Русский романтизм
Шрифт:
лившиеся западно-европейские влияния. Из них всего яснее
становится для нас, после ряда новейших исследований,
влияние Байрона, у которого Пушкин учился сперва построе-
нию ново# формы лирической Поэмы, а затем комической,
типа „Домика в Коломне". Но самостоятельное развитие рус-
ской романтической поэмы пошло не от Байрона, а от
Пушкина, и в массовой литературе мы найдем больше сле-
дов увлечения Байроном, нежели следов усвоения
ского стиля. Первоначальные размеры русского „байронизма 4,
в роде тех, в каких он представлялся, например, А. Н. В е с е-
л о в с к о м у („Этюды о байронизме") — в настоящее время
приходится сильно сузить, несмотря на то, что имя Байрона
одно время было лозунгом в борьбе за новое направление
русской литературы.
Глубже проникало влияние французской романтики,
произведений „неистовой школы", в осуждении которой схо-
дились на первых порах такие крайности, как „Литератур-
ная Газета" и „Северная Пчела", Булгарин и Пушкин, Сен-
ковский и Белинский. „Московский Телеграф" Полевого был
довольно долго единственным журналом, не следовавшим
общему течению. Но осуждения не особенно устрашали чи-
тающую публику, требовавшую переводов и оригинальных
произведений в „неистовом" стиле. Они появлялись, имели
шумный, хоть и недолгий успех, оказавшийся успехом Мар-
линского, Каменского, Маркова, Войта, Тимофеева, Ушакова,
*) Б. М. Э й х е н б а у м , „Лермонтов", стр. 19.
Закамского-Неелова, отчасти Жуковского - Бернета и Бене-
диктова, именно у французов учившегося стилю своей пате-
тической и манерной лирики. Так составилась одна группа
русских романтиков — представителей „французской струи"
в русском романтизме, захватывавшей на время и Гоголя
и Лермонтова. А рядом означилась другая группа, для кото-
рой „новое яркое солнце восходит от страны древних тевто-
нов" — из Германии. Ее средоточие - - отчасти „Московский
Вестник" Погодина, отчасти московские кружки 20—30 годов
(от кружка Раича до кружка Станкевича), „любомудры" —
кн. В. Ф. Одоевский, Веневитинов, Киреевские, Шевырев,
Погодин, Кошелев, Мельгунов, Кюхельбекер. Здесь изучают
немецких философов, романтиков, теоретизируют, переводят
книжку Тика и Вакенродера „Об искусстве и художниках"
(перевод сделан в 1826 г.; переиздан с послесловием проф.
П. Н. Сакулина, в изд. Некрасова в 1914 г.) и под. Худо-
жественные результаты работы этой группы как будто неве-
лики: повести Одоевского, стихи Шевырева, Веневитинова
и отчасти Кюхельбекера, Раича и др. Но воздействие ее ока-
жется глубже и дольше: быть может, в эстетике Пушкина (это
влияние вызывает, впрочем, авторитетные возражения, см.
например, Н. О. Л е р н е р в в 3-м томе соч. Пушкина, изд.
Брокгауз-Ефрон), в славянофильстве, а, кроме того, в творче-
стве замечательнейшего русского поэта, некоторое время нахо-
дившегося в кружке Раича и воспитывавшегося под непосред-
ственным наблюдением последнего, печатавшего первые свои
стихи в „Урании" Погодина, в „Галатее" Раича и до конца
сохранившего связь с „немецкой струей" русского роман-
тизма. Этот поэт — Ф. И. Тютчев.
Обследование фактов, еще далеко незаконченное, уста-
новит, быть может, еще целый ряд литературных группировок
в русском романтизме. Так, в отдельную группу мы должны
будем выделить, может быть, женщин-писательниц, количество
которых с конца 20-х и с начала 30-х годов возрастало резко,
по сравнению с предыдущими моментами жизни русской лите-
ратуры, и которые, именно как особая группа, трактуются
русской критикой 30—40-годов (Киреевский, Шевырев, Ники-
тенко, Катков и др.). Это кн. 3. А. Волконская, М. Лисицына,
Н. С. Теплова, гр. Е. П. Растопчина, К. К. Павлова, М. С.
Жукова, Е. А. Ган (Зенеида Р—ва), гр. С. Ф. Толстая, Е. В.
Кологривова (Фан-Дим), Е. И. Вельтман-Кубе, А. Я. Мар-
ченко (Т. Ч.) и другие, деятельность которых простирается
от „эпохи романтизма" в следующие десятилетия, иногда
сохраняя, иногда теряя свой первоначальный характер.
Группы — в том смысле, в каком составляли ее, например,
любомудры, женщины-писательницы не образуют, но деятель-
ность их объединяется не только кругом родственных идей,
но и родственными литературными приемами. Мы имеем
в данном случае, во-первых, известную аналогию соответ-
ственным явлениям западно-европейской литературы роман-
тического периода. Литературное течение, имевшее одним из
своих лозунгов освобождение и развитие человеческой лич-
ности, естественно, вызывало и мысли о свободе личности
женской: женщина, отстаивающая право свободного существо-
вания своего „я", должна была заявить это „я" перед обще-
ством, показать, какие большие человеческие ценности в нем
заключаются, какой самостоятельный и незаменимый вклад
она может сделать в сокровищницу художественного слова.