Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова
Шрифт:
В 5 классе:
I. Французская грамматика Ноэля и Шапсаля с русским переводом Гуро повторяется вполне в течение года, частями более или менее обширными, по мере трудности, излагается учениками свободно в виде ответов на вопросы, при объяснении примеров, то по-французски, то по-русски.
II. Перевод с французского на русский язык Levrier et Demm'enie. Narrations с приготовлением по книге по 2 номера всякий раз, а потом (после 30-го) один только номер, но с повторением 2-х или 3-х номеров из предшествующих. Ученики или рассказывают их наизусть, или пишут по-французски (minimum 1 новый номер) или более или менее свободно или с помощью вопросов без перевода, или с русским переводом.
III. C русского на французский язык Басистова Хрестоматия (курс II) каждый раз по 1/2 стран<ицы>. Ученик должен приискивать слова, записывать их в особенную тетрадь и затем заучивать наизусть 109 .
109
ЦГИА СПб. Ф. 439. Оп. 1. Д. 5089. Л. 29 об.
Прежде всего нас заинтересовала упомянутая русская хрестоматия П. Е. Басистова «Для разборов и письменных упражнений», поскольку именно тексты из нее, по полстраницы в день, предлагалось переводить с русского языка на французский. Хрестоматия эта вышла в 1868 году, а впоследствии переиздавалась, исправлялась и дополнялась. Однако просмотр всех восьми изданий, которыми мог пользоваться Мережковский на уроках в пятом классе, не привел к разрешению загадки. Никакого текста про анонимный шедевр там не было.
Книга, указанная в первом пункте программы, учебник «Французской грамматики» Ноэля и Шапсаля 110 ,
Во втором пункте программы, как нам сначала показалось, речь идет о переводе французских текстов на русский язык. Здесь маловразумительно сказано, что каждый ученик к занятию по французскому языку должен подготовить перевод с французского на русский «двух номеров» (т. е., вероятно, двух текстов) из учебного пособия под названием «Narrations». Однако далее ученикам предлагалось выучить наизусть «один номер» (что, скорее всего, относилось к какому-то поэтическому произведению) или подготовить письменный свободный пересказ одного «номера» – т. е. какого-то одного «повествования» («narration»). Именно так, вероятно, можно было понять фразу: «более или менее свободно пишут по-французски (minimum 1 новый номер)».
110
Французская грамматика Ноэля и Шапсаля, с русским переводом. СПб.: С. Гуро. Изд. 6-е. СПб., 1877.
Если предположить, что грязный черновик французского текста мог быть не переводом с русского на французский (как мы полагали), а наброском письменного пересказа французского текста, в духе тех изложений, которые практиковались на языковых уроках в третьей гимназии, то его источник мог находиться среди указанных «narrations».
Сокращенная запись учебного пособия расшифровывается как издание: Narrations et exercices de m'emoire en prose et en verse ou Choix de morceaux propres a faciliter l’'etude pratique de la langue francaise / Par H. Demmenie et J. Levrier 111 . И в этой хрестоматии, на с. 118–120, была обнаружена та самая новелла, под названием «Le chef-d’oeuvre anonyme», которую пятиклассник Мережковский выбрал для французского изложения. Приведем текст новеллы, чтобы восстановить сюжет недописанной драмы о Рубенсе.
111
«Повествования и упражнения для памяти в прозе и стихах, или Сборник фрагментов, призванных облегчить практическое изучение французского языка». Пособие выходило в Петербурге и Москве с 1875 г. и выдержало более десяти идентичных изданий.
Un jour, Rubens, parcourant les environs de Madrid, entra dans un couvent de r`egle fort aust`ere, et remarqua, non sans surprise, dans le choeur pauvre et humble du monast`ere, un tableau qui r'ev'elait le talent le plus sublime. Cette peinture repr'esentait la mort d’un moine. Rubens appela ses 'el`eves, leur montra le tableau, et tous partag`erent son admiration.
«Et quel peut ^etre l’auteur de cette oeuvre?» – demanda Van Dyck, l’'el`eve favori de Rubens.
«Un nom 'etait 'ecrit au bas du tableau, mais on l’a soigneusement efface», – r'epondit Van Thulden.
Rubens fit engager le prieur `a venir lui parler, et demanda au vieux moine le nom de l’artiste auquel il devait son admiration.
«Le peintre n’est plus de ce monde».
«Mort! s’'ecria Rubens. Mort!.. Et personne ne l’a connu jusqu’ici, personne n’a redit, avec admiration, son nom qui devait ^etre immortel; son nom devant lequel s’effacerait peut-^etre le mien! Et pourtant, ajouta l’artiste avec un noble orgueil, pourtant, mon p`ere, je suis Paul Rubens».
A ce nom, le visage p^ale du prieur s’anima d’une chaleur inconnue. Ses yeux 'etincel`erent et il attacha sur Rubens des regards o`u se r'ev'elait plus que de la curiosit'e; mais cette exaltation ne dura qu’un moment. Le moine baissa les yeux, croisa sur sa poitrine les bras qu’il avait 'elev'es vers le ciel dans un moment d’enthousiasme, et il r'ep'eta:
«L’artiste n’est plus de ce monde».
«Son nom, mon p`ere, son nom, que je puisse l’apprendre `a l’univers, que je puisse lui donner la gloire qui lui est due!» Et Rubens, Van Dyck, Jacques Jordaens, Van Thulden, ses 'el`eves, j’allais presque dire ses rivaux, entouraient le prieur et le suppliaient instamment de leur nommer l’auteur de ce tableau.
Le moine tremblait; une sueur froide coulait de son front sur ses joues amaigries, et ses l`evres se contractaient convulsivement, comme pr^etes `a r'ev'eler le myst`ere dont il poss'edait le secret.
«Son nom, son nom?» – r'ep'eta Rubens.
Le moine fit de la main un geste solennel.
«'Ecoutez-moi, dit-il; vous m’avez mal compris. Je vous ai dit que l’auteur de ce tableau n’'etait plus de ce monde; mais je n’ai point voulu dire qu’il f^ut mort».
«Il vit! Il vit! Oh! faites-le-nous conna^itre! faites-le-nous conna^itre!»
«Il a renonc'e aux choses de la terre! il est dans un clo^itre, il est moine».
«Moine! mon p`ere! moine! Oh! dites-moi dans quel couvent; car il faut qu’il en sorte. Quand Dieu marque un homme du sceau du g'enie, il ne faut pas que cet homme s’ensevelisse dans la solitude. Dieu lui a donn'e une mission sublime, il faut qu’il l’accomplisse. Nommez-moi le clo^itre o`u il se cache, et j’irai l’en retirer et lui montrer la gloire qui l’attend! S’il me refuse, je lui ferai ordonner par notre Saint-P`ere le pape de rentrer dans le monde et de reprendre ses pinceaux. Le pape m’aime, mon p`ere! le pape 'ecoutera ma voix».
«Je ne vous dirai ni son nom, ni le clo^itre o`u il s’est r'efugi'e, r'epliqua le moine d’un ton r'esolu».
«Le pape vous en donnera l’ordre!» – s’'ecria Rubens exasper'e.
«Ecoutez-moi, dit le moine, 'ecoutez-moi, au nom du Ciel! Croyez-vous que cet homme, avant de quitter le monde, avant de renoncer `a la fortune et `a la gloire, n’ait point fortement lutt'e contre une r'esolution semblable? Croyez-vous qu’il n’ait point fallu d’am`eres d'eceptions, de cruelles douleurs, pour qu’il reconn^ut enfin, dit-il en se frappant la poitrine, que tout ici-bas n’est que vanit'e? Laissez-le donc mourir dans l’asile qu’il a trouv'e contre le monde et ses d'esespoirs. Du reste, vos efforts n’aboutiraient `a rien: c’est une tentation dont il resterait victorieux, ajouta-t-il en faisant le signe de la croix; car Dieu ne lui retirera point son aide; Dieu qui dans sa mis'ericorde, a daign'e l’appeler `a lui, ne le chassera point de sa pr'esence».
«Mais, mon p`ere, c’est `a l’immortalit'e qu’il renounce».
«L’immortalit'e n’est rien en pr'esence de l’'eternit'e». Et le moine rabattit son capuchon sur son visage et changea d’entretien de mani`ere `a emp^echer Rubens d’insister davantage.
Le c'el`ebre Flamand sortit du clo^itre avec son brillant cort`ege d’'el`eves, et tous retourn`erent `a Madrid, r^eveurs et silencieux.
Le prieur, rentr'e dans sa cellule, se mit `a genoux sur la natte de paille qui lui servait de lit, et fit `a Dieu une fervente pri`ere.
Ensuite il rassembla des pinceaux, des couleurs et un chevalet gisant dans sa cellule, et les jeta dans la rivi`ere qui passait sous ses fen^etres. Il regarda quelque temps avec m'elancolie l’eau qui entra^inait ces objets avec elle.
Quand ils eurent disparu, il vint se remettre en oraison sur natte de paille et devant son crucifix de bois.
Однажды Рубенс, прогуливаясь по пригородам Мадрида, забрел в монастырь, известный своим суровым уставом, и к своему изумлению обнаружил в бедной и весьма скромно украшенной монастырской капелле картину, написанную с высочайшим талантом. Полотно сие изображало смерть монаха. Подозвав учеников, Рубенс показал им картину, и все они разделили его восхищение.
«Но кто же автор сего творения?» – спросил Ван Дейк, любимый ученик Рубенса.
«Прежде имя художника значилось в нижнем углу картины, – отвечал Теодор ван Тульден, – но его тщательно стерли».
Рубенс попросил позвать приора, а когда старый монах вышел с ним поговорить, попросил назвать ему имя художника, чье творение столь его восхитило.
«Он уже не в сем мире», – ответствовал приор.
«Мертв! – вскричал Рубенс. – Мертв!.. И никто его так и не узнал, никто не повторял с восхищением его имя, которое должно было стать бессмертным; имя, перед которым, возможно, померкло бы мое! А я, меж тем, – добавил он с благородной гордостью, – я меж тем, святой отец, не кто иной, как Пауль Рубенс!»
При звуке этого имени бледное лицо приора вспыхнуло прежде невиданным румянцем. Его глаза блеснули, и он остановил на Рубенсе взгляд, в котором отражалось нечто большее, чем любопытство; однако возбуждение это длилось всего мгновение. Монах потупил взор, скрестил на груди руки, которые он в момент энтузиазма воздел к небу, и повторил: «Художника больше нет в этом мире».
«Его имя, отец, имя! Назовите мне его имя, чтобы я мог поведать о нем вселенной, воздать ему славу, которой он достоин!» И Рубенс с Ван Дейком, Якобом Йордансом, Теодором ван Тульденом – со всеми своими учениками (я чуть не сказал – соперниками) – окружили приора, хором умоляя назвать им автора картины.
Монах дрожал; холодный пот струился по его лбу и впалым щекам, губы судорожно сжимались и разжимались, словно готовые открыть тайну, ключом от которой он обладал.
«Имя, как его имя?» – повторял Рубенс.
Монах сделал рукой торжественный жест.
«Послушайте, – произнес он. – Вы неправильно меня поняли. Я сказал, что автор картины больше не в этом мире, но я вовсе не имел в виду, что он умер».
«Он жив! Он жив! О, так познакомьте нас с ним!»
«Он отказался от мира, от мирских дел. Теперь он в монастыре, он монах».
«Монах! он монах! Тогда скажите нам, в каком он монастыре, ибо он непременно должен его покинуть! Когда Господь отмечает человека печатью гения, человек не должен его зарывать, замыкаясь в одиночестве. Господь наделил его высокой миссией – он должен ее исполнить. Назовите мне обитель, где он скрывается, и я отправлюсь туда и вырву его оттуда и предоставлю ему всю ту славу, которая его ожидает. Если же он мне откажет, я обращусь к Его Святейшеству Папе Римскому, чтобы он приказал ему вернуться в мир и снова взяться за кисть. Папа любит меня, святой отец, он прислушается к моим словам!»
«Я не назову вам ни его имени, ни обители, где он скрывается», – ответил монах тоном, не допускающим возражения.
«Тогда Папа вам прикажет!» – выходя из себя, вскричал Рубенс.
«Послушайте меня, – произнес монах. – Ради всего святого, послушайте! Неужели вы думаете, что этот человек, прежде чем покинуть мир, отказаться от денег и славы, не вел сам с собой ожесточенной борьбы, противясь подобному решению? Вы верите, что не понадобилось ни горьких разочарований, ни жестоких страданий, – вопрошал монах, стуча себя кулаком в грудь, – чтобы он признал наконец, что все в мире – лишь суета сует? Пусть он окончит свои дни там, где нашел прибежище от мира и мирских разочарований. К тому же ваши усилия ни к чему не приведут: это искушение, из которого он выйдет победителем, – добавил он, осеняя себя крестным знамением. – Ибо Господь не оставит его своей милостью; милосердный Господь, который снизошел до него, призвав к себе, и теперь не отторгнет его».
«Но, отец мой, он ведь отказывается от бессмертия!»
«Бессмертие – ничто в сравнении с вечностью». Монах вновь закрыл капюшоном лицо, показывая тем самым Рубенсу, что дольше настаивать не имеет смысла.
Прославленный фламандец покинул обитель, блестящая свита его учеников последовала за ним, и все они, задумчивые и молчаливые, отправились обратно в Мадрид.
А приор, вернувшись в келью, опустился на колени на циновку из соломы, служившую ему постелью, и принялся горячо молиться.
Затем он собрал кисти, краски и мольберт, сваленные на полу в келье, и выбросил их в реку, которая протекала у него под окнами. Некоторое время он грустно наблюдал, как течение уносит их все дальше и дальше.
Когда они скрылись из виду, он вновь обратился к молитве, преклонив колени перед деревянным распятием, на своей циновке из соломы.
Эта хрестоматийная новелла («narration») о загадочном монахе-художнике, видимо, произвела впечатление на пятиклассника-Мережковского. Выполняя домашнее задание, он сначала попробовал «свободно» изложить ее по-французски, а потом, подвергнув практиковавшейся им жанровой перекодировке, изложить по-русски в форме стихотворной драмы, чему способствовал ее диалогический характер.
Собственно, здесь можно было бы поставить точку. Однако неизвестным остался автор этого незамысловатого маленького рассказика. В «Narrations et exercices de m'emoire en prose et en verse» под текстом стояла подпись: «'Etudes religieuses», которую можно перевести и как «Религиозные этюды», и как «Религиозные учения». Поиски сборника или хрестоматии под таким названием, откуда мог быть заимствован текст и откуда к нему прикрепилась подпись, не увенчались успехом. Но поиски оказались не бесполезными, поскольку выяснилось, что новелла «Le chef-d’oeuvre anonyme» была необычайно популярна. В хрестоматию Деммени и Леврье ее текст перекочевал из более ранней хрестоматии, а именно из пособия Жюльена Дюкенуа – «Manuel de l’orateur et du lecteur et Exercices de recitation» (1847) 112 , где рассказ имел то же название и ту же подпись: «'Etudes religieuses». Далее тот же текст и под тем же названием удалось обнаружить еще в одном французском «чтеце-декламаторе» – «Cours 'el'ementaire de prononciation de lecture `a haute voix et de recitation», вышедшем в 1842 году 113 . Здесь новелла прямо была подписана: «Anonyme», и ее анонимность была засвидетельствована в специальном примечании к публикации, где также указывалось и на ее вымышленный характер 114 .
112
«Пособие для оратора и чтеца и упражнений в декламации». В 1847 году вышло его 7-е издание. Текст новеллы – на с. 199–201.
113
Cours 'el'ementaire de prononciation de lecture `a haute voix et de recitation / Par Fr'ed. Hennebert. Tournay. 1842. P. 134–136 («Начальный курс произношения при чтении вслух и декламации»). Этот сборник также перепечатывался на протяжении нескольких десятилетий.
114
«Содержание этого повествования, автор которого нам неизвестен, может быть оспорено. Рубенс был послан в Мадрид дважды по торговым делам, но вызывает сомнение, что его туда сопровождали ученики, особенно это касается Ван Дейка, который большую часть жизни провел в Англии. Во время своей первой миссии он (Рубенс) был еще не слишком знаменит. Вторая поездка была не позднее сентября 1627 г., ему тогда было пятьдесят лет» (пер. с франц. – Ibid. P. 134).
И наконец, двигаясь по этой цепочке в обратном направлении, от поздней перепечатки в гимназической хрестоматии к более ранним публикациям в сборниках для декламации, удалось обнаружить этот текст в провинциальном журнале под названием «Le routier des provinces m'eridionales» 115 , выходившем в Тулузе в 1841 году. Рассказ этот в журнале имел другое название – «Un sacrifice `a Dieu» («Жертва Богу»), и под ним стояла авторская подпись: «L. D. de Fornex». Судя по всему, это была первая публикация интересующей нас новеллы, которая на протяжении нескольких десятилетий анонимно и под другим названием перепечатывалась на страницах французских хрестоматий и пособий для чтецов.
115
«Дорожник южных провинций». Сами издатели в предисловии к первому номеру журнала напоминают читателям, что в Средние века «routiers» называли разбойников на большой дороге. И подобно этим бродягам, они пробегают по дорогам пятнадцати южных провинций, останавливаясь у ворот каждого владения, для изучения нравов, обычаев и истории этих мест. В следующем году этот журнал вышел в виде толстого сборника, где новелла была опубликована на с. 495–496. См.: URL: https://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k6151197s/f6.image.
Итак, творцом этой мини-новеллы о художнике-монахе оказался незаметный беллетрист из города Тулуза по фамилии Форне. Однако и Мережковскому, и тысячам гимназистов, обучавшимся на протяжении многих лет по хрестоматии Деммени и Леврье, а также многочисленным любителям-актерам, декламировавшим этот текст по переиздававшимся в течение десятилетий «Manuel de l’orateur» Жюльена Дюкенуа и «Cours de recitation», – так и осталось неизвестно имя автора, затерявшееся на страницах маленького провинциального журнала, как для героев новеллы Форне навсегда осталось тайной имя автора живописного полотна, обнаруженного в капелле мадридского монастыря.
Ольга Купцова (Москва)
ЖЮЛЬ ПАТУЙЕ И РОССИЯ
Имя Жюля Филиппа Эжена Патуйе (1862–1942) 116 , почетного профессора русского языка и литературы филологического факультета Лионского университета, историка права и историка театра, переводчика, автора первой и единственной монографии об А. Н. Островском на французском языке (и – единственной монографии об Островском не на русском языке), известно в основном узкому кругу европейских славистов и отечественных островсковедов. Однако, быть может, стоит присмотреться пристальнее к этому человеку, ставшему в силу своей должности директора Французского института в Петрограде свидетелем Первой мировой войны и революции 1917 года в России.
116
Варианты написания этой фамилии в русских источниках разнообразны: Патулье, Патульэ, Патуйэ. Сам Жюль Патуйе в России иногда именовал себя по-русски Юлием и добавлял отчество – Клавдиевич.