Русский мир. Часть 2
Шрифт:
Историю женских образовательных учреждений в России невозможно представить без институтов благородных девиц, вписавших яркую страницу в русскую культуру. Первый из них был открыт в 1764 г. И. И. Бецким в рамках его описанного выше плана по воспитанию «новой породы людей» и больше известен как Смольный институт. Воспитательное общество благородных девиц, таково было его первоначальное название, стало первой государственной светской школой для женщин в России и одной из первых в мире. Одной из важнейших образовательных идей Бецкого была мысль о необходимости оградить детей от зла и несправедливости окружающего мира, которые ожесточают сердца и развращают души. Он намеревался создать идеальную среду, изолированную ото всего на свете, в том числе и от родителей, в
Стремление Бецкого, несмотря на его некоторую утопичность, вполне понятно в контексте той сложной исторической обстановки, которая царила в русском обществе в екатерининскую эпоху. Смешение быта, культур, идей, взглядов, мод, свойственные периоду, безмерное увлечение высшего общества французским миром, порождали большие сложности в вопросах воспитания детей. С. Н. Глинка с грустью писал: «В столицах наших быт русский вовсе отжил; в городах было уродливое смешение старого с новым. Отцы и матери, заторопленные модами и рысканьем в каретах, оставляли дочерей на произвол мадамов, Бог знает, где завербованных»160. Этому уродливому воспитанию девушек, по мнению Глинки, противостоял Смольный институт, единственный оплот чистоты в развращенном обществе.
На практике подобное стремление защитить девочек от пагубного влияния внешнего мира, в который включалась и семья, означало их полную изоляцию и жизнь в искусственном закрытом мире. Согласно Уставу 1764 г. в институт принимались девочки 5–6 лет дворянского происхождения, о чем требовалось представить соответствующие документы, здоровые, «а увечные, слабые и тому подобные… принимаемы не будут», при этом преимущество в приеме было обещано «таким благородным девицам, коих отцы и матери пред прочими мало достаточны», т. е. нуждающимся в помощи государства. Особо оговаривалось, что родители полностью передают опеку над детьми институту до окончания обучения и обещают не забирать их «ни под каким видом». Навещать своих дочерей родители могли «только в назначенные дни с позволения госпожи начальницы, в присутствии ее самой или которой-нибудь из подчиненных ей»161.
На протяжении долгой истории института (он был закрыт в 1917 г.) в укладе его жизни неизбежно происходили разного рода перемены, но вот принцип замкнутости и изолированности от общества с целью сохранения чистоты души и высокой нравственности воспитанниц сохранялся до самого конца. Вот как вспоминает свои детские посещения кузин, обучавшихся в институте незадолго до революции, т. е. уже в начале ХХ в., писатель Олег Волков. Встречи проходили в Актовом зале по четвергам, воскресеньям и в праздничные дни: «По всему залу были расставлены круглые столы со стульями, за которыми сидели визитеры. Институток из внутренних покоев приводили воспитательницы, под чьим бдительным надзором они подсаживались к своим гостям. Все это вершилось очень чинно, даже церемонно, разговаривали вполголоса – никаких экспансивных проявлений родственных чувств, само собой, не допускалось». При этом строго следили, чтобы под видом родственников не проникли посторонние кавалеры – «благонравие и розовое целомудрие воспитанниц лежат в основе забот персонала»162.
Воспитание учениц было достаточно строгим. Помимо профессоров и учителей, развивавших их ум, при них неотлучно находились надзирательницы и классные дамы, следившие за их поведением. Для лучшего усвоения иностранных языков, вспоминала одна из выпускниц, «в дни дежурств французской классной дамы мы весь день разговаривали только по-французски, в дежурство немецкой – только по-немецки»163. Смолянки, так называли воспитанниц Смольного института, носили форму: еще Бецким были разработаны цвета и материал для платьев в зависимости от группы обучения – кофейный для самых юных, затем
В институте строго соблюдали все религиозные обряды – молитвы, службы, посты. Девочек приучали к аскетизму и отказу от удовольствий. Запрещалось, например, кормить девочек пряными и острыми блюдами, требовалось приучать их «есть все, что есть только можно, и в выборе приправ к кушанью не быть прихотливу; но стараться, чтобы было все, сколько можно, просто»164. Впрочем, девочки постарше и побогаче успешно «боролись» с этим, посылая тайком сторожа за сладостями в лавочки, находившиеся по соседству.
Во время урока также поддерживалась строжайшая дисциплина. Например, по воспоминаниям смолянки, «пока учитель читал или объяснял, надо было держать руки за спиной. Это служило двум целям: во-первых, невольно распрямлялись плечи и не горбилась спина, во-вторых – заведенные за спину руки исключали бездумное чирканье карандашом, лишнее их движение – словом, то, что могло отвлечь от объяснения учителя»165. Праздность считалась одним из самых серьезных пороков. Хотя телесные наказания и были запрещены, находились другие достаточно унизительные способы покарать виновных, например, «заставлять детей один или два часа, смотря по летам, стоять на одном месте, ни на что не опираясь», «оставлять без завтрака, иногда без обеда», «пристыжать публичным выговором»166. Словом, воспитывались девочки хотя и не в казарме, но в условиях, приближенных к строевой подготовке.
Несмотря на то, что институт был задуман как узкосословное учреждение для дворянских детей, состав его был очень неоднородным. С одной стороны, многие аристократические семьи считали почетным отправить дочерей учиться в Смольный, с другой, государство нередко брало под свое покровительство девочек из семей незнатных, но проявивших особое усердие в служении отечеству. И хотя еще Бецкий в уставе, стремясь избежать неравенства в среде воспитанниц, особо подчеркивал, что «свидетельство о их состоянии не будет, однако ж, никому известно, кроме госпожи начальницы», а все бумаги личного характера должны были храниться в запечатанном виде в архиве, на практике достичь равенства в отношениях между ученицами не удавалось. Сословный снобизм, высокомерие по отношению к девочкам, находившимся на казенном содержании, стремление разбиться на группки в соответствии с положением, занимаемым родителями в обществе, – все это было характерно для замкнутого мира Смольного института. Его закрытость носила скорее формальный характер, спрятаться же от пороков и добродетелей внешней суетной жизни оказалось на практике невозможно.
Программа обучения была достаточно серьезной. Первоначальный план, разработанный тем же Бецким выглядел весьма солидно. Рассчитан он был на двенадцать лет (в конце концов время пребывания в институте свелось к 9 годам) и делился на четыре периода, каждый из которых наполнялся своим содержанием: «1. Возраст от шести до девяти лет: исполнение закона и катехизм; все части воспитания и благонравия; российский и иностранный языки; арифметика; рисование; танцевание; музыка вокальная и инструментальная; шитье и вязание всякого рода.
2. Возраст от девяти до двенадцати лет: география; история; некоторая часть экономии или домостроительства.
3. Возраст от двенадцати до пятнадцати лет: продолжение всего прежнего. При том – словесные науки, к коим принадлежит чтение исторических и нравоучительных книг; часть архитектуры и геральдики; зачинают действительно вступать в экономию по очереди.
4. Возраст от пятнадцати до восемнадцати лет: знание совершенное закона; все правила доброго воспитания, благонравия, светского обхождения и учтивости; повторение всего прежнего, в чем совершенного знания еще не имеют; во все части экономии действительно вступают по очереди»167.