Русский транзит
Шрифт:
Да. Он. Именно. Видавший виды, исцарапанный, объемистый кейс.
Чуть было не разоблачил себя-афериста, когда чуть было не спустил Барабашку на пол, чуть было не ухватив кейс. Лийка опередила – с трудом приподняла выданный багаж и поволокла его за собой. И за мной. Мы спешим!
И это правильно! В смысле: надо отдать должное Вальке Голове – голова! Вот они, ключики, – и от ячейки, и от дипвализ. Вы их искали? Нате. Пусто? Да, знаете ли, на мороженое все растратил. Или в банк снес, если угодно. Когда успел? А успел и баста. Видите – пусто. Зачем опустошеные вализы в ячейке запирать? А куда с ними? В сортир спускать? Пусть себе лежат, кушать не просят – зато наглядно продемонстрируют, что денюжки тю-тю, когда и если ключики будут изъяты э-э… заинтересованными
Миллионы. Ха-ха! Долгонько бы они покоились в кейсе, в камере хранения, в аэропорту, когда б не зубастый Барабашка. Или не так и долгонько – квиток на трое суток.
Следовательно, Валька рассчитывал в течение этих трех суток чемоданчик забрать. Но – не суждено ему.
Следовательно, не будь Боярова, достался бы кейс государству. Как невостребованный. Щас, мол, в присутствии полиции вскроем, опишем содержимое… Срань господня! Это неописуемо!
Следовательно, я прав: мое место там, где я есть.
(Ячейка «0424» снова заперта. Все ключи, которые мне достались от Головнина-Смирнова-Еттикайнена, спущены в сортир еще до того, как семья Еттикайненов заполучила багаж, – Барабашка заерзал в моих объятьях: «Анкл-Саша! Я буду спать. Я не буду подсматривать. Только я сначала хочу пи-пи»).
Фу-у-у… Сейчас-сейчас. Дыхалка сдаст, Бояров. Или от предвкушения горло перехватило. Сейчас отдышусь и – пойдем. Я присел на вожделенный-долгожданный чемодан. Лийка приводила в порядок Барабашку, стряхивала ворсинки, поправляла вихры, складывала плед. Я на мгновение выпал в осадок, что называется, – я был пьян. От миллионов? От «Рояля»? Я был пьян. Расслабился. На мгновение.
– Анкл-Саша! Хочу значок! – Барабашка обратился не к матери, а ко мне, искупая вину за «яблочко». (Ух, Барабашка! Если бы не твоя «вина»!).
Я поднял голову. Перед Лийкой стоял худющий глухонемой, протягивал ей белый картонный квадратик. Ущербная улыбка, майка, трепаные белесые джинсы. Чист, без оружия. И боец из него аховый – дрябл и почти бестелесен.
Лийка извиняюще улыбнулась в ответ (отношение к инвалидам у нас, в Америке, трепетное) – мол, увы. И верно – богатый человек у нас, в Америке, прежде всего характеризуется отсутствием при себе наличности. Чеки, знаете ли, и все такое…
– Хочу значок! – повторил Барабашка. Не из упрямства. Просто нужен ему подарок именно от анкл-Саши.
Лийка взглядом позвала ка выручку. Эт’ святое дело! Дети и инвалиды. Я поманил глухонемого – он протянул все тот же квадратик теперь уже мне.
Не вставая с чемодана, я повертел картонку в ладони:
На обороте – меленькие-меленькие картинки-пособия: азбука немых. А к самой картонке приколот значок – Статуя Свободы. Как же, как же! «Отдай мне твоих обессиленных, твоих нищих… и я освещу им путь в золотые врата!». Для тех, кто еще не бывал у нас, в Америке, – это я цитирую из надписи на постаменте (натуральном, естественно, а не значковом). Да уж! Золотые врата! Сижу на чемодане с золотом! Интересно, найдется ли у меня в карманах завалящий доллар? Не раскрывать же чемодан!
Я благожелательно закивал инвалиду, мол, погодь секундочку, где-то завалялся доллар. Давайте улыбаться друг другу. Что мы и
А доходяга впихнул мне в ладонь белый квадратик с приколотым значком. Резко впихнул, уколов иглой, на которой держалась Свобода.
Бабена мать! Чувствительно! Чуть ли не до половины всадил под кожу!!! Впрочем… уже НЕ чувствительно. Уже ничего вокруг меня НЕ чувствительно.
Ну подумаешь – укол! Укололся – и пошел!
Я пошел. Пошел-ка я на хрен. Не хотите составить компанию? Чемодан! Мой чемодан-н-н!!!
Глава 11
А это был не мой, а это был не мой, а это был чужой чемоданчик…
– Он ваш, мистер Боярофф. Со всем его содержимым. Здесь… – и аккуратист эдак погладил по шерсти зелень зеленую, пачки-пачечки баксов, – … четыре с половиной миллиона. Будете пересчитывать?
Я вроде бы выразил намерение пересчитать – встать, двумя руками влезть в распахнутый чемодан, пошелестеть купюрами. Не получится. И не только и не столько по причине длительности-занудности процесса пересчитывания. Ни встать со стула-кресла, ни задействовать хоть как-нибудь обе руки – вот почему не получится. Железяки обхватывали меня крепко-накрепко. Железяки и ремни. Запястья, локтевые суставы, щиколотки. Даже ошейник имел место быть – видеть я его, разумеется, не мог, но ощущал: при всем желании не удавалось мне повернуть головы кочан. Так что я только выразил намерение – скосил глаза в чемоданное нутро и тут же вроде бы устыдился собственному недоверию (да уж, вы не в церкви, вас не обманут! а где мы?).
– Верю на слово. Вам – верю на слово! – пошутил я.
– А я вам. На слово… – шуткой на шутку ответил аккуратист. – Я жду вашего слова, мистер Боярофф.
Мы не в церкви. Церковь – она все поближе к небу норовит, а тут явное подземелье. Могильно-бункерная тишина, сухой воздух, нагнетаемый системой кондиционирования, силовые кабели толщиной с боа-констриктор. Пустотелый кубик, вмурованный глубоко в землю. Насколько глубоко? Кубик не кубик, параллелограмм – потолок метра три, а площадь где-то четыре на пять. Стол. Металлический шкаф-стеллаж, парочка стульев, не считая занимаемого мной. Парочка фебрил, восседающих на этих стульях, не считая еще одного джи-мэна, скрытого за моей спиной (он чем-то изредка брякал-звякал, и весьма действовал на нервы – говорю же, со времен доктора Чантурия всяческие шприцы-препараты меня отпугивают).
Отпугнуть меня можно, запугать – нет. Что же такое мне вколол «глухонемой» доходяга? Голова – кочан. Не только в смысле неповоротливости. Было чувство, что листик за листиком счищается с кочана как бы сам собой – и до кочерыжки не так далеко. Тут-то ее и сгрызут длинно… ухие зайчики-фебрилы. На сей раз ошибка исключена – это ФБР. Права Марси – это ИХ страна, они – ХОЗЯЕВА. Никакие не переодетые кагэбэшники, а натуральные фебрилы. И не надо тыкать в нос своими знаками-значками принадлежности к Федеральному Бюро – я и так понял. Понял и все. Впрочем, у худосочного «инвалида» был иной значок… Ай, глупо попался, Бояров! Но, по совести, подловили тебя, Бояров, умно…
Давайте улыбаться друг другу! Давайте! Я и улыбался – неудержимо и непроизвольно. Сдается мне, после «глухонемого» укола вкатили мистеру Бояроффу еще и другое м-м… лекарство, сродни вурдалако-чантурисвскому, времен «транзита-два». Что ж, давайте улыбаться. Вот бы еще глухонемым стать…
Аккуратист – так я его мысленно обозвал. Манекенно- мужественный, с той отчетливостью черт лица, костюмных складок, прически волосок-к-волоску, которая бывает у мужиков из толстенных рекламных каталогов. Почему-то мне представлялось, что все они (которые с фотографий каталогов) – педики-гомики. Вероятно, из-за неестественной глянцевитости. Да и вообще! Может ли НАСТОЯЩИЙ мужик мужественно рекламировать, например, трусы? Не себя в трусах, а трусы на себе! Хотя аккуратист-фебрила был не в одних только трусах. Но все равно – педик-гомик. Я так вижу! Красив-неотразим до противного.