Русский Нострадамус

Шишкина Елена

Идет как-то судно купеческое. Ураков решил его остановить и ограбить. Но не успел отдать при­каз своим удальцам, как Стенька стал кричать: «Брось, не стоит — не будет добычи!» Идет дру­гое. Стенька опять останавливает казаков: мол, и это судно бедное. Осерчал атаман и выстрелил в кошевара из порохового пистолета, а Степан даже не пошатнулся. Вынул пулю и назад отдает Уракову, а сам поднял разряженный пистолет и прице­лился в атамана. Тот со страху упал замертво, а вся его шайка бросилась бежать кто куда, потому как такого чуда им видать не приходилось. Слух о том, что паренек-кашевар разряженным пистолетом убил страшного разбойника, быстро разнесся по всей Волге и по всему Дону. Стали к Степану приходить разные люди, и ско­ро собралось их целое войско. Разина объявили атаманом, и стал он со своей ватагой разбойничать и вольничать. Царские, купеческие ли суда идут — не разбирая со всех снимал немалую дань, а тех, кто отказывался, — убивал, а корабли забирал для сво­их разбойников. Дошли его вольности до царя. Осерчал государь и прислал разбойному атаману строгий спрос: «Как ты, Стенька,

смеешь мои ка­раваны грабить?» Хитрый атаман на то ему отве­тил, что по серости и безграмотности не различает, где царевы суда, а где купеческие. Тогда царь пове­лел на своих судах выбивать гербы. И Стенька дол­го царевы караваны пропускал невредимыми. Куп­цы скоро догадались, как от разбойников защитить­ся, и тоже стали на своих судах выбивать царевы гербы. Стенька разгадал их хитрость и опять при­нялся грабить всех без разбору. И ничего не боял­ся Разин — ни царева войска, ни Божьего гнева. Казаки, видя, что он ни пули не боится, ни клинка, ни пики, в огне не горит, в воде не тонет, смекнули, что атаман с малых лет продал душу нечистому, и стали его еще пуще бояться и слушаться. Сотова­рищи его рассказывали, что Стенька и в воздух умел подниматься, и глаза людям отводить. Быва­ло, посадят его в острог, а он возьмет уголь, нари­сует на столе лодку, плеснет на картинку водой и уже плывет в той лодке по реке, весело созывая товарищей.

Ничем Степана нельзя было ни убить, не напу­гать. На что грозен был астраханский воевода, а и с ним Стенька шутку сыграл. Вернулся Разин из пер­сидских земель и пошел к воеводе на поклон, мол, каюсь за свои разбои и искупить хочу вину перед государем тем, что завоюю для него новые земли. Воевода начал было кричать на атамана, но Стень­ка приказал принести подарки, и у воеводы глаза разбежались — столько драгоценного добра он в жизни своей не видел. Особо понравилась воеводе шуба, что на плечах у Разина была. А та шуба была у Степана заветная. Не захотел атаман ее отдавать, а воевода знай просит: «Подари или продай. Не то царю пожалуюсь». Отдал Разин шубу, но не про­сто так, а с приговором: «На тебе шубу, да чтобы не наделала она шуму».

Так и вышло: жадный воевода, польстившись на Стенькины дары, не раздумывая дал разрешение всю его ватагу в город пустить. Не успел атаман выйти от градоправителя, как его ребята всю Аст­рахань разграбили, а с воеводы три шкуры спусти­ли. Однако грабили только богатых, бедным же помогали и рублем, и зерном, и тряпками заморс­кими. Потому-то и не выдали астраханцы Разина царевым войскам, а помогли бежать от государева гнева.

После того Стенькина похода в Астрахани ста­ли рассказывать про атамана чудные истории. Мно­го чудес сотворил Степан в Астрахани. Да таких, что люди поверили в то, что он настоящий чаро­дей. Заклинал он и охотников на удачную ловлю, и рыбаков на богатый улов. Как пошепчет тайные слова, так и зверь сам в капканы идет, и рыба в сети прыгает. Однажды попросили его астраханцы зак­лясть комара, мол, сил нет, до чего злое насеко­мое, — жалит, ранит, клубами клубится, покою не дает! Не стал заклинать комара Степан, сказав, что избавить от комаров он может, да только вся рыба тогда из Волги уйдет и люди сами же голодными останутся. Лучше потерпеть гнуса, да чтобы сыт живот был.

Не для всех милостивым был Разин. Грабил безбожник не только бояр и купцов, но и святые обители. Но однажды остановила его бесчинства Казанская Божья Матерь. Подошел атаман с со­товарищами к Усть-Медведицкому монастырю, что на Дону, и стал требовать у иноков откупа. «Не заплатите — разорю и всех перебью», — пригрозил он монахам. Игумен попросил Стеньку повреме­нить до утра. Разбойники разбили лагерь под сте­нами монастыря и стали ждать, когда иноки от­кроют ворота. Настала ночь. Лег Разин отдохнуть, и явилась ему во сне чудной красоты женщина. Погрозила она атаману пальцем и велела от мона­стыря отстать. Поутру Степан попросил монахов показать все иконы, которые у них были, но ни один лик не напомнил ему ночную гостью. Тогда настоятель вынес старинную, греческого письма, икону Казанской Божьей Матери. Взглянул на нее Стенька и обмер: она-то к нему во сне и приходи­ла. Упал грозный атаман на колени перед ликом и истово помолился Владычице. Монахов же щед­ро наградил и увел своих разбойников от стен монастыря.

Но ненадолго овладело им благочестие. Вскоре он позабыл про чудесное видение и снова принял­ся губить души христианские. Особенно не любил он бояр и дворян: мучил нещадно, расправлялся жестоко, а одного архиерея сбросил с колокольни. За то злое дело прокляли Разина на всех церков­ных соборах и придали душу его анафеме.

Долго еще буйствовал Степан и на Волге, и на Дону. Так осмелел, что пошел воровским походом на саму Москву. Да, видно, не судьба была ему ра­зорить златоглавую. Свои же товарищи схватили его и предали в государевы руки. Казнил царь ата­мана. Но сказывают люди, что, хоть тела его и ли­шили, душа и по сей час не успокоилась. Многие слышали, что бродит Разин в тех местах, где зары­вал свои клады, — награбил-то он немало — и сте­режет свое безбожное добро, пугая и мучая прохо­жих. Те места, где Степан схоронил свое золото и серебро, называют «Стенькиными шапками». Была у него привычка: зароет сундук, зачарует место, яму засыплет, но не вровень с землей, а так, чтобы бу­горок сверху образовался. А то место приметит, положив свою шапку. Искатели Степановых кла­дов говорят, что таких «шапок» более тысячи. Мно­го смельчаков пыталось отрыть разинские клады, да только зорко следит разбойный атаман за своим добром, и много людей пропало, желая нажиться на его добре, — кто умом тронулся, а кто и жизни лишился.

А все оттого, что клады эти даются только в руки таких же, продавших нечистому души, как и сам атаман. Если он признает в искателе своего, то сам поможет клад вырыть. А коли распознает в чело­веке доброго христианина, запугает и замучает зверски, как при жизни своей и делал.

Сказ об Алене Арзамасской, прозванной Темниковской

Много славных русских жен рожала земля рус­ская, и не только в благородных семьях — просто­людины тоже плодили дочерей геройских. Не хуже мужей восставали они против неправды. Такой была и «атаманша Алена» из арзамасской слобо­ды. Она была простой крестьянкой, не ведавшей ни грамоты, ни законов. Имела только сердце честное да ум, равный приписным дьякам. Тяжела доля крестьянская, а уж женщине в деревне живется, ровно рабыне. Детство Алены было безрадост­ным — с молодых ногтей она только и знала, что у печи помогать матери да в поле пособлять отцу. И хоть была она и умела и работяща, а все была ро­дителям в тягость. Не дождались они, пока созреет девчушка в девицу, и выдали замуж за постылого ей старого крестьянина из тех же мест. Вскоре, од­нако, муж умер, и на этом закончилась семейная жизнь молодицы. Она не стала пытать судьбу, мы­каясь по свету убогой вдовицей, а постриглась в монахини в женском Николаевском монастыре под Арзамасом. Здесь она обучилась грамоте, научи­лась врачевать и многим другим премудростям. Но тесна была ей монастырская келья, на волю рвалась ее душенька. Монастырский же быт казался ей хуже тюрьмы и рабства. И как поднял Стенька Ра­зин бунт против царя Алексея, покинула она келью и примкнула к бунтовщикам.

Алену хорошо знали в окрестных деревнях, ведь, пока она была черницей, жалела она всех хво­рых и убогих и часто бывала наказана игуменьей за то, что пользовала немочных, а денег не брала. Потому-то, как только кликнула она клич, что сби­рает людей с неправдой бороться, к ней с покло­ном пришли люди — аж двести человек. Повела Алена свою дружину в город Темников. Прослы­шав про ее поход, к ней присоединялись разный люд — и мордва, и татары, и русские, так что со­бралось их около шести тысяч. И прислали ей вес­точку, что с другой стороны к Темникову идут от Саранска верные разницам силы во главе с избран­ным повстанцами атаманом Федором Сидоровым. Соединили Федор и Алена свои силы и взяли го­род Темников. Алена заняла палаты воеводы и ста­ла управлять городом. Два месяца правила бывшая монахиня людьми разной веры, языков и нравов, и все ей были покорны, ибо худого не делала она и мудро поступала. Но те, кто побогаче, невзлюбили установленные ею порядки. И задумали они изме­ну. Тайком послали людей к полковому воеводе князю Долгорукому, прося помощи и защиты от холопов. Прослышав про то, что идет на Темников большое царево войско, струсили товарищи ата­манши и тайком разбежались и схоронились в лесах.

И вот подошла рать Долгорукого к Темникову. В опустевшем городе мало кто остался. Те же, кто не предал Алену, полегли в неравной схватке. Последние защитники вместе с нею собрались в городском соборе и отчаянно бились. Когда же и их не осталось, Алена отвязала саблю и бросилась к соборному алтарю. Здесь ее и нашли стрельцы.

Отвезли бесстрашную воительницу в приказ и дол­го пытали и мучили, чтобы выдала она имена сво­их товарищей. Но она ничего не сказала. И тогда ее приговорили к смерти на костре. Но и в пламени она ни слова не сказала. Так умерла отважная ата­манша.

Приложение 1

Пророчества старообрядцев в поэзии Николая Клюева

Известный русский поэт конца XIX — начала XX века Николай Клюев оставил нам богатейшее творческое наследие. Он долгие годы собирал ста­роверческие пророчества и облек их в замечатель­ные стихи. Советская власть объявила его «кулац­ким поэтом», и многие его произведения, такие как «Погорелыцина», «Песнь о Великой Матери» и другие, были недоступны широкому кругу читате­лей, поскольку до начала перестройки все рукопи­си были изъяты и хранились в архивах КГБ. В его текстах есть такие места, которые следует рассмат­ривать как рифмованные цитаты из фольклора ста­рообрядцев. Эта форма — использование проро­честв, причитаний и христианской исповеди — пре­дельно реализована в «Песни о Великой Матери». Поэт не просто излагает собранный им материал, но и сам всей душой переживает крах старых рос­сийских устоев. Его творчество ценно еще и тем, что в то время, когда искоренялось само понятие религии, он не боялся писать о том, что ждет рос­сийское крестьянство и всю страну под «железной пятой большевиков», сумел в собственных пережи­ваниях показать весь ужас, который творился в умах интеллигенции того времени. Вот как объяс­нял он причину того, что пишет именно о русских крестьянах: «Если средиземные арфы живут в ве­ках, если песни бедной, занесенной снегом Норве­гии на крыльях полярных чаек разносятся по все­му миру, то почему же русский берестяный Сирин должен быть ощипан и казнен за свои многоперст­ные колдовские свирели — только лишь потому, что серые, с невоспитанным для музыки слухом обмолвятся люди, что товарищ маузер сладкоречи­вее хоровода муз...» Новая власть не признавала самобытности русской народной культуры, и Клю­ева заклеймили как «озверелого кулака».

В творчестве этого поэта-«деревенщика» встре­чается очень много мыслей, которые есть и в руко­писи о Тите Нилове. Именно поэтому я и включи­ла выдержки из его поэм в эту книгу.

В поэме «Песнь о Великой Матери» есть также строки:

Безбожие свиной хребет О звезды утренние чешет,

И в зыбуны косматый леший Народ развенчанный ведет.

Так Клюев описал коллективизацию в деревне. Разве не похоже на то, как Тит Нилов «видел» это время?

Тут ниспала полынная звезда,