов и 37,5% вепсов признали родным язык своего народа. При этом микроперепись, проведенная в рамках республики, выявила, что 82,5% карелов, 90,6% финнов и 75,7% вепсов общаются дома только на русском языке. В постановлении признается, что «использование русского языка в производственной и образовательной сфере практикуется абсолютным большинством»76.
Вместе с языком распространялась и литература, на этом языке написанная. Это породило духовную
Культурное общение и обогащение было взаимным. Об этом написано много исследований. Соседствуя бок о бок, народы России перенимали друг у друга обычаи, традиции, привычки. Очень важно отметить, что они становились не просто заимствованиями одного народа у другого, а неотъемлемой частью некоей единой культуры. И входили в плоть и кровь этой общности. Интересно, что даже те народы, которые живут самостоятельно, но какое-то время находились вместе с Россией, не могут расстаться с некоторыми элементами русского влияния, ставшими составной частью их быта. Финны очень любят соленые огурцы и квас, причем не сладкий газированный напиток, который сейчас выдается за квас в России, а настоящий, приготовленный в домашних условиях, забродивший и выдержанный. Они каждый раз извиняются перед приезжими, в том числе и русскими, за то, что любят такой странный, «никому» не известный, но столь любимый ими напиток.
Итак, единство различных регионов России складывалось стихийно и естественно, по мере заселения земель русскими. Уходя жить в далекие края, они несли с собой свой уклад жизни и бережно хранили его, передавая детям. Они распространяли его и на коренных жителей тех мест, в которых селились, превращая их не просто в покоренные народы, а в некое единое целое, что составляло единое государство. Государство, в свою очередь, своей политикой способствовало этим унифицирующим процессам. Это единство проявлялось в самых разных сферах: культура, язык, быт, образ жизни и, что может быть самое важное, мировоззрение, особенности национального характера.
Это единство было реальностью русской жизни, но не всех и не всегда оно радовало. Некоторые видели в этом обезличивание, потерю индивидуального начала. «Теперь пойдет все сплошь, – жаловался писатель-народник Глеб Успенский, – и сом сплошь прет, целыми тысячами, целыми полчищами, так что его разогнать невозможно, и вобла тоже «сплошь идет» миллионами существ, одна в одну, и народ пойдет тоже «один в один» и до Архангельска, и от Архангельска до «Адесты» [народное название Одессы. – Прим. автора] и от «Адесты» до Камчатки… все теперь пойдет сплошное, одинаковое, точно чеканенное: и поля, и колосья, и земля, и небо, и мужики и бабы, все одно в одно, один в один, с одними сплошными красками, мыслями, костюмами, с одними песнями… Все – сплошное – и сплошная природа, и сплошной обыватель. Сплошная нравственность, сплошная правда, сплошная поэзия, – словом, однородное, стомиллионное племя, живущее какой-то сплошной жизнью, какой-то коллективной мыслью и только в сплошном виде доступное пониманию. Отделить из этой миллионной массы единицу и попробовать понять ее – дело невозможное»77.
Разочарован был поездкой по Волге, от которой ждал новых ярких впечатлений, француз А. Дюма: «Всякий раз, когда “Нахимов” делал стоянку для закупки дров, мы сходили на берег, но места, меняя названия, ничем не отличались одно от другого. Всюду деревянные избы, где обитают крестьяне в красных рубахах и тулупах»78. Он заехал в самую глубинку, ждал чего-то необыкновенного, а нашел то же, что и в ближайших к Петербургу
Глубокую связь всех людей, населяющих огромную страну, иронически посмеиваясь, подчеркнул Н. В. Гоголь. Рассказывая о бедствиях русского чиновника в повести «Нос», он не может удержаться от едкого замечания: «Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет. То же разумей и о всех званиях и чинах».
Его ставшее классическим описание поездки по России дает щемящую картину единения страны, одинаковой не только в своем величии, но в нищете и убожестве. «И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца… Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора». Картина эта не имеет географической привязки, это может быть практически любое место огромной страны.
Русская классическая литература дает несчетное число свидетельств единообразия российской жизни: все эти безвестные, а часто и безымянные (просто город N, а где он находится, не имеет значения) города похожи один на другой, населены похожими людьми, живущими по одним законам и правилам. Чехов, Лесков, Гончаров, Гоголь, Тургенев оставили запоминающиеся зарисовки единообразия (а учитывая критическую направленность русской литературы – и однообразия) русской жизни.
А вот один довольно необычный источник косвенно рисует яркую картину российской действительности – такую пеструю, живую, населенную различными народами и вместе с тем удивительно похожую в самых разных регионах страны. Стремление наблюдателя быть объективным, справедливым, доброжелательным еще нагляднее высвечивает реальную жизнь: единую в своем многообразии. Речь идет о переписке великого князя Александра Николаевича (будущего царя-освободителя Александра II) со своим отцом Николаем I79.
В 1837 г., в возрасте 19 лет, Александр отправился в путешествие по России, которое длилось более 7 месяцев. Эта поездка была частью образовательного плана, составленного для будущего монарха его наставником поэтом В. А. Жуковским и его отцом-императором. К этому моменту Александр завершил обучение, а впереди у него было еще завершающее программу годичное путешествие по Европе. Основную цель поездки Николай I в своем наставлении сыну сформулировал так: «…знакомясь с своим родным краем, сам будешь строго судим». Великий князь и наследник престола отправлялся посмотреть на свою страну, свой народ, других посмотреть, а заодно и себя показать. Николай был уверен, что его сын «научится ценить наш почтенный, добрый русский народ и русскую привязанность», но предостерегал его от неосторожных поступков, напоминал, что всеобщую любовь надо еще и оправдать.
Обращает на себя внимание трогательный, задушевный стиль переписки, который сочетается с глубокой почтительностью со стороны Александра и наставничеством со стороны Николая. За бременем трудных и ответственных обязанностей, лежащих на них как на настоящем и на будущем монархах, проглядывает искренняя семейная любовь и привязанность. Суровый император Николай I, каким его обычно рисует историческая литература, предстает в совершенно неожиданном свете – как нежный и внимательный отец. Сын обращается к отцу: «милый, бесценный Папа» и мечтает о том, как обнимет его при встрече. Отец начинает письма с доброжелательного – «любезный Саша», а подписывает совсем уже ласково – «твой старый верный друг Папа». Они вспоминают милые семейные сценки и шалости, искренне скучают друг по другу, а наследник еще и по остальным членам семьи, оставшимся дома.